Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А это не служит дурным примером простому народу?
— Что вы! Такие примеры не заразительны. В наших краях человеку порою и одной-то жены много. Вот как раз сегодня произошел такой поучительный случай, но я и рассказывать о нем вам не стану, а то и вы возненавидите всю женскую породу. А кроме того, у нас здесь все очень любят нашего пашу. Такой славный, маленький человечек. Денег у него куры не клюют, и тратит он их не хуже щедрого кутилы-офицера. Купцы, ювелиры, ремесленники тем только здесь и живут, что поставляют свои изделия его женам, потому что сам-то он больше ночами наезжает — бог весть откуда. Да и то проведет в замке несколько дней и снова исчезнет, опять же ночью — бог весть куда. Но женам его хорошо живется. Много денег тратят они на шелка, на сукна, на всякие безделушки. А сам паша — добрейший человек. Если у кого дом сгорит, он лесу даст. Бедному люду разрешает валежник собирать по всему огромному лесу; господину Варге, лесничему, дал наказ, чтобы позволял людям кормить желудями свиней в его дубравах — хотя свиньи и нечистые животные согласно Магомету (черт бы побрал его учение), и вообще паша с готовностью открывает кошелек, с какой бы просьбой мы к нему ни обратились. Вот и сейчас он для нашего реформатского прихода за свой счет заказал в Бестерце большой колокол.
— Знать, добрый человек. Но известно ли ему о приказе вашего вице-губернатора?
— О конечно! Господин вице-губернатор всякий раз, как приезжает сюда, обязательно навещает Хилил-пашу, если тот пребывает в замке. Вот и теперь, четыре дня тому назад, он был у паши, и они уж наверняка обсудили все эти дела.
Пока Престон снимал с конских голов опустевшие торбы для овса, господин Катай набросал на клочке бумаги записку о том, что податель ее около восьми часов вечера миновал сабадкинскую корчму в направлении Ошдяна, заявив, что конечным пунктом его поездки будет лесной замок, каковое заявление должно быть подтверждено подписью и печатью его милости Хилил-паши.
— И на том спасибо! — поблагодарил Гёргей, по-приятельски хлопнув ладонью по ладони бургомистра. — Представится случай, постараюсь отблагодарить вас.
Уже взобравшись в тележку, он задал бургомистру еще один вопрос:
— Тут, на заставе, сказывали: шурин мой, Дарваш, умер. Как вы получаете такие вести?
— А мы утром выставляем живую цепочку: на каждые пятьдесят сажен по человеку, — и так через весь лес, — до самого Ошдяна. К опушке леса приходит лошонцкий ученый лекарь Йожеф Макулик (видать, дьявольски смелый парень, коль не боится оставаться там все это время!) и кричит новости ближайшему из людей в цепочке; тот передает следующему — и так до самой сабадкинский заставы. Точно так же нам передают и распоряжения из комитата. Да вот сегодня утром лекарь почему-то не вышел на условленное место. Знать, и его час пробил!
— Ну, спасибо. С богом! Будьте здоровы, господин бургомистр!
— И вы тоже, ваше превосходительство, возвращайтесь милостью божьей в полном здравии!
Пожелав друг другу всех благ, они расстались. Повозка Гёргея наконец двинулась по лесной дороге под деревьями, уже встречавшими ночь тихим шелестом листвы. Пожалуй, можно было бы назвать лес угрюмым, потому что веселый щебет и пение птиц смолкли, только дятел все еще стучал то там, то сям, да с легким шорохом перепрыгивали с ветки на ветку белки. Но среди трав, папоротников и кустов еще копошились и трещали кузнечики. Вот где-то неподалеку загудел колокол. Что это? Уж не к ужину ли звонят в замке Хилил-паши? Но ведь замок, согласно описанию, должен находиться слева от дороги, а колокол звонит справа! А может быть, это в Ошдяне служат панихиду по усопшим? Да вот и ветер сквозь бесконечную сетку древесных ветвей как будто донес запах ладана, запах смерти. Гёргей даже вздрогнул от этой мысли.
— Какой печальный закат, Престон! Какой унылый!
Но вот волны торжественного колокольного звона стали доноситься уже откуда-то слева: динь-дон, динь-дон.
— Ах, черт! — воскликнул Престон. — Какой-нибудь плутище-филин шутит над нами.
— Что ты говоришь?
— Филины до того ловко подражают колокольному звону, что и не отличишь. Один раз я изведал на своей шкуре такие их шутки. Еще мальчишкой был! Как-то ночью сбились мы в Задунайщине с дороги. Вдруг слышим колокол и решили: пойдем прямо на него, доберемся до какой-нибудь деревни. И в такую чащобу забрались в Баконьских лесах, что потом двое суток, не пивши, не евши, оттуда выбирались. Вот уж где леса так леса!
