Форма входа
Читем онлайн Люди Черного Дракона - Алексей Винокуров
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
— Держи его! Держи дурака! — закричали со всех сторон, набежали, руки потянули — да поздно было. Кувырнулась вниз со ступеньки Бабушка-лягушка, дверь Дома за Колькой затворилась сама собой…
Протяжное «А-ах!» разнеслось вокруг, и ходя внезапно почувствовал себя свободным. Он упал на землю, распластавшись, секунду лежал, не двигаясь, потом резко, рывком поднялся. Мгновение смотрел он на Дом, где сгинул Колька. В сердце его открылся вулкан, и такое отчаяние почувствовал он, такую гибельную истому, что проще было ему забыть обо всем и умереть прямо здесь и сейчас.
И тогда он умер.
Два шага было до двери, за которой скрылся его друг Колька.
Одна была на целом свете душа, с которой мог ходя сказать два слова — пусть пьяных, шатающихся, не очень-то внятных, но сочувственных, добрых, от всего сердца… Теперь за страшной дверью пропала эта душа навсегда. Навеки исчез человек, который понимал ходю, с которым бок о бок хотел бы он прожить оставшуюся жизнь — но жизнь эта пресеклась. Не Колькина жизнь пресеклась, нет, хотя и она, конечно, — кончилась жизнь ходи Василия и всего мира тоже.
Но, постойте, погодите, не хороните мир раньше времени: был еще способ догнать Кольку! Догнать, не чтобы вернуть, а чтобы остаться с ним навсегда; видеть его, слушать его слова, кивать, и самому говорить что-то, говорить, покуда небеса не померкнут и Будда не вберет их души в себя… И нужно-то было всего ничего: сделать вперед два шага — два шага туда, в пустоту, в смерть.
И ходя сделал два этих шага — и один, и второй, из последней силы сделал, так что рука уже не поднималась толкнуть дверь, но дверь милосердно сама открылась перед ним — и вечность поглотила его.
А те, кто стоял на поляне перед Домом, так и продолжали стоять, оцепеневшие от ужаса… Потом послышался ропот, глухой, как из-под земли, кто-то охнул, кто-то забранился, заплакал. Многие заплакали, а потом и все, стояли, опустив бессильно тяжелые руки, текли горячие слезы по щекам, текли, не останавливались…
И уж совсем не к месту и не ко времени явился, словно с того света, растрепанный и обезумевший отец Михаил — увещевать и смирять, но было уже поздно. Жаркая длань стыда и раскаяния накрыла толпу, приплющила, прижала к земле, расколола на отдельных человечков, мучимых теперь совестью, словно рыба железным крюком, засаженным прямо в жабры. Спасаясь от общего позора, не глядя на себя и друг на друга, потекли люди во все стороны, всхлипывая, бранясь, жалея — все чувствовали себя сиротами, несчастными и покинутыми. Но кем они были покинуты? Ходей и Колькой, к которым были равнодушны, или Богом, в которого верили походя, на всякий случай, а то и вовсе не верили, простым ли счастьем, которое немыслимо было после случившегося? Не было ни у кого ответа, да никто и не искал.
Вскорости опустела поляна совершенно; прочитав последнюю заупокойную молитву, ушел и отец Михаил, только кедровая ветка хлестнула его по спине на прощанье, будто обиделась на что. Одна лишь Настена, никак не замеченная, сидела за старой пихтой и тихо глядела на Дом. Бабушка-лягушка, сметенная с привычного места небывалыми делами, оклемалась наполовину и снова вскарабкалась на приступочку, обиженно дула зоб, на Настену смотреть не желала или просто не замечала.
Понемногу стемнело, на землю спустилась ночь, сделалось ничего не видно, только звезды зажглись в высоте, синими прорехами в небесах, да чьи-то глаза горели в чаще, словно свечи на рождественской елке. Дом смутно высился в ночи еле уловимой громадой, был пуст и покоен. А Настена все сидела, не шла никуда, будто ждала чего-то, да так и не дождалась, уснула под пихтой. Уснула и Бабушка-лягушка, задремала, не боясь лихих ночных зверей или чужого охотника из чащи — и не такое видывали, и живы остались.
Обе они уснули, и потому не видели, как дверь Дома открылась и оттуда на волю, напоенную еловой жизнью, журчанием ручья и лесным эхом, вышел ходя Василий. Вышел, улыбнулся светло, спустился со ступенек, поднял лицо к небесам. Если бы сейчас его увидел кто из поселка, поразились бы ходиному преображению: это был тот же ходя Василий, да не тот. Лицо его стало строгим и торжественным, глаза сияли, словно звезды, вечные лохмотья на плечах гляделись мантией, сотканной из ночного пуха и серебряной росы.
Ходя, не оглядываясь, пошел прочь от Дома. Проходя мимо старой пихты, заметил Настену, подошел к ней, взял на руки — она не проснулась, только щекой по-детски прижалась к ходиной груди — и понес вон из леса, к холодным и бесконечно долгим водам Амура.
