Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если Робеспьер пишет, то это потому, что война изменила обстановку; в Якобинском клубе она сделала его обвинения против бриссотинцев сложными и отчасти неуместными, неприемлемыми, неприятными для слуха. Заседание 27 апреля показывает ему это. Его ответ Бриссо и Гаде, которые двумя днями ранее живо разоблачали виновников "разделения", не произвёл ожидаемого эффекта. Конечно, формулировки возбудили энтузиазм трибун, а общество постановило напечатать его речь; но он раздражал и беспокоил даже собственных соратников. 29 апреля, его друг Петион пишет ему о страхе раскола клуба. Тем же вечером, после того, как этот последний потребовал, чтобы общество перешло к порядку дня о личных ссорах, Робеспьер поднимается на трибуну для протеста; тщетно: ему мешают высказаться. На следующий день он добивается того, чтобы взять слово: "Мой голос заглушают. Кто захочет теперь взять на себя защиту дела народа?" В редкостной суматохе его многократно прерывают, и он не может закончить. Пресса также показывает себя критично настроенной, приписывая возможный раскол якобинцев его упрямству и тщеславию, тогда как война уже началась. И всё же, Робеспьер не хочет отступать. В клубе он сохраняет многочисленных сторонников; но достаточно ли этого? Если он основывает "Защитника Конституции", то для того, чтобы обеспечить себе полную свободу слова и открыть новый фронт; к тому же, в первом номере он публикует свой ответ Бриссо и Гаде.
До конца августа 1792 г., почти каждую неделю, Робеспьер отправляет своим подписчикам от сорока восьми до шестидесяти четырёх страниц небольшого in-octavo, используемого в большей части газет, за тридцать шесть ливров в год. Даже если здесь воспроизводится выборка из недавних декретов, особенно о войне, некоторые отчёты о заседаниях Якобинского клуба и о заключительном этапе переписки с пограничными департаментами, "Защитник Конституции" – это преимущественно собрание из его собственных произведений: речей, статей, писем. Его цель – бороться против "невежества и разделения"; утверждение, которое, как мы подозреваем, не имеет в своей основе никакого стремления к консенсусу. Речь идёт о том, чтобы просветить "добрых граждан" (и только их) о политической и военной ситуации, и разоблачить их врагов: разумеется, Лафайета, но также и Бриссо, Кондорсе и всех их сторонников. Чтобы бороться против "разделения", утверждает он, нужно поддерживать общественный дух, препятствовать заговорам, губительным для свободы, выиграть войну и обеспечить торжество Революции.
Только после 10 августа Робеспьер объявляет о продолжении своей газеты под другим названием. До приближения этого события, его линия была постоянной и верной позиции, занятой им осенью 1791 г. Он объясняет, что хочет защитить Конституцию, даже если он признаёт её недостатки; она – это знамя, обещание будущего, ввиду тех принципов, которые она несёт в себе. "Французы, представители, объединяйтесь вокруг Конституции, - пишет он в своём первом номере; […] лучше некоторое время терпеть ее несовершенства, пока прогресс просвещения и гражданского духа позволяет нам устранить эти несовершенства в атмосфере мира и единения"[152]. Конституция – это щит свободы: она защищает от амбиций исполнительной власти, которых он опасается более, чем когда-либо, так как война была желанна для неё; она защищает также от тех, кого он называет "мятежниками", потому что они ставят свои частные интересы выше общего – он думает о бриссотинцах. Робеспьер снова повторяет это 11 июля в своем проекте обращения к федератам, прибывшим в Париж: "Обеспечим наконец сохранение Конституции".
Теперь, против "Патриот франсэ" ("Французского патриота") Бриссо, "Курье де кятр-ван-труа департаман ("Курьера восьмидесяти трёх департаментов") Горса, "Кроник де Пари" ("Парижской хроники") Кондорсе, Робеспьер располагает своим собственным периодическим изданием. Верно, что численность его аудитории меньше, уем у его конкурентов, но его газета предоставляет ему трибуну. В ней он может излагать свои идеи и, одновременно, оправдываться: "У нас хватит, поэтому, мужества защищать конституцию, хотя мы и рискуем получить ярлыки «роялиста и республиканца», «народного трибуна и члена австрийского комитета»"[153]. В этой яркой фразе, он обобщает противоречивые обвинения, которые бриссотинская или контрреволюционная пресса ему адресует. Нет, объясняет он в своей газете и в Якобинском клубе, главный выбор – это выбор не между двумя образами правления, монархией и республикой, ибо республика, вверенная рукам честолюбцев может урезать права народа; лучше "народное представительное Собрание и граждане, пользующиеся свободой и уважением при наличии короля, чем рабский и униженный народ под палкой аристократического сената и диктатора"[154]. Нет, он не "трибун": "Ведь я не куртизан, не модератор, не трибун, не защитник народа, - говорит он в Якобинском клубе 27 апреля 1792 г. - я сам народ!"[155] Нет, его оппозиция войне не свидетельствует о его принадлежности к "австрийскому комитету", который, в тени двора, заботится об интересах врагов королевства; его постоянное недоверие по отношению к исполнительной власти доказывает это. Он отвергает также обвинение в том, что является "возмутителем спокойствия", которое он заслуживают непрекращающимися атаками атаки против Бриссо и Кондорсе.
Более, чем когда-либо, Робеспьер подпитывает в обществе двойное видение политической жизни Революции. С одной стороны, есть партия свободы, а, с другой, партия "подлецов", "интриганов и всех врагов Конституции"; с одной стороны, есть друзья, с другой, "враги". Несмотря на то, что в течение долгих месяцев, он благоразумно признавал патриотизм Бриссо и его сторонников, он больше не колеблется определить их всех в лагерь противников свободы. Бриссотинцы обвиняют его в принадлежности к австрийскому комитету; он упрекает их в том, что они продались исполнительной власти. Проклятие против проклятия.
Жирондисты рождаются под неудержимым пером Робеспьера. Они ещё не носят этого имени, но Робеспьер уже определяет их как отдельную силу. В конце мая 1792 г. он посвящает их разоблачению тридцать семь из сорока восьми страниц третьего номера "Защитника Конституции"; они, уверяет он, не что иное, как обманщики и честолюбцы, потворствующие предателю Лафайету, суровые в отношении прессы и солдат-патриотов. До того, как страх военного деспотизма не возобладал над всем, в газете регулярно звучат эти резкие
- Робеспьер на троне - Борис Башилов - История
- Робеспьер и террор - Бронислав Бачко - История
- Вечный Египет. Цивилизация долины Нила с древних времен до завоевания Александром Македонским - Пьер Монтэ - История / Культурология / Религиоведение
- Страшный, таинственный, разный Новый год. От Чукотки до Карелии - Наталья Петрова - История / Культурология
- Великие исторические личности. 100 историй о правителях-реформаторах, изобретателях и бунтарях - Анна Мудрова - История
- Вечер на Кавказских водах в 1824 году - Александр Бестужев-Марлинский - История
- Повседневная жизнь древнегреческих женщин в классическую эпоху - Пьер Брюле - История
- Повседневная жизнь древнегреческих женщин в классическую эпоху - Пьер Брюле - История
- Робин Гуд - Вадим Эрлихман - История
- Повседневная жизнь старообрядцев - Кирилл Кожурин - История