которую ты вынашиваешь уже несколько лет. Это договор на двадцатипятилетнюю аренду помещения за этой стеной. Здесь также все согласования и разрешения, а также договор с подрядной организацией на проведение работ „под ключ“. Также ты сможешь найти документы, удостоверяющие внесение аванса. С открытием этого зала, я надеюсь, что „Терра Инкогнита“ продолжит свое восхождение по лестнице престижности. Теперь от всего этого тебя отделяет всего лишь стена, шириной в один кирпич. Я люблю тебя, Стив, и… бери, короче, или я сейчас расплачусь.
Шон пытался что-то говорить, но кроме обрывков фраз не мог произнести больше ни одного звука. У него был шок.
— Ты неисправим, Рой, — улыбаясь, признался Стив, одеваясь и разглядывая разморенного ласками партнера. — Только вчера чуть богу душу не отдал, а сегодня…
— Богу моя душа не нужна, а с чертом я договорился.
— Интересно как?
— Ну, начнем с того, что он тоже мужик…
— Так! Стоп! Только не говори, что он еще и…
— Нет. Наверное. Не знаю. В общем, он понял меня, как мужик мужика и исполнился за тебя сочувствием в случае моей неожиданной кончины в твой день рождения.
— Я так и думал. Ты, как никто другой умеешь влезть в задницу без мыла.
— Это не тот случай. Простой дар убеждения.
— Рой, твой подарок… У меня нет слов. Не знаю, как мне благодарить тебя.
— Уже. Это я должен благодарить тебя. Ты один терпишь меня столько лет…
Маккена встал, оделся и подошел к окну. Ночь сыплет звезды, и они ложатся, укрывая землю сверкающей органзой.
— Ты один, — повторяет Рой, и Стив видит, как он уходит в свой тяжелый мир. Тонкая невидимая занавесь опускается за его спиной, а за ней лишь думы, страдания и вина′.
— Он не звонил? — спрашивает Рой, хотя наперед знает ответ.
Стиву не надо отвечать. Это будет звучать жестоко.
— Он не мог забыть, — словно сам себя утешает Маккена. — Должно быть, еще не время.
— Да, — соглашается Шон, зная, что врет.
Время крадется на цыпочках. Ему надо быть осторожным, чтобы не спугнуть шуршанием хрупкие мысли. Оно мудрое. Останавливается, чтобы ветер не сдул тонкий серебрящийся дымок воспоминаний над увядшим кострищем… Звонок внутреннего телефона крушит иллюзорный мир, заставляя друзей вздрогнуть.
— Стив, здесь пришел парнишка. Говорит, у него посылка для тебя.
— Дай ему чаевые и распишись. Я спущусь позже.
— Он говорит, что он не курьер, и его попросили вручить посылку тебе прямо в руки.
— Тогда проводи его в кабинет. Я сам разберусь.
— Как скажешь.
— Что там? — поинтересовался Маккена.
— Какая-то посылка, и что я должен получить ее лично.
В кабинет вошел молодой человек. Рой недоуменно взглянул на Стива и понял, что тот думает о том же. Юноша-индеец с коробкой…
— От кого посылка? — коряво спросил Шон, хотя не сомневался в ответе.
— Он сказал, что вы поймете.
Стив открыл коробку. Белая куртка из оленьей замши с синим вышитым орнаментом, перемежающимся бусинами и мелкими ракушками.
— Он просил доставить сегодня, — уточнил курьер. — Сказал, что это очень важно.
— Он не забыл, — с грустью произнес Шон, указывая юноше на кресло. — Присядь и дай мне пару минут.
Часть 13. IT'S YOUR WORLD.
3.13 IT’S YOUR WORLD. (Это твой мир).
«Знаете, это, как в альпинизме. Нужно столько раз упасть, чтобы достичь вершины. Мне пришлось не один раз ронять себя, чтобы после подняться, и когда я, наконец, добрался туда, куда лез, когда подумал, что понял суть этой горы, наверху ждало разочарование. Камень с надписью „Передохни“, а за ним, скрытый облаками, еще один склон, и сколько их там еще — неизвестно…» Слова Джима отделили Бернарду от шоу. Она невольно последовала за ними и не заметила, как мысленно ушла далеко от сцены. Эта была хорошо изведанная, давно исхоженная дорога, на которой она сотни раз спотыкалась и падала. Джим неправ. В корне. Чтобы познать Роя — не надо никуда подниматься. Надо наоборот идти вниз и, чем глубже ты сможешь опуститься, тем яснее будет его внутренняя суть. Если бы ее попросили охарактеризовать Маккену одним словом, она бы не сомневалась ни на минуту. Айсберг