жаловаться на духоту.
— Это прекрасно, думаю, что Анне не составит труда выйти замуж по истечении срока траура и окончания обременения по наследству. — С улыбкой ответила ей графиня, обмахивая меня своим веером.
— Замуж? — прозвучало возмущённое шипение рядом.
И не смотря на то, что это был уже третий танец подряд, который я танцевала с одним и тем же партнёром, и вообще я только пожаловалась на самочувствие, герцог утащил меня в центр зала.
— Да что с тобой? — возмутилась я, прикрываясь улыбкой.
— Со мной? Ты собралась замуж! Опять? — обвиняюще процедил сквозь такую же улыбку герцог.
— Предложений ещё не поступало, — напомнила я ему о беспочвенности претензий.
— Отлично! Я сделаю его первым! Анна, я предлагаю тебе заговор! Точнее не участвовать, а раскрыть. Ты не можешь меня бросить после всего, что было! — быстро шептал герцог.
— А что было? — задумалась я, стоит ли ещё раз напоминать про рёбра.
— Ты видела меня в юбке, куда уж больше! — посмотрел на меня герцог. — А теперь втяни воздух у лацкана моего фрака.
— Зачем? — удивилась я.
— Чтобы упасть в обморок. Я поймаю. Ты мне доверяешь? — серьёзно посмотрел он в мои глаза.
— Ещё одного синяка я тебе точно не прощу, — предупредила я, прежде чем чуть качнуться вперёд, заметно сбиваясь с ритма танца, и отправляясь в обещанный герцогом обморок.
Дина Сдобберг
Три сестры. Таис
Глава 1.
За окном среди жёлто-красного буйства осенней листвы, полыхали тяжёлые грозди рябины. Побитые первыми ночными заморозками ягоды приобрели терпкую сладость и слегка щипали язык. Я прекрасно помнила этот вкус. В моём поколении многие останавливались у рябины и отправляли в рот горсть другую чуть забродивших ягод.
В саду на даче Анны росла шикарная ель. Её тяжёлые, с сизо-голубым отливом хвои, лапы сейчас выбивались из общего окраса и притягивали взгляд.
В тёплой комнате было куда как менее спокойно, чем за окном. Алька спорила с отцом. По любому поводу, и только тихое "кицунэ" от Курико, моей верной подруги и тени, заставляло дерзкую девчонку немного сдерживаться. Да присутствие Дины. Бабушку наша чернобурка не расстраивала, о многом молчала, многое терпела. Чтобы не волновать.
Я почти не участвовала в разговорах, предпочитая рассматривать старые фотографии на стенах. И старалась запомнить родных. Почему-то я уже знала, что скоро уйду следом за Анной. Как ушла следом за ней на фронт. Мы были похожи внешне между собой, обе уродились в мать. Погодки, мы старшинства не делили. У нас обеих была младшая сестра. Вот за ней мы присматривали.
Даже службу нам судьба определила похожую. Только она была из тех, о ком родственникам было лучше даже не вспоминать, а я шла в боевой части. И для сестры война закончилась девятого мая, для меня только в сентябре.
Две недели в Берлине и мы получили приказ о переброске на восток. Наша часть была приписана к Забайкальскому фронту и отдана в общее подчинение маршалу Малиновскому. Перед формированием единого фронта мы делали остановку в Иркутске. На выданном увольнительном я гуляла по городу.
Здесь не было бомбёжек. К счастью. Город смог сохранить свои дома и улицы. Но ни у кого язык не повернулся бы сказать, что сюда война не дошла. И дело даже не в том, что и отсюда уходили на фронт отцы, братья, мужья, сыновья. А в особом взгляде. В выражении упрямо сжатых губ. Когда за годы вырабатывается привычка не обращать внимания на тяжёлый труд и выполнять работу пока хватает сил. А когда силы заканчиваются, то раз за разом переступать через себя, но ни в коем случае не задерживать выход танков, выпуск снарядов и взлёты самолётов.
Тревога за родных и голод накладывали на эти лица тот отпечаток, что и много лет спустя не уйдёт. И будет отличать тех, кто сжигал себя непосильным трудом, но вкладывал в руки солдат оружие для победы.
И как бы это странно не звучало, но сюда ещё не докатилась победа. Здесь лишь чуть сбились с ритма, словно вслушиваясь в отдалённое эхо, и вернулись к тому ритму жизни, в котором жили все четыре года.
Я гуляла по городу, разглядывая множество деревянных домов. Вот удивительно насколько по разному выглядят дома из дерева. Вроде и старый дом, и угол уже в землю ушёл, а от него странным и необъяснимым образом веет теплом. А вот тот гордый и крепкий, а контора он и есть контора.
— Тётя, а вы офицер? — всё-таки осмелился ко мне подойти один из стайки мальчишек, что уже минут двадцать наблюдала за мной.
— Офицер. А что? — улыбнулась я.
— А правду говорят что сейчас солдаты едут из самого Берлина? Вы в Берлине были? — тут же подбежали остальные.
— Была. — Пока не понимала, к чему эти вопросы.
— А правда что главный штаб немцев совсем разрушен? — строго нахмурив брови спросил тот, что первым со мной заговорил.
— Правда. Рейхстаг повержен, а наши, советские солдаты подняли над ним наш флаг. — Ответила я.
— Значит… Победили же? Да? — прозвучало тут же.
— Да. В это пока трудно поверить, — улыбнулась я. — Но мы смогли. Теперь только восстанавливать очень многое. И жить. Нам всем выпала важная и сложная задача. Ведь жить придётся не только за себя, но и за тех, кто вырвал победу ценой своей жизни. И о них нужно помнить.
Мальчишки переглянулись. Но только кивнули и убежали. Тогда, летом сорок пятого люди одновременно радовались и боялись поверить. А для нас война и вовсе закончилась только десятого сентября, когда Квантунская армия полностью капитулировала и приняла приказ своего командования, который предписывал прекратить военные действия ещё двадцатого августа. И даже подписанный второго сентября акт о капитуляции не заставил сложить оружие многих японских солдат и офицеров. Они действовали часто вопреки ему, оказывая ожесточённое сопротивление по линии Забайкальского и второго Дальневосточного фронта. Особым оплотом такого сопротивления стал район Муданьцзяна. Но подразделения пятой армии перемололи линию обороны врага.
В составе подразделений Забайкальского фронта я прошла удивительный путь. И даже война не смогла закрыть мне глаза на то, что меня окружало. Бескрайние степи, пустыня Гоби. Но самое сильное впечатление произвели на меня хребты Большого Хингана. Что-то необъяснимое рождалось в душе, когда я стояла на краю каменных уступов и смотрела в даль. Ощущение себя, как мелкой и суетливой песчинки на ладонях кого-то могучего и настолько далёкого, что ему даже дела нет до всего нашего существования.
После разгрома калганской, солуньской и хайларской группировки противника,
