Форма входа
Читем онлайн Том 1. Детство Тёмы. Гимназисты - Николай Гарин-Михайловский
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Но эта жизнь, несмотря на все преграды, врывается и в стены гимназии, она не затрагивает только совершенно инертных, бесцветных, с детства «оболваненных» гимназистов, таких, как первый ученик Яковлев, или тупоумный, самодовольный Семенов. Большинство гимназистов в этом возрасте стремится к свету и знанию, ищет ответов на острые вопросы современности. К их числу относится и Тема Карташев. Он сближается с кружком гимназистов-одноклассников, занимающихся самообразованием, читает труды Писарева, Добролюбова, Шелгунова, которые будят его мысль, помогают определиться настроениям смутного недовольства собой и окружающим миром. Многое, что прививалось Теме с детства в качестве неоспоримых и незыблемых истин, под влиянием бесед в кружке, чтения книг и журналов, теперь переоценивается им. Он «с уважением пожал бы теперь руку простому человеку»; живя в имении матери, он пытается вникнуть в жизнь и нужды крестьян.
Однако беседы с мужиками текут «вяло и лениво», крестьяне и Карташев очень далеки друг от друга, да и вообще Тему поражает разительное несоответствие между мечтой и реальностью, книгой и жизнью. Гимназия не дала ему навыков самостоятельного мышления, постоянная опека семьи и школы лишили воли и настойчивости, обременили сознание условностями и предрассудками. Потому так безуспешны попытки Темы найти «истину», разобраться в поставленных жизнью проблемах, потому так легко переходит он от увлечений новыми для него мыслями и идеями к примирению с тем, что он сам ощущает, как тяжелый гнет.
Этим настроениям Темы, возвращению «блудного сына» в лоно семьи в значительной степени способствует Аглаида Васильевна. Всеми средствами старается она отвлечь сына от его «опасных» увлечений, доказать Теме несостоятельность и вредность теорий, занимающих его ум; когда в усадьбе Карташевых сгорает скирда хлеба, она прямо обвиняет сына в том, что это — результат его заигрываний с мужиками: «Ты видишь уже последствия ваших неосторожных разговоров. Полторы тысячи рублей в этом году дохода уже нет… Теория… основанная прежде всего на том, чтоб для спасения чужих своих, самых близких губить… Отвратительный эгоизм!.. Отвратительная теория, эгоистическая, грубая, несущая с собой подрыв всего…» Классовая ненависть к подобного рода «отвратительным теориям», к «скороспелым учениям Добролюбова, Писарева, Чернышевского» заставляет Карташеву, недавнюю «противницу» всякого насилия над личностью, признать необходимость для «спасения» молодежи палочной, солдатской дисциплины в гимназии. Тема не сочувствует матери, но в спорах и ссорах с ней он всегда слабее, так как у него нет твердого сознания своей правоты и готовности отстаивать ее во что бы то ни стало, мать «давит его умом и сильным характером». Постепенно у Карташева пропадает интерес и к самим теориям и к попыткам воплотить их в жизнь; самое большее, на что он способен, — маниловские мечтания о всеобщем благе, он погружен в рефлексию и ненужный, растравляющий душу самоанализ.
Подобными настроениями охвачены и многие товарищи Темы — Рыльский, Корнев, Долба; кончает самоубийством стремившийся дойти до «сути вещей» Берендя. Общей судьбы избегают в повести лишь студент Моисеенко, взгляды которого складывались, очевидно, еще в годы расцвета революционно-демократической мысли, и гимназистка Горенко, умная, волевая девушка, сирота, характер которой формировался вне влияний дворянско-буржуазной семьи. Большинство же гимназистов постепенно утрачивает жизнеспособность, веру в себя, тускнеет, становится на путь интеллигентской обывательщины.
Именно таким путем, наметившимся уже к концу гимназической жизни, и идет Карташев, став студентом.
Отъезд в Петербург, перспективы вольной студенческой жизни наполняют Карташева предчувствием чего-то радостного и необыкновенного, надеждой, что он станет «другим человеком», «будет заниматься, будет ученым — новый мир откроется перед ним… и забудется он в нем, и потеряет все то, что пошлит людей». Но в Петербург Карташева ведет прежде всего желание избавиться от тягостной опеки матери. Никаких высоких целей, стремление к которым помогало бы переносить трудности, приносило бы нравственное удовлетворение, у него по-прежнему нет. Безволие, бесхребетность, «спутанность» Темы проявляются в полной мере именно теперь, когда он остается один на один с собой, лишенный строгих шор гимназии, твердой и властной руки матери. Не подготовленный к упорному систематическому труду, к самостоятельному мышлению, Карташев скоро перестает посещать университет, он далек от студенческой массы, от передовой молодежи и ее революционных настроений.
Годы пребывания Карташева в университете, а потом в Институте путей сообщения совпадают с расцветом движения революционного народничества, в котором активно и самопожертвенно действовала и лучшая студенческая молодежь. В известной мере эти революционные настроения студенчества нашли отражение и в «Студентах» Гарина. Писатель не раз упоминает о собиравшемся в одной из студенческих столовых кружке революционной молодежи, членом которого является и бывший одноклассник и друг Темы — Иванов.