Вслед им прищуренным глазом одиноко глядела бабушка Древесная лягушка…
Голем
Знает ли кто из вас, что такое еврейский темперамент — был, и есть, и будет? Еврейский темперамент, друзья, это настоящая синагога — и более ничего. Тот, кто хочет узнать евреев без утайки, понять их всех, как они есть, должен непременно пойти в синагогу, здесь и сейчас, не откладывая дела в долгий ящик. Если же нет рядом никакой синагоги и даже легкого намека на нее, можно заехать к нам, в село Бывалое, и увидеть все своими глазами.
Ярые, безудержные, коварные евреи, плетущие тенета заговоров и перетаскивающие на чужом горбу сундуки с лежалым золотом из одного конца света в другой, — эти былинные евреи так и не добрались до нашей глухомани. Нам достались люди тихие, бедные и положительные, то есть такие, о которых мало что известно окружающему миру.
Еврейская летопись поселка Бывалое началась 29 элуля 5684 года, как раз перед шабесом — хоть и в отсутствие самих евреев. Президиум Совета национальностей ЦИК СССР или, проще говоря, комитет советских гоев, постановил образовать тоже комитет, но уже по земельному устройству и к тому же не гоев, а еврейских трудящихся — сокращенно КомЗЕТ. Цель всей затеи была самая благородная — привлечь еврейское население Советской России к производительному труду.
Новость эта произвела ожидаемое волнение в еврейских кругах разных городов и местечек, но в особенности же почему-то — города Харькова.
— О, это на нас изрядно цыкнули, — сказал тихий Менахем, оторвавши взгляд от розовых, как заря, ланит несравненной жены своей, толстой Голды.
— Что такое производительный труд? — заинтересовался Арончик, всю жизнь промышлявший банковскими аферами.
— Ша, евреи, — проговорил мудрый патриарх Иегуда бен Исраэль, чьи огненные волосы свидетельствовали о его подлинном еврейском происхождении, не то что какие-то там черноволосые мутанты.
Но никто не хотел делать ша.
— Меня таки привлекут к производительному труду? — спросил Эфраимсон, разгибаясь и вытаскивая изо рта мелкие сапожные гвозди, которые так легко проглотить, но которыми совсем нельзя наесться. — И я таки буду работать по восемь часов, как правильный гой, а не по шестнадцать, как какой-нибудь эксплуататор?
Тут в разговор ввязался старый Соломон, большой поклонник каббалы и советских газет. Как ему удалось вычитать в этих газетах, а еще более — определить по звездам, в задачи КомЗЕТа входила, среди прочего, яростная борьба с сионизмом. Теперь трудящиеся евреи должны были бороться сами с собой — дело для евреев не то чтобы новое, но впервые объявленное с такой откровенностью.
Здесь поднялся большой галдеж, именуемый в просторечии синагогой. Галдеж этот, хоть и произвел много шума, но не привел ни к чему. Поддержать постановление никто не хотел, а отменить его было нельзя, ибо, как сказано в Писании, что гой постановляет, то еврей да не отменит.
Но даже и ко всему привычные сыны Израиля не догадывались, как далеко зайдет дело.
Не прошло и четырех лет, как 28 марта 1928 года по советскому уже летоисчислению Президиум ЦИК СССР принял новое постановление: «О закреплении за КомЗЕТом для нужд сплошного заселения трудящимися евреями свободных земель в приамурской полосе Дальневосточного края».
Спустя месяц в поселке нашем ударила рында. Запыхавшийся десятилетний Денис — сын Григория Петелина, рожденный им неизвестно от кого, при посредстве, как утверждал Григорий, не иначе как святого духа — объявил собравшимся сельчанам, что в поселок «везут еврюшек».
— Полномочный из области везет, своими глазами видел, — поклялся Денис.
Глаза у него были голубые, выпуклые, зоркие. Не доверять таким глазам не было никаких оснований.
Первой осмыслила новость тетка Рыбиха.
— Может быть, еще не довезут, — с надеждой сказала она. — Может быть, в Амуре по дороге утопят.
Все посмотрели на Дениса, как на единственного свидетеля.
— Не похоже, что утопят, — проговорил он с неохотой. — Похоже, что все-таки довезут.
Исчерпав запасы оптимизма, все русские поворотились к китайской части собрания. Китайцы стояли молча — с лицами желтыми, глянцевыми и полупрозрачными, словно бы намасленными медом, и поползновений к разговору не обнаруживали.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Люди Черного Дракона - Алексей Винокуров бесплатно.
Похожие на Люди Черного Дракона - Алексей Винокуров книги
- Пьяный корабль. Cтихотворения - Артюр Рембо - Проза
- Мы не успели оглянуться (Предисловие к роману Фашист пролетел) - Рубен Гальего - Проза
- Тень иллюзиониста - Рубен Абелья - Проза
- Друзья и возлюбленные (сборник) - Джером Джером - Проза
- Рассказы о Бааль-Шем-Тове - Шмуэль-Йосеф Агнон - Проза
- Шествие в пасмурный день - Кёко Хаяси - Проза
- Записки бойца Армии теней - Александр Агафонов-Глянцев - Проза
- Жемчужины Подмосковья - Василий Николаевич Осокин - Проза / Гиды, путеводители
- Банк - Дэвид Блидин - Проза
- Тринадцать писем (ценз. Сороковой день) - Владимир Крупин - Проза
