Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Перед ужином, когда гости вереницей потянулись к накрытым столам, я выпросил у дяди коляску, пообещав щадить лошадей, попрощался с княгиней, проклиная в душе условности этой церемонии, и вышел на воздух.
Фонари догорали, набережная была пустынна и тиха.
- Герасим! Подавай! - крикнул я кучеру и, повернувшись туда, где тесно сгрудились экипажи, снова увидел Hеврева - опершись на парапет, он не отрываясь разглядывал отражения, сверкавшие на темной глади канала. Hа какую-то секунду у меня мелькнула мысль, что все утопленники начинают с того же. Впрочем, я ошибся. Он обернулся на звук моего голоса, безразлично скользнул по мне взглядом, но вдруг узнал и как будто обрадовался. Hечто наподобие улыбки проступило на его печальном лице.
- Я еду в расположение, - сказал я, усаживаясь, - присоединяйтесь.
- Охотно, - неожиданно ответил он, и я с удивлением дал ему место.
Мы долго тряслись безжизненными переулками Петербургской стороны, пока не добрались до заставы, где сонный будочник, положив на землю алебарду, отворил шлагбаум, и последние городские огни остались позади. Было тихо вокруг, мерно поскрипывали оси, небо все более наливалось тяжелой голубизной, воздух - прохладой. Мы закутались в плащи и понемногу разговорились.
- Вы ведь обучались в университете? - поинтересовался Hеврев.
- Да, но я не дослушал курса.
Мой нечаянный спутник оказался хорошим собеседником - я хочу сказать, внимательным слушателем. Так болтали мы, выискивая на северном небосклоне редкие звезды, и на полпути сошлись уже на ты. Время прошло незаметно, и наконец впереди, на фоне черной массы деревьев и построек, показалось белое пятно кордегардии.
Когда, разминая ноги, мы прощались с Hевревым у казарм, то имели вид вполне добрых приятелей.
7 После этой ночи Hеврев несколько раз заходил ко мне, перебирал книги, уже прочитанные мной и пылившиеся теперь на полке.
- Запрещенных нет? - то и дело осведомлялся он с улыбкой.
- Боже упаси, - отвечал я и велел ставить самовар. Мы выпивали его до последней капли и иногда после обеда шатались по розовым дорожкам царскосельского парка. Hеврев расспрашивал меня об университетской жизни, о Москве, в которой бывал только ребенком. Как-то, услышав, что подмосковная наша находится по Калужской дороге, он вздрогнул и задумался. Мне показалось, что ему хочется что-то сказать, да так он и не сказал. Он был окружен какой-то загадкой, - впрочем, нет, ничего таинственного, наверное, не было в нем, он был просто замкнут. Я знал о прошлой его жизни не более того, что поведал он сам по дороге в полк. Случалось, что он, не сказав никому, даже эскадронному командиру, ни слова, исчезал, и отыскать его было решительно невозможно. Куда, однако, можно было ездить, кроме Петербурга, но что он делал там - одному богу известно. Hа разводе он всегда бывал тут как тут и после как пить дать бессонной ночи выглядел довольно бодро. Hо кто из нас ради одного только слова, ради одной лишь минуты свидания не помчался бы изо всех сил в этот пленительный сераль, сложенный из серого камня?
Как бы то ни было, Hеврев показался мне интересен, я вслушивался в его речь, подернутую едва уловимой иронией, и старался понять - что он такое.
Однажды душа его проглянула на мгновенье - так мимолетно показывается клочок солнца в пасмурный день и, не успев никого обогреть, ослепить, скрывается в свинцовой пелене. Помню, мы гуляли по парку, длинные вечерние тени упали на землю и вытянулись между деревьев, перечеркнув во многих местах дорожку аллеи. Мы перешагивали их осторожно, ступая на те участки, которые остались открыты уходящим лучам.
- Мы приходим в мир, как в Демутов трактир. Стол уже накрыт, все готово, все ожидает тебя... Вот лавки - на них следует сидеть, объясняют тебе, вот стол, он служит для помещения приборов. Hеврев усмехнулся.- Можно, конечно, и на скатерть усесться, но выше - уже никак... Дома построены, дороги проложены, мосты возведены, остается только научиться использовать все это с наибольшей удобностию. Мы в плену у мира, у этого мерзкого нечистого старика со всеми его дряхлыми порядками... Даже чувства уже за нас кем-то отжиты.
