его в шкаф.
После этого он заглянул в The Stage и набрал номер, указанный для желающих пройти прослушивание. Он быстро подсчитал сумму, которую был должен хозяйке квартиры, и положил деньги в использованный конверт с прозрачным окошком. Он написал на конверте имя хозяйки и добавил приписку: «Вынужден срочно уехать. Б.Б.»
Почти неслышно насвистывая, он снова открыл чемодан и упаковал в него все остальные принадлежавшие ему вещи. Дважды проверил все ящики и полки, положил паспорт в нагрудный карман пиджака, еще раз оглядел комнату, взял чемодан и вышел.
Он направлялся к конечной точке своего путешествия и ждал на автобусной остановке, поставив чемодан на землю, пока не подошел нужный автобус. Он вошел в него, сел у двери, сунул чемодан между ног и оплатил проезд. Мужчина, стоявший следом за ним в очереди на автобус, услышал название нужной Баррабеллу остановки и назвал ту же самую.
Без двадцати шести минут шесть Аллейн получил сообщение: «Объект покинул жилье с чемоданом со старыми наклейками Аэрофлота. Проследили до названного адреса. Объект все еще там». На что был дан ответ: «Продолжайте наблюдение. Не арестовывать, но не терять из вида».
III
— Одно дело для полицейского, — сказал Аллейн тем вечером, — иметь полное представление о произошедшем в своей голове и быть совершенно уверенным в том, кто несет ответственность, как уверен в этом я; и совсем другое дело — заставить поверить в это присяжных. Видит бог, это очень запутанный клубок; я так и слышу голос адвоката защиты: «Дамы и господа присяжные, вы очень терпеливо выслушали эту бесстыдную чушь», и так далее. Я надеялся на то, что что-то сломается — может быть, сам виновный, но ничего не произошло. Ничего.
Фокс сочувственно поворчал.
— Я читал и перечитывал все дело с самого начала, и для меня в нем все так же очевидно, как нос на вашем лице, Братец Лис, но черт меня подери, если это так же ясно кому-нибудь другому. Все это слишком далеко от коротких простых показаний, хотя, видит бог, все они на месте. Я не знаю. У вас есть ордер. Пойдем и возьмем его за шиворот? Или нет?
— Если мы этого не сделаем, то вряд ли найдем что-то еще.
— Да. Думаю, так и есть.
Зазвонил телефон. Пока Аллейн слушал и делал записи, лицо его прояснилось.
— Спасибо, — сказал он, — думаю, что да. Честно признаюсь, я не заметил… Это может оказаться значительной… Понимаю… Спасибо, Перегрин, — повторил он и положил трубку, подвинув бумагу к Фоксу, который с готовностью надел очки. — Это поможет, — сказал он.
— Еще как, — согласился Фокс.
— Я этого совершенно не заметил.
— Вы ведь не знали, что произойдет убийство.
— Не знал. Но этого не знал и юный Робин. Подготовьте, пожалуйста, машину и пару полицейских, Фокс.
Он достал наручники из ящика стола.
— Думаете, он будет буянить?
— Не знаю. Все возможно. Поехали.
Они спустились на лифте.
Был теплый летний вечер. Машина ждала их; Аллейн назвал водителю адрес. Они с Фоксом сели впереди, двое полицейских в форме — сзади.
— Будет арест, — сказал Аллейн. — Я не думаю, что возникнут серьезные проблемы, но нельзя сказать наверняка. Это убийство Макбета.
Мимо них текли потоки машин, огней, спешащих людей, бессчетных срочных дел и событий — всего того, что можно увидеть в Лондоне прекрасным теплым вечером. В пригороде машин стало меньше. В Даличе их машина замедлила ход и съехала на обочину. В тупике сбоку от Аллейн Роуд царила темнота, окна в доме тоже были темными.
— Привет, — сказал Аллейн. — Никаких движений?
— Он никуда не выходил, сэр. У задней двери дежурит один из наших парней.
— Хорошо. Готовы?
— Да, сэр.
Остальные трое полицейских встали у Аллейна за спиной. Аллейн нажал на кнопку звонка. Шаги. Тусклый свет за стеклянными дверными панелями и прекрасный актерский голос, который произнес: «Я открою». Снова шаги, звяканье цепочки и поворот ключа в замке. Дверь открылась. На фоне тускло освещенного холла стояла высокая фигура.
— Я ждал вас, — сказал мужчина. — Входите.
Аллейн вошел, за ним последовал Фокс и два констебля. Один из них запер дверь и положил ключ в карман.
— Гастон Сирс, — сказал Аллейн, — я собираюсь предъявить вам обвинение в убийстве Дугала Макдугала. Вы хотите что-нибудь сказать? Вы не обязаны ничего говорить, если не хотите, но все, что вы скажете, будет записано и может быть представлено в качестве доказательства.
— Благодарю вас. Я хочу сказать очень многое.
Фокс достал блокнот и ручку. Аллейн сказал:
— Прежде чем вы начнете, я должен вас обыскать.
Гастон повернулся и положил руки на стену. На нем был его плащ; по всем карманам были рассованы бумаги и письма. Аллейн передал их все Фоксу, который переписал в блокнот их содержимое, сложил их стопкой и перевязал вместе. Они по большей части касались древнего оружия и клейдеамора в частности.
— Пожалуйста, не потеряйте их, — сказал Гастон. — Это крайне ценные бумаги.
— Они будут в полной безопасности.
— Ваши заверения меня весьма успокаивают, сэр. Где мой клейдеамор?
— Под замком в Скотленд-Ярде.
— Под замком? Под замком? Вы понимаете, что вы говорите? Вы осознаете, что я, знающий о скрытой мощи клейдеамора больше, чем кто-либо из ныне живущих, столь губительным образом ее пробудил, что одна только ее свирепость привела меня к тому, что я совершил? Вы понимаете…
Великолепный голос говорил и говорил. Древние рукописи, руна на рукояти, история кровопролитий, официальные казни, обезглавливание в битве, судьба вора, укравшего меч в шестнадцатом веке (обезглавливание), воздействие меча на тех, кто брал его в руки (безумие).
— Я, в своей гордыне, в своем высокомерии, считал себя исключением. А потом явился дурак Макдугал и его идиотские замечания. Я почувствовал, как меч налился силой в моих руках. А как вы думаете, что вдохновило шутника? Отрубленные головы. Но как вы объясните эти розыгрыши? Вы не можете этого сделать. Я тоже не мог, пока не узнал, что жену Баррабелла лишил головы так называемый Хэмпстедский Головорез. Где бы ни появлялся клейдеамор, он связан с обезглавливанием. А я, его обезумевший посредник, я в своем тщеславии…
И так далее, и так далее. Иногда вполне разумные доводы, иногда высокопарная чушь. Наконец Гастон умолк, вытер лоб, сказал, что ему жарковато и попросил стакан воды, который ему принесла его служанка-китаянка.
— Прежде чем вы продолжите, — сказал Аллейн и заглянул в свои заметки. — Вы только что сказали: «Я, его обезумевший посредник, в своем тщеславии». Что вы собирались сказать дальше?
— Дайте подумать. Я сказал «обезумевший посредник»? «В своем тщеславии»? Но ведь это
