«убитого горем» его отца!
Примечательный штрих нравов: почти в тот же момент, когда Императрица Александра Федоровна в Зимнем дворце оплакивала Поэта, «первый слуга Его Величества» канцлер, министр иностранных дел граф К. В. Нессельроде (1780–1862) и его супруга графиня М. Д. Нессельроде (урожденная Гурьева; 1786–1849)[114] до глубокой ночи утешали отца убийцы!
Чиновно-аристократическому миру Пушкин был ненавистен даже после смерти. Цензура зорко следила, чтобы в печати не появлялись какие-либо материалы. Не уследили. В «Литературных прибавлениях» газеты «Русский инвалид» появился, обрамленный черной рамкой, некролог, где говорилось: «Солнце нашей поэзии закатилось! Пушкин скончался, скончался во цвете лет, в середине своего великого поприща…»
Тут же цензурой было заведено расследование. Редактор А. А. Краевский (1810–1889) немедленно был вызван к главе Цензурного комитета, вице-президенту Академии наук и попечителю Петербургского учебного округа князю М. А. Дондукову-Корсакову (1794–1869). Именно на него в 1835 году Пушкин написал эпиграмму, навеки, что называется, пригвоздив сановника к позорному столбу:
В Академии наук
Заседает князь Дундук.
Говорят, не подобает
Дундуку такая честь;
Почему ж он заседает?
Потому что есть чем сесть[115].
Этот самый «князь Дундук», в полном согласии со своим начальником – еще одним ненавистником Пушкина, министром Народного просвещения С. С. Уваровым (1786–1855), – устроил нагоняй Краевскому.
В своей негодующей речи он кратко изложил восприятие Поэта великосветской чернью: «Что за выражения! „Солнце поэзии!!!“ Помилуйте, за что такая честь?.. Какое это такое поприще?.. Сергей Семенович (Уваров. – А.Б.) именно заметил: разве Пушкин был полководец, военачальник, министр, государственный муж?! Наконец, он умер без малого сорока лет! Писать стишки не значит еще, как выразился Сергей Семенович, проходить великое поприще!»
Краевский получил «выговор» и приказание: «Воздержаться от таковых публикаций».
Царь оказался в непростой ситуации. Пушкин – дуэлянт, а значит, нарушитель закона. Однако в отличие от многих прочих Николай Павлович понимал и принимал значение Пушкина, а потому и проявил «неслыханную» милость. 30 января распорядился: погасить долги Поэта из казны, заложенное имение отца очистить от долгов, вдове пенсию и дочерям до замужества; сыновей в пажи и 1500 рублей на воспитание каждого до вступления в службу; сочинения издать за казенный счет в пользу вдовы и детей; единовременно выдать 10 тысяч рублей.
Эта записка о милостях семье Пушкина, выданная В. А. Жуковскому, – сама по себе красноречива. Тут не требуются никакие дополнительные аргументы, чтобы оценить этот великодушный акт. Николай Павлович, который был чрезвычайно рачительным в расходовании государственных средств, пошел на расходы, исчисляемые огромными суммами. Только личные долги Поэта достигали почти 200 тысяч рублей – стоимость «порядочного» имения!
Император испытывал тихое удовлетворение от того, что Пушкин, которого так часто называли «либералом» и «богохульником», умер благочестивым христианином. В письме брату, Великому князю Михаилу Павловичу, помеченном 3 февраля 1837 года, заметил: «Пушкин погиб и, слава Богу, умер христианином. Это происшествие возбудило тьму толков, наибольшей частью самых глупых, из коих одно порицание поведения Геккерна справедливо и заслуженно; он точно вел себя как гнусная каналья».
Николай Павлович прекрасно понимал всю закулисную сторону дуэльной истории; его человеческие симпатии были целиком на стороне Пушкина. По его словам, Геккерн «сводничал Дантесу в отсутствие Пушкина, уговаривая жену его отдаться Дантесу, который будто к ней умирал любовью, и все это тогда открылось, когда после первого вызова на дуэль Дантеса Пушкиным Дантес вдруг посватался к сестре Пушкина[116]; тогда жена Пушкина открыла мужу всю гнусность поведения обоих, быв во всем совершенно невинна».
Далее Самодержец добавил: «Дантес под судом, равно как Данзас, секундант Пушкина; и кончится по законам; и кажется, каналья Геккерн отсюда выбудет».
Тема дуэли Пушкина возникала в царской переписке и позднее. 22 февраля Николай I писал князю И. В. Паскевичу: «Мнение твое о Пушкине я совершенно разделяю, и про него можно справедливо сказать, что в нем оплакивается будущее, а не прошедшее. Впрочем, все толки про это дело, как и все на свете, проходят, а суд идет своим чередом».
Царь был прав: все шло «своим чередом». Пушкин был похоронен рядом с матерью в Святогорском монастыре. Дантес же разжалован и в марте 1837 года под охраной был выдворен за пределы России.
Скоро дошла очередь и до «канальи» – барона Геккерна-старшего. Несмотря на все его ухищрения и заступничество Нессельроде, посланника выпроводили из Петербурга в самой унизительной форме. Царь не забыл и не простил непристойное поведение посланника Нидерландского короля; он не желал больше его видеть.
Баварский посол в Петербурге граф М. Лерхенфельд сообщал своему королю 15 апреля 1837 года: «Голландский посол г. Геккерн выехал третьего дня, получив оскорбление в виде отказа в прощальной аудиенции у Их Императорских Величеств и получив теперь же прощальную табакерку. Несмотря на то что он не представил отзывных грамот и формально заявил графу Нессельроде, что Его Величество Король Голландии не отзывал его, а только разрешил ему отпуск на неопределенное время. По этой причине присылка табакерки вместе с отказом в обычной аудиенции явилась настоящим ударом для г. Геккерна…» В то же время лицейский товарищ А. С. Пушкина и его секундант К. К. Данзас (1801–1870), имевший к моменту поединка чин подполковника и несколько воинских наград, избежал сурового наказания за участие и «за недонесение». Перед смертью Пушкин призывал близких: «Просите за Данзаса, он мне брат». С ходатайствами к Царю обращался В. А. Жуковский; написала письмо и Наталья Николаевна.
Данзасу была оказана милость: арестованный по делу о дуэли, он получил дозволение находиться рядом с Пушкиным до самой его кончины. Потом состоялся военный суд, приговоривший К. К. Данзаса: «По долгу верноподданного, не исполнившего своей обязанности, по силе 140-го воинского артикула – повесить».
В конце концов дело было передано на усмотрение Государя. Царь принял непростое решение, перечеркивавшее судебные постановления низших инстанций. После двухмесячного заключения в крепости Данзас 19 мая 1837 года был выпущен на свободу, сохранив воинское звание и награды…
Царь знал, что покойный Поэт нарушил закон, но он знал и другое: Пушкин, «имя которого принадлежит будущему», защищал свою честь, которая – дороже жизни. Потому Император по-человечески пренебрег законоотступничеством, которое, как Правитель, должен был пресекать и карать.
Царская милость – не только право, но и долг, обязанность. И в этом случае, как и во многих других, Царь-Христианин явил свое монаршее милосердие.
Глава 8. Многоликая Империя
В 1721 году Россия была провозглашена Петром I Империей. С тех пор и до самого падения Монархии в 1917 году она титульно таковой и являлась.
Чем отличается «империя» от «государства», в какой точке своего исторического бытия обычная страна становится «империей», какие существуют типы