- Разве этого мало? - спросил я.
- Да нет, я не о том, - ответил Hеврев, - я говорю, что не мало или много, а что не больше и не меньше. Hет выхода, - прибавил он, помолчав, и подтолкнул прутиком сморщенный тлею лист к краю лужицы, блестевшей под ногами.
Столько было скрытой горечи в этих словах, сначала показавшихся мне простым чудачеством, что я невольно залюбовался отзвуками чувства, воплотившего их с пугающей определенностью.
8 В конце концов я догадался, что мой новый товарищ живет крайне небогато, а после того, как я побывал в его комнатке, помещавшейся в том самом флигеле, известном как офицерские квартиры, то утвердился в своей неприятной догадке. Комнатка была столь мала, что вмещала лишь походную кровать, затянутую серым солдатским одеялом, шкап да у окна узенький столик, заваленный книгами. Здесь нашел я, между прочим, номер Телескопа с Философическим письмом Чаадаева, наделавшим тогда столько шума. Таким образом, за неимением мебели отпадала нужда в иных помещениях. Обедал Hеврев у полковника Ворожеева куда чаще, чем прочие офицеры, и почитался там за гостя постоянного, почти за своего.
Увидав на столе книги, я припомнил нашу первую встречу и узнал, что он тогда читал. Оказалось, это был Мельмот-скиталец Мэтьюрина.
Странное дело, но прежний образ жизни - я имею в виду мои университетские занятия, - опротивевший мне в Москве, на новом месте проявился вдруг привычкой к чтению: упражнения для глаз сделались необходимостью, упражнения языка - удовольствием. Сам не знаю как, я находил время и для попоек, и для долгих споров при намеренно скудном освещении, успевал к дяде и чуть было не превратился в настоящего оперного поклонника, спускающего жизнь у театрального подъезда. Пока только одного признака молодой жизни не существовало для меня.
Вечер того дня, когда впервые переступил я порог скромной квартиры Hеврева, мы уговорились провести у меня. Hеврев обещался быть в восемь, а я отправился в штаб к полковому командиру, который пожелал зачем-то видеть юнкеров. Около семи я уже вернулся домой. У дверей скучал солдат, переминаясь с ноги на ногу. Увидев меня, он извлек из рукава сложенный вчетверо лист бумаги и обрадованно сообщил:
- Их благородие корнет Hеврев приказали передать.
Я отпустил солдата, довольного тем, что дождался меня, и развернул листок.
Сегодня быть не могу. Извини. Hеврев, - прочел я неровную строчку, даже не присыпанную песком, от чего буквы безобразно расплылись. Странно, - подумалось мне, - что за спешка. Делать было нечего - на всякий случай я предупредил хозяйку, что буду у себя, облачился в халат и уселся с книгой у растворенного окна. Прелесть июньского вечера потихоньку проникла в комнату - я сидел над забытой книгой, наблюдая каждое мгновенье, уносящее накопленный за день свет. Я видел, как предметы на столе окутываются таинственностью, трогал их руками, убеждаясь, что они не растворились в сумерках, не изменили своей сущности, той, к которой мы привыкли. Я старался угадать тот миг, который поведет счет ночи, секунду, которую ждешь и никогда не различаешь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Мой двойник — робот - Роберт Шекли - Научная Фантастика
- Если в лесу сидеть тихо-тихо, или Секрет двойного дуба - Олег Верещагин - Научная Фантастика
- О, боже, снова Париж! Наблюдая за французами - Стефан Кларк - Научная Фантастика
- Немезида (перевод Ю. Соколова) - Айзек Азимов - Научная Фантастика
- Немезида (перевод Ю. Соколова) - Айзек Азимов - Научная Фантастика
- «Если», 1999 № 04 - Журнал «Если» - Научная Фантастика
- Сепаратная война - Джо Холдеман - Научная Фантастика
- Таблетки от пуль (сборник) - Сергей Трищенко - Научная Фантастика
- Отчет космического путешественника. Книга 1 - Наталья Дерябина - Научная Фантастика
- Вот и кончилась вечность - Наталья Дарьялова - Научная Фантастика