Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Между тем высокая оценка, которую творчество Мартен дю Гара получило в странах социализма и в прогрессивной критике, явно опровергала эти сомнения. Может быть, это почувствовал и сам писатель. К его семидесятипятилетию (1956) в издательстве Галлимара вышло полное собрание его сочинений, с большой вступительной статьей Альбера Камю, включавшее «Воспоминания» и обширную библиографию. В это же время во Франции появился и ряд критических работ о его творчестве. В письме к одному из критиков Мартен дю Гар писал: «Мне бы хотелось, …чтобы я мог уйти с мыслью, что оставляю после себя роман, который сможет (не потому, что я хотел этого или намеренно к этому стремился, — по ведь это и есть самый верный путь) облегчить читателям «познание истории» завтрашнего дня».
«Семья Тибо» останется надолго. Сделав последним словом романа имя Жан-Поля, Мартен дю Гар подчеркивал его открытый конец. Он обращается к каждому новому поколению, пробуждая острое чувство движения истории. Этот большой, казалось бы, замедленно развивающийся роман в действительности передает внутреннюю динамику общества.
Воспринимая «Семью Тибо» как эстафету, переданную нам, не будем искать в ней, как и вообще в больших произведениях, ни поверхностных исторических аналогий, ни школьных примеров.
Каждый поворот истории выдвигает свои задачи и предоставляет нам найти их решение. «Семья Тибо» не пытается подсказывать их. Она лишь говорит о долге, об ответственности народов и отдельного человека перед историей. Но это не сухой, нравоучительный «долг» моралистов. Ответственность, которую имеет в виду Мартен дю Гар, совпадает с потребностью полного выражения нашей собственной личности, потребностью в творчестве, в действии, в том, чтобы пересоздавать мир, согласно нашим планам и моделям.
Каждое поколение, говорит Мартен дю Гар, лишь звено в бесконечной цепи. И каждое поколение не имеет права уклониться от выполнения своего долга: оно должно передать следующему поколению опыт — более зрелым, формы жизни — обогащенными.
Е. Гальперина
Семья Тибо
Посвящаю «Семью Тибо»
братской памяти
Пьера Маргаритиса,
чья смерть в военном госпитале
30 октября 1918 года уничтожила
могучее творение, вызревавшее
в его мятежном и чистом сердце.
Р. М. Г.Серая тетрадь
Перевод М. Ваксмахера
I
На углу улицы Вожирар, когда они уже огибали здания школы, г-н Тибо, на протяжении всего пути не сказавший сыну ни слова, внезапно остановился:
— Ну, Антуан, на сей раз, на сей раз я сыт по горло!
Молодой человек ничего не ответил.
Школа оказалась закрытой. Было воскресенье, девять часов вечера. Сторож приотворил окошко.
— Вы не знаете, где мой брат? — крикнул Антуан.
Тот вытаращил глаза.
Господин Тибо топнул ногой.
— Позовите аббата Бино.
Сторож отвел их в приемную, вытащил из кармана витую свечку, зажег люстру.
Прошло несколько минут. Г-н Тибо без сил рухнул на стул; он опять пробормотал сквозь зубы:
— Ну, знаете ли, на сей раз!..
— Прошу извинить, сударь, — сказал аббат Бино, бесшумно входя в комнату. Он был очень мал ростом, и, чтобы положить руку на плечо Антуану, ему пришлось встать на цыпочки.
— Здравствуйте, юный доктор! Так что же случилось?
— Где мой брат?
— Жак?
— Он не вернулся сегодня домой! — воскликнул г-н Тибо, поднимаясь со стула.
— Куда же он ушел? — спросил аббат без особого удивления.
— Да сюда, черт побери! Отбывать наказание!
Аббат заложил руки за пояс.
— Жака никто не наказывал.
— Как?
— Жак сегодня в школу не приходил.
Дело запутывалось. Антуан не спускал со священника глаз. Г-н Тибо передернул плечами и обратил к аббату одутловатое лицо с набрякшими, почти никогда не поднимавшимися веками.
— Жак сказал нам вчера, что его оставили на четыре часа без обеда. Сегодня утром он ушел, как обычно. А потом, часов около одиннадцати, вернулся, но застал только кухарку, мы все были в церкви; сказал, что завтракать не придет, потому что оставлен на восемь часов, а не на четыре.
— Чистейшая фантазия, — заявил аббат.
— Днем мне пришлось выйти из дома, чтобы отнести свою хронику в «Ревю де Дё Монд»{1}, — продолжал г-н Тибо. — У редактора был прием, я вернулся только к обеду. Жак не появлялся. Половина девятого — его нет. Я забеспокоился, послал за Антуаном, вызвал его из больницы с дежурства. И вот мы здесь.
Аббат задумчиво покусывал губы. Г-н Тибо приподнял веки и метнул острый взгляд на аббата, потом на сына.
— Итак, Антуан?
— Что ж, отец, — сказал молодой человек, — если этот номер он задумал заранее, значит, предположение о несчастном случае отпадает.