Когда-то подростки были очень близки между собой, Карташев мучительно переживал свой разрыв с Ивановым, но теперь Иванов инстинктом революционного борца чувствует в Карташеве чуждого себе человека; сдержанно, даже подозрительно относится к Теме и весь кружок Иванова. Предостережения Аглаиды Васильевны уезжающему в Петербург сыну об опасности увлечься революционным движением и попасть на эшафот или каторгу были излишни. Тема слишком инертен, слишком привык к покою и благополучию, в нем слишком прочно живут предрассудки своей среды, чтобы он мог стать на путь революционной борьбы, требующей от человека твердых, непоколебимых убеждений, готовности пожертвовать собой. Эти тенденции его характера отдаляют его от Иванова, толкают на прямые выпады против демократического студенчества, на сближение с «золотой молодежью». Угрызения совести, по временам испытываемые им, по сути дела ничего не меняют в Карташеве-студенте, типичном представителе размагниченной, безвольной буржуазно-дворянской молодежи.
Нравственное падение Карташева как бы символизируется в конце «Студентов» его позорной болезнью и подчеркивается двумя нежелательными и страшными для него встречами с Горенко и Ивановым. Карташев хочет забыть обо всем, что связывает его с прошлым, он не ищет сближения с Ивановым, ему неприятен приезд в Петербург Горенко. Но писатель настойчиво сталкивает Тему с этими людьми. Вновь встретившись с Горенко, Карташев вынужден услышать от нее слова гнева и презрения. «Сознающий эгоист» — так называет она Тему. Горенко требует, чтобы Карташев ушел из дому, где он «не может стать иным». И, как всегда покорный воле более сильной, чем его собственная, внутренне смятенный, уничтоженный, Карташев бежит из дому, собирается покинуть родной город. На вокзале, сквозь решетку арестантского вагона, он внезапно видит Иванова, спокойное лицо его заставляет Тему «как ужаленного» отскочить от окна. Дороги бывших друзей опять перекрестились, показав нравственную высоту и подвижничество одного, душевное смятение и опустошенность — другого.
Моральный тупик, отказ от идеалов юности, мучительное сознание своей душевной неприкаянности и вместе с тем бессилие изменить что-либо — таков итог пути Карташева в первой — третьей частях тетралогии, итог, обусловленный всей совокупностью социальных влияний среды. Рассматривая Карташева и его друзей как продукт пагубного воздействия современного общества на личность человека, Гарин не склонен, однако, снимать со своего героя всякую ответственность за собственную судьбу. Идеализация и оправдание «не героя», той части интеллигенции, которая под теми или иными предлогами отошла от общественной жизни, несвойственна Гарину, и в этом его отличие от массы мещанско-либеральных беллетристов 80-90-х годов (Потапенко, Щеглов, Альбов, Тихонов-Луговой и др.). Гарину дорог целеустремленный, борющийся с трудностями жизни человек, непреклонно идущий к осуществлению своих идеалов, и потому писатель отдает свои симпатии таким, как Горенко, Иванов, Моисеенко, хотя порой ему по-человечески жаль запутавшегося и свернувшего с прямого пути Тему.
Собственно, не героем, «сознающим эгоистом» Артемий Карташев остается и в последней, неоконченной части тетралогии «Инженеры», хотя в этой повести Гарин и наделяет его стремлением к моральному самоусовершенствованию, нравственному очищению.
Над повестью «Инженеры» Гарин работал, начиная с 1904 года, хотя замысел ее, как об этом свидетельствуют последние работы о творчестве Гарина, возник у автора еще в 90-х годах[17]. Писатель предполагал продолжить историю жизни Карташева до современной ему, Гарину, действительности, но смерть помешала осуществлению этого замысла. «Инженеры» охватывают очень небольшой период жизни Карташева, относящийся к концу 70-х годов, когда он кончает Институт путей сообщения и приступает к самостоятельной практической деятельности. Гарин открывает своему герою дорогу в «большую жизнь», он знакомит молодого инженера с бедственным положением народа, сталкивая его с рабочими — выходцами из деревни, ближе сводит его с представителями революционного народничества; Гарин создает ряд отрицательных образов представителей царской армии (интенданты и военные чиновники, командующие на постройке Бендеро-Галацкой дороги), показывает лицемерие и своекорыстие церкви и ее служителей; особенное внимание писателя привлекает среда технической интеллигенции, в которую попадает Карташев-инженер. За редкими исключениями это люди мелкой души, ограниченных запросов к жизни, больше всего заботящиеся о личном благополучии, — среди них Карташев резко выделяется своей увлеченностью работой, бескорыстием, отвращением ко всяким махинациям и беззакониям, симпатиями к простому народу.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Том 1. Детство Тёмы. Гимназисты - Николай Гарин-Михайловский бесплатно.
Похожие на Том 1. Детство Тёмы. Гимназисты - Николай Гарин-Михайловский книги
- Детство Тёмы (Семейная хроника - 1) - Николай Гарин-Михайловский - Русская классическая проза
- Деды - Всеволод Крестовский - Русская классическая проза
- Деревенские разговоры - Иван Полоник - Русская классическая проза
- Трое - Валери Перрен - Русская классическая проза
- Вариант - Николай Гарин-Михайловский - Русская классическая проза
- Еврейский погром - Николай Гарин-Михайловский - Русская классическая проза
- Том 5. Записки ружейного охотника - Сергей Аксаков - Русская классическая проза
- Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
- Собрание сочинений. Том 4 - Варлам Шаламов - Русская классическая проза
- Том 2. Драматургия - Иван Крылов - Русская классическая проза
