Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Угу.
– Как он высунулся… упругий, да? Туда-сюда, да? Туда-сюда… через ножки твои белые, да?
– Да.
– А сам он… что… сам что? Сам что он?
– Он мычал.
– В попку мычал?
– В попку мычал.
– И язычком в нее, да? Да? Язычком в попочку, а фаллосом своим мужественным… между ножек белых, ножек гладких, да? Ты ножки свои эпилируешь или бреешь?
– Просто брею.
– Сама?
– Да.
– Молодец. Сама! Ты побрила их специально, накануне, да?
– Да.
– Побрила, тайно побрила, гладила ножки свои, готовила, чтобы ему было слаще, нежнее для фаллоса, да?
– Да.
– Чтобы скользил он… скользил по нежному, через нежное… через ножки Катенькины… так вот… скользил, скользил, сколь-зил, сколь-зил, сколь-зил… а-а-а-а-а!!
Малавец оцепенела, открыв рот и закатив глаза. Вскрик ее перерос в хрип. Сотникова угрюмо смотрела на нее, сложив руки на груди.
– Ой, не могу… – Малавец уронила голову на стол, затихла, слабо всхлипывая.
Сотникова закурила.
– Ой… кошмар… кошмарик… – дышала Малавец, поднимая и опуская узкие худые плечи.
Отдышавшись, она понюхала из пудреницы. Отпила сока из бутылки. Откинулась в кресле:
– Кать, ты волком-то на меня не смотри. Не надо.
Сотникова отвернулась.
– Мы с тобой договорились: три ходки. Две уже прошли. Сходишь к нему, когда он из отпуска вернется, в последний раз, и дело с концом.
– Лучше бы деньгами, – Сотникова встала, достала из холодильника бутылку минеральной воды, налила себе в стакан.
– Денег мне от тебя не нужно. Я уже озвучила тебе: взяток не беру.
– Напрасно.
– Ты не хами мне, Кать. Я все-таки тебя постарше. Я, Катенька, видала такое, что тебе и не снилось.
– А может, все-таки деньгами? – Сотникова подошла к Малавец, присела на край стола со стаканом в руке.
– Не все в жизни измеряется деньгами, – Малавец положила свою небольшую руку Сотниковой на колено.
– А может? – Сотникова зло смотрела на Малавец.
– Кать, мы договорились.
– А может?
– Кать… – Малавец решительно вздохнула, сцепила пальцы замком.
– А может? – голос Сотниковой дрогнул.
– Катя! – Малавец хлопнула ладонью по столу.
– А может?! – вскрикнула Сотникова, отбросив стакан и красивые, полные губы ее затряслись.
Не разбившись, стакан покатился по полу.
Малавец встала, обняла ее за плечи:
– Катя. Давай по-хорошему.
Сотникова отвернулась. Малавец вздохнула, подпрыгнула и села рядом с ней на стол:
– Я тебе сейчас расскажу одну историю. И ты все поймешь. Вот двое. Он и она. Встретились. Полюбили друг друга. Быстро выяснилось, что они не просто любят друг друга, а жить без друг друга не могут. Совпадают, как две половинки прекрасной раковины. А внутри – жемчуг. Большая жемчужина любви. И она сияет в темноте. Они счастливы. Счастливы и душевно и физиологически. От акта любви получают колоссальное наслаждение. И у него, и у ней были истории раньше. Были партнеры, были партнерши. Но все померкли по сравнению с реальностью, так сказать. Все прошлое померкло. То есть их близость, это было что-то… Искры сыпались, сердце останавливалось. Иногда она даже теряла сознание. А он, когда кончал, плакал, как ребенок. Так это было сильно. И они были так счастливы, так счастливы, что… просто словами это и выразить невозможно. Как говорится: счастливы вместе. И счастливы не-ре-аль-но! Вот. А потом она забеременела. Они очень хотели ребенка. И он родился – мальчик, здоровый, жизнерадостный. Плод их любви. Она кормила его своей грудью, молока было много. И муж, чтобы не было мастита, помогал ей, сцеживал у нее молоко. Потом он стал просто отсасывать у нее молоко, просто пить его. Ему очень понравился вкус ее молока, ему все в ней нравилось, он боготворил ее, как и она его. Она кормила своей грудью двух своих любимых мужчин – сына и мужа. И была счастлива. И это продолжалось целый год. А потом она перестала кормить сына. Но муж продолжал пить ее молоко. Он очень любил одну позу во время их соития: он сидит на стуле, она сидит на нем лицом к нему. И во время акта он сосал ее груди. А они отдавали ему молоко. И оно не кончалось, оно лилось ему в рот, лилось сладким потоком, потоком любви и благодарности этому человеку, благодарности за то, что он есть, что она его встретила, что они вместе. И это продолжалось. Десять лет. Невероятно, да? Никто и не поверит в такое! Десять лет она поила своим молоком любимого человека. Поила по ночам. Вот… А потом она стала чувствовать смертельную слабость. У нее было много работы, она делала свою карьеру, серьезную. У нее начались головокружения, она похудела. Она обратилась к врачу, рассказала об их сладкой тайне. Врач сказал, что это разрушительно для ее здоровья. И она перестала кормить мужа своим молоком. Он конечно же понял ситуацию, он сам и предложил это, естественно, он же хотел ей добра, он думал об их счастье, о будущем. Они хотели еще детей. Ее карьера состоялась, да и он прилично зарабатывал. После того как она перестала поить его молоком, она поправилась, головокружения прошли. Она забеременела, но девочка родилась мертвой. А через год он ушел от нее к другой женщине. К другой женщине… – Малавец погладила плечо Сотниковой, помолчала.