Поведение Антуана внушало спокойствие. Г-н Тибо придвинул стул и сел; его живой ум перебирал десятки вариантов, но заплывшее жиром лицо ничего не выражало.
— Итак, — повторил он, — что же нам делать?
Антуан размышлял.
— Сегодня — ничего. Ждать.
Это было очевидно. Но невозможность покончить с неприятной историей тут же, сразу, применив отцовскую власть, а также мысль о конгрессе моральных наук, который открывался послезавтра в Брюсселе и куда он был приглашен возглавлять французскую секцию, вызвали у г-на Тибо приступ ярости, его лоб побагровел. Он вскочил.
— Я подниму на ноги всю жандармерию, — крикнул он. — Или во Франции больше нет полиции? Или у нас разучились разыскивать преступников?
Его сюртук болтался по обеим сторонам живота, складки на подбородке то и дело ущемлялись углами воротничка, и он дергал головой, выбрасывая вперед челюсть, точно конь, натягивающий поводья. «Ах, негодяй, — пронеслось у него в мозгу. — Попасть бы ему под поезд!» И на какой-то миг г-ну Тибо представилось, что все улажено — выступление на конгрессе и даже, быть может, избрание на пост вице-президента… Но почти в ту же секунду он увидел младшего сына лежащим на носилках, а потом в гробу, обрамленном горящими свечами, увидел себя, сраженного горем отца, и всеобщее сочувствие окружающих… Ему стало стыдно.
— Провести целую ночь в такой тревоге! — сказал он вслух. — Тяжело, господин аббат, да, тяжело отцу переживать такие часы.
Он направился к дверям. Аббат выпростал из-за пояса руки.
— С вашего разрешения… — сказал он, потупясь.
Люстра освещала его лоб, наполовину прикрытый черной бахромкой волос, и хитрое лицо, клином сбегавшее к подбородку. На щеках аббата проступили два розовых пятна.
— Мы сомневались, сообщать ли вам об одном случае, сударь, который произошел с вашим сыном совсем недавно и который должно рассматривать как весьма и весьма прискорбный… Но в конце концов мы сочли, что в беседе с вами могут выясниться важные подробности… И если вы будете так любезны, сударь, уделить нам несколько минут…
Пикардийский акцент подчеркивал нерешительность аббата. Г-н Тибо, не отвечая, вернулся к своему стулу и грузно сел; веки его были опущены.
— В последние дни, сударь, — продолжал аббат, — мы уличили вашего сына в проступках особого свойства… в проступках чрезвычайно тяжелых… Мы даже пригрозили ему исключением. О, разумеется, лишь для острастки. Он вам об этом рассказывал?
— Вы же знаете, какой он лицемер! Он, как всегда, промолчал!
— Невзирая на серьезные недостатки нашего дорогого мальчика, не следует считать его испорченным существом, — уточнил аббат. — И мы думаем, что и в последнем случае согрешил он не намеренно, а по слабости своей; здесь следует усматривать дурное влияние опасного товарища, каких, увы, так много в государственных лицеях…
Господин Тибо скользнул по аббату тревожным взглядом.
— Вот факты, сударь. Изложим их в строгом порядке. Дело происходило в минувший четверг… — Он на секунду задумался, потом продолжал почти радостно: — Нет, прошу прощенья, это произошло позавчера, в пятницу, да-да, в пятницу утром, во время уроков. Незадолго до двенадцати мы вошли в класс — вошли стремительно, как привыкли делать это всегда… — Он подмигнул Антуану. — Осторожно нажимаем на ручку, так что дверь и не скрипнет, и быстрым движением отворяем ее. Итак, мы входим и сразу же видим нашего друга Жако, ибо мы предусмотрительно посадили его прямо напротив дверей. Мы направляемся к нему, приподнимаем словарь. Попался, голубчик! Мы хватаем подозрительную книжонку. Это роман, перевод с итальянского, имя автора мы забыли, — «Девы скал»{2}.
— Этого еще не хватало! — воскликнул г-н Тибо.
— Судя по его смущенному виду, мальчик скрывает еще кое-что, глаз у нас на это наметан. Приближается время завтрака. Звонок; мы просим надзирателя отвести учеников в столовую и, оставшись одни, открываем парту Жака. Еще две книжки: «Исповедь» Жан-Жака Руссо и, что гораздо более непристойно, прошу извинить меня, сударь, гнусный роман Золя — «Проступок аббата Муре»…
- Звон брекета - Юрий Казаков - Историческая проза
- Сквозь три строя - Ривка Рабинович - Историческая проза
- Баязет. Том 2. Исторические миниатюры - Валентин Пикуль - Историческая проза
- Николай II: жизнь и смерть - Эдвард Радзинский - Историческая проза
- Авеню Анри-Мартен, 101 - Режин Дефорж - Историческая проза
- Жена бургомистра - Георг Эберс - Историческая проза
- Харикл. Арахнея - Вильгельм Адольф Беккер - Историческая проза
- Мастер - Бернард Маламуд - Историческая проза
- Дело № 179888 - Михаил Зуев-Ордынец - Историческая проза
- Повесть о смерти - Марк Алданов - Историческая проза