Но и Сабадкинский лес мало чем уступит Баконю. От Сабадки до Ошдяна он тянулся по гладкой, словно стол, равнине. Нетронутая земля, никогда, может быть, и не знавшая плуга, девственный край, над ноторым еще не совершила насилия воля человека, требующая: "Уроди мне это, вырасти мне то". А здесь земля родит, что ей самой вздумается. Издревле зеленеют на ней травы высотой до пояса, вьюны, плющи и прочие ползучие растения, перекидывая свои непроходимые сплетения, тесно соединяют друг с другом вековые исполинские деревья, горделиво взметнувшие в небо густолиственные кроны. Знаменитый Яношик, словацкий разбойник, как раз в этом лесу отмерял бродячим студентам на платье сукно, отнятое у проезжих купцов: от одного бука — до другого. Вот какая была у него мера!
Вечерний сумрак постепенно все сливает воедино, очертаний отдельных предметов уже не разберешь. Вот серое пятно при дороге — пепелище давно угасшего костра. Обуглившаяся кора на стволе огромного дерева — след ударившей в него молнии; зеленоватые искрящиеся звездочки на кустарниках — светлячки; сверкающие серебряные холсты, разостланные на лесной поляне, — струящийся с гор ручей. Фр-p! Это что? Ах, это стадо оленей, пришедшее к ручью на водопой, испугалось стука колес и, ломая ветвистыми рогами сучья, с гулким топотом уносится в чащу леса. Потревоженные шумом, далеко окрест взлетают птицы; филин перестает звонить в свой колокол; спрятавшаяся в ветвях дерева белка открывает черные бусинки глаз; жалобно вереща, поднимается в воздух самка кобчика, но, увидев зорким материнским оком, что опасности нет, неторопливо опускается обратно в свое гнездо. И только жук, приникший к тонким, длинным стебелькам овсюга, равнодушно покачивается в своей колышущейся колыбельке.
— Далеко еще до хутора, Престон? Ты-то хоть знаешь дорогу?
— Видать, недалече: кобчик завсегда поближе к курятникам гнездится. Значит, где-то тут и хутор. Сказывали, надо сворачивать у белого столба, что в память о каком-то убитом турецком беке поставлен. Я, понятно, в точности не знаю. Но ежели столб и вправду белый, мы его обязательно заметим. Да вон, как будто собаки лают.
Наконец невдалеке, словно большой призрак, замаячил во мгле белый обелиск. Престон свернул с мощеной дороги, и вскоре перед ними, указывая путь, засверкали, как сияющие глаза, два освещенных окна. После изнурительного дневного зноя приятно было ехать под сенью темных древесных ветвей. Гёргей снял с головы шляпу, чтобы свежий ветерок охладил его разгоряченную голову, а сам, не отрываясь, смотрел на два окна, отбрасывающие во тьму свет, и думал: "Там сидит моя маленькая Розалия — вяжет или, может быть, читает подле ночника". Теперь, когда всего две-три минуты езды отделяли Гёргея от дочери, его вдруг охватило лихорадочное беспокойство, сердце застучало громко-громко. Из-за деревьев на дорогу принялись вдруг выпрыгивать причудливые тени, среди них и покойный лёченский бургомистр с ружьем в руках, которое он, казалось, уже наводил на освещенное окно.
"Нет, нет!" — чуть не закричал Гёргей, и ему сделалось вдруг так страшно и так холодно, что он начал даже застегивать на пуговицы свою куртку.
— Прохладно, Престон. Не находишь? А я вот зябну.
— Что вы! Я, наоборот, весь взмок от пота! — возразил Престон. — Ну, балуй! Н-но! Кажется, ваше превосходительство, так оно и есть: дом лесничего.
— Ближе не подъезжайте, наткнетесь на проволоку. Здесь все деревья проволокой опутаны, — предупредил их из темноты чей-то звучный голос. — А как вы здесь оказались? Наверное, заблудились?
— Нет, — отвечал Гёргей. — Нам нужен господин лесничий Варга.
— Это я, — отвечал тот же голос. — Вы откуда едете — с гор или снизу?
— С гор, — сказал Гёргей, спрыгнув с тележки.
— А как вы проехали Сабадку?
— По разрешению бургомистра.
— Гм, — отозвался лесничий, — сейчас я посвечу вам. Но прежде разрешите задать вам несколько вопросов. Нужда ломает не только железо закона, но и правила гостеприимства. Страшная зараза, свирепствующая в Ошдяне, вынуждает нас к великой осторожности.
— Пожалуйста, спрашивайте, сударь!
— Что вам здесь угодно? Привезли что-нибудь?
— Наоборот, хотим увезти.
— Что именно?
— Девушку, — отвечал Гёргей.
— Тогда вы ошиблись, не туда попали. Девушки уже нет у меня в доме.
- Голубка в клетке - Кальман Миксат - Классическая проза
- Зонт Святого Петра - Кальман Миксат - Классическая проза
- Мэр Кэстербриджа - Томас Гарди - Классическая проза
- Маленький человек, что же дальше? - Ханс Фаллада - Классическая проза
- История абдеритов - Кристоф Виланд - Классическая проза
- Собрание сочинений. Т. 22. Истина - Эмиль Золя - Классическая проза
- Замок - Франц Кафка - Классическая проза
- Экзамен - Хулио Кортасар - Классическая проза
- Цветы для миссис Харрис - Пол Гэллико - Классическая проза
- Русские долины - Игорь Николаевич Крончуков - Классическая проза / Поэзия / Русская классическая проза