– Она тяжело перенесла его уход. Очень. Можно сказать – и не перенесла. Совсем. Не смирилась с его потерей. Старалась забыться в работе. Там она достигла приличных результатов, стала личностью. У нее появился мужчина. Но она не испытывала с ним и десятой доли того, что со своим бывшим мужем. Попросту – не кончала. Потом появился еще один. То же самое. Ее муж был необычный сексуальный партнер, очень необычный. Нет, он не был извращенцем, он делал все вполне обычно, но… у него был… как сказать… особый, неповторимый огонь, завод, которого не было ни у кого. Он мог просто положить ей руку на спину, и она сразу сходила с ума от желания. И потом, он действительно очень любил секс. Любил по-настоящему. Даже не любил, а обожал. Обожал. В этом было что-то маниакальное. А она обожала его. Да… В общем, она порвала с этими двумя. И стала жить одна, с сыном. Причем с мужем они остались друзьями. Она слишком любила его, чтобы навсегда порвать. И она растила его сына. Плод их любви. Они перезванивались каждую неделю. И однажды он пожаловался, что у него нет кухарки. И она помогла, послала к нему свою уборщицу, которая и готовила прилично. Та вернулась и рассказала, что он неожиданно овладел ею, когда та чистила рыбу. И когда кухарка это рассказывала, мне стало так хорошо, что…
Малавец замолчала. Серо-голубые, выпученные глаза ее наполнились слезами.
Сотникова слезла со стола, взяла сигарету, закурила.
Малавец сидела на столе, положив на форменную юбку свои маленькие руки.
– Почему вы мне сразу не рассказали? – спросила Сотникова, стоя к ней спиной.
– Не задавай глупых вопросов.
Малавец смахнула слезы, шмыгнула носом, не слезая со стола, вытащила из сумочки пачку бумажных носовых платков, высморкалась. Взяла пудреницу, глянула на себя в зеркальце, опустила в пудреницу трубочку, понюхала.
Сотникова задумчиво подошла к сейфу, клюнула его пару раз ногтем, резко повернулась на каблуках:
– Когда третья ходка?
– Ну… – шмыгая носом, Малавец сделала неопределенный жест рукой. – Можно на той неделе.
– Не позже. Мы потом уедем на Родос.
– Хорошо. Он пока в Москве.
– Не позже, – повторила Сотникова.
– Я договорюсь с ним на следующий уик-энд. Третья ходка.
– Третья ходка, – по-деловому кивнула Сотникова.
– И дело твое и Самойлова, оба дела будут закрыты. Это говорю тебе я, Ольга Малавец. И все у вас будет зашибитлз, как говорит мой сынок. Поэтому гаси свою сигарету, садись сюда.
Сотникова потушила сигарету, села на стол.
– Поближе.
Она придвинулась к Сотниковой. Та взяла ее за руку, свою другую руку сунула себе под юбку:
– Что он делал потом?
Сотникова облизнула губы, вспоминая:
– Потом… Потом он встал с колен, немного вставил мне член… то есть фаллос во влагалище и как бы замер. И перестал дышать. Я сперва подумала, что с ним что-то произошло. И он так стоял, обняв меня. И я тоже перестала… я перестала.
– Что?
– Рыбу чистить.
– И вы так замерли, да? – Малавец стала теребить у себя под юбкой.
– Да. Он стоял как статуя. И держал меня руками. И я тоже стояла.
– А фаллос его божественный?
– Слегка в меня вошел.
– В пипочку твою… да?
– Да.
– В пипу, да?
– Да.
– Разлизал он тебе попу… разлизал настойчивым языком своим… языком настоящего мужчины… а вошел в пипу?
– Да. А потом вдруг…
– Погоди! – сжала ее плечо Малавец. – Погоди, погоди, погоди…
Сотникова замолчала.
Малавец прикрыла глаза, теребя себя под юбкой медленней, покусывая свою узкую нижнюю губу:
– Не надо торопиться… все спокойно… все хорошо…
Сотникова тупо смотрела перед собой.
– И что было потом? – быстро спросила Малавец.
– Потом он резко вошел в меня.
- Первый субботник - Владимир Сорокин - Контркультура
- Сахарный Кремль - Владимир Георгиевич Сорокин - Контркультура / Русская классическая проза
- Сад Иеронима Босха - Тим Скоренко - Контркультура
- Как мальчик Бяка царствовал - Н. Е. Мальчитэ - Контркультура / Русская классическая проза
- Лучше, чем секс (Better than Sex) - Хантер Томпсон - Контркультура
- Могила для 500000 солдат - Пьер Гийота - Контркультура
- Trip-2. Лондонский сип - Дмитрий Факофский - Контркультура
- Тяжело в учении, легко в бою (If You Like School, You’ll Love Work) - Ирвин Уэлш - Контркультура
- Мама Стифлера - Лидия Раевская - Контркультура
- Время героев (сборник) - Сергей Минаев - Контркультура