Поздняков нервно вздохнул.
— Я очень рада, что ты пришел. Я прошу тебя, Алеша, не оставляй няню… совсем одну…
— Но ведь твой жених, Оля… — поймал ее на слове Поздняков.
— Ах, вот что! Конечно, если Яша уедет следом за мной. Но может быть, тебе трудно?..
— Нет, Оля, для тебя мне ничего не трудно.
Они пошли вдоль состава. Алексей осторожно взял ее руку. Протяжный паровозный гудок разорвал душу.
— Оля, может быть, это еще… изменится?
— Что? С Яшей? Никогда!.. — И вдруг резко повернулась к нему, — сказала горячо, с болью: — Алеша, поцелуй меня… в последний раз! — И, не дождавшись, когда Поздняков возьмет ее голову, сама прижалась к нему, целуя глаза, губы, щеки… И оттолкнула.
Тихо перестукивая буферами, двинулись зеленые краснокрестые вагоны.
— Иди, Алеша! Уходи, слышишь!?.
— Оля!..
— Ступай, ступай!.. И возвращайся к семье! Это моя последняя просьба!..
Ольга попятилась от Алексея, не спуская с него своих полных мольбы и страдания синих глаз, обернулась, вскочила на подножку вагона. С бутербродами в руках подбежал к движущемуся составу Лунев, сунул ей в руки покупку, зашагал рядом. А Ольга, стоя на подножке, смотрела в его, Позднякова, сторону: маленькая, недвижная, родная, и рядом с вагоном бежал этот высокий, узкоплечий, размахивая рукой, будто отталкивая нечто…
Глава пятнадцатая
1
Люди уходили на фронт. Уходили по призыву, уходили без призыва, добровольно.
Каждый день приносил Позднякову новые, порою, казалось, неразрешимые задачи: ушли добровольцами сразу три сменных механика автобазы, мобилизован единственный термист мастерских — беда и выручка, как называл его Скорняк, здание управления Северотранса отведено под военный госпиталь.
В конце июля в Иркутск прибыл эшелон списанных «ярославцев».
Поздняков приехал к эшелону в самый разгар разгрузки. Танхаев был тут же. Широкое загорелое лицо его покрылось мелкими бисеринками пота, лоб и щека выпачканы какой-то краской: парторг, видимо, только что потрудился вместе со всеми.
— Как идет разгрузка, Наум Бардымович?
— Тяжело, Алексей Иванович. Дорога с вагонами торопит, людей маловато. Гляди, какое добро вытаскиваем, — показал он на разбитую, полуразваленную машину, которую водители стаскивали с платформы. — А для Якуттранса новые пришли, сам видел. Золото!
— И мы для золотых приисков возим грузы, — сердито заметил Поздняков.
— Тресту, Москве виднее. Тце, тце, тце, — защелкал он, глядя, как, перевалив борт, «ярославец» тяжело рухнул в кузов прицепа, тяжестью своей сдавив ему обе рессоры. И снова повернулся к Позднякову: — У нас ничего еще, у строителей дела совсем плохи. Придется брать на буксир: женщины! Однако, взгляни, Алексей Иванович, как у них дело. Завод эвакуированный разгружают.
Поздняков отправился вдоль состава к тем, дальним вагонам, где работали строители, преимущественно женщины.
— Эй, кавалер хороший, ходь-ка к нам, враз жирок поубавим! — окликнула Позднякова курносая девушка в легкой косынке и, видимо узнав Позднякова, спряталась за соседку. Женщины прицыкнули на нее:
— Ну ты, веселая!
У другого вагона Позднякова едва не засыпали с головой какой-то едко пахнущей пудрой, хлынувшей из бумажного мешка с надписью «ликоподий».
— Клавдия Ивановна, давайте сюда со своей бригадой! Быстро!.. — прокричал чуть ли не в ухо Позднякову высокий человек, сложив рупором руки.
Поздняков мгновенно оглянулся в ту сторону, куда кричал человек. Прямо на него уже бежали девушки, пожилые женщины и среди них Клавдюша. Едва не налетела на него, остановилась, задохнувшаяся от бега.
— Леша?..
— Здравствуй, Клава.
Мимо них пробежала та самая курносая, в пестрой косынке, и, словно невзначай, зацепила Клавдюшу, плутовато глянув на Позднякова.
— Клавдия Ивановна, скорей!..
— Сейчас, Дуня… Ты как очутился здесь, Леша?
— Да вот смотрю, чем ты тут занимаешься.
— Клавдия Ивановна, где же вы там? — заорал, уже удаляясь, высокий. — Хватит вам разговаривать!..
— Иду!..
Клавдюша еще раз посмотрела на Алексея, бросилась догонять бригаду.
Поздняков закрыл рукой глаза, медленно провел по лицу вниз, к подбородку.
— Ну как у них? Идет разгрузка? — спросил неслышно приблизившийся Танхаев.
— Да-да, идет…
К Танхаеву подошел человек в соломенной шляпе.
— Вы начальник Северотранса?
— Вот он начальник Северотранса, — показал Танхаев на Позднякова.
Человек в соломенной шляпе отрекомендовался:
— Директор московского станкоремонтного завода. Очень приятно…
Поздняков назвал себя, без удовольствия пожал руку.
— Вот пришло последнее оборудование. Полмесяца проискали, где-то под Новосибирском застряло. Теперь, кажется, начнем. А это что вы сгружаете? Неужели в ремонт?
Позднякова заело. Не спрашивает же он: «Что вы там в ящиках получили?» Но ответил:
— Пополнение.
— Вы шутите? — улыбнулся директор.
— Нет, не шучу. В новых автомобилях нам отказали, вот прислали взамен.
— Ну, знаете, — возмутился директор, — я бы на вашем месте…
— А вы будьте на своем месте, товарищ, — невозмутимо перебил Поздняков.
Танхаев от удовольствия крякнул в кулак. Директор понял, что вмешался не в свое дело, замялся.
— Простите, я не хотел вас обидеть, но зачем же уж так по-сибирски сурово?..
— Вам что-нибудь надо, товарищ?
Последнее окончательно ошарашило директора завода. Он даже отодвинулся от Позднякова.
— Мне посоветовали обратиться к вам за помощью. Видите ли, мы еще не устроились да и с помещениями тесновато, а без чугунного литья нам зарез. У вас вагранка…
— Вагранка у нас одна, а дел много.
Директор удивленно посмотрел на Позднякова.
— Но мне сказали…
— Кто вам сказал? — снова перебил Поздняков.
— В райкоме… Не понимаю: если у вас даже одна вагранка — почему бы нам предварительно не договориться? Я готов помочь вам в свою очередь абразивами, инструментами…
— Я так не договариваюсь, товарищ. Вот когда познакомимся ближе, тогда и договоримся, — отрезал Поздняков. — Впрочем, поговорите с моим главным инженером. — И зашагал к эмке.
В управлении Гордеева не оказалось. Секретарь объяснила Позднякову:
— У него большое несчастье, Алексей Иванович: пришло с фронта извещение о гибели сына… Он обещал прийти, как с женой будет лучше…
2
— Ах ты, батюшки! Да никак ты, соколик? Сослепу-то сразу и не признала. Рада-то я тебе как! Одна, как перст, сижу целыми днями. Яшенька — и тот чегой-то не балует меня, раза два и был только…
Поздняков, следуя за Романовной, прислушиваясь к ее болтовне, вспомнил Лунева: жених-то, кажись, остывать начал. Только и горел, пока лез Ольге под крылышко…
— Проходи в залу, Алешенька, а я сейчас чайку подогрею.
— Я не хочу, я сыт, няня.
— Знаю, что сыт, а чаек — он не лишний. Все ноне сытые ходят. — И ушла, оставив его одного в небольшой квадратной комнате с круглым столом посредине.
Поздняков огляделся. Ничто не изменилось. Даже блузка Ольгина, видимо накинутая ею наспех на спинку стула, висит, будто только что брошенная хозяйкой. И чудится, раздадутся сейчас внизу частые звонки, застучит под каблуками крутая лестница и войдет Ольга…
— Ну чего ты нос повесил? Рассказывай. Да дай-кось я на тебя еще разок погляжу, — вошла и заговорила Романовна. — Ничего, хорош. А вот седины прибавилось ладно. Беспокойная у тебя работа, Алешенька. Взял бы полегче.
— Нельзя.
— Так уж нельзя?
— Да и не дадут. Время не то, чтобы работу легче искать.
— А воевать-то не заберут?
— Пока нет. Дальше видно будет.
— А вот Оленьку-то забрали. Да я так думаю, что сама она напросилась. Все говорила: стыдно в тылах-то сидеть, когда другие там за первое дело бьются…
— За правое, няня.
— Все одно. Вот голову-то и затолкала. Бабье ли это дело на немца войной идти! Сидела бы, замуж бы за Яшеньку вышла да детишек ему рожала…
Поздняков надулся. Опять будет ему про Яшеньку разводить! И Ольга хороша: и его обвела, и этого обманула. Да такого ли ей мужа надо, как Лунев, — ни мужчина, ни девица.
— А сам-то ты как? С семьей живешь?
— Нет, няня. Но помогаю.
Романовна хотела что-то сказать, но прикусила язык и только осуждающе глянула на опустившего голову Алексея.
— Ну, а как ты живешь, няня? — поднял глаза Алексей. — Может, и тебе помочь в чем-нибудь надо?
— А чего мне помогать-то? Оленька вон деньги прислала, хлеба полкила в руки дают, чего мне еще, старухе? Жевать вот скоро нечем будет, надысь опять один шатучий ниткой выдернула, чтоб ему пусто. И беленький вроде, а расшатался…
Поздняков улыбнулся.
— Этак и верно жевать нечем будет, Романовна. В другой раз расшатается — к нашему зубодеру свожу, подлечит. А с дровами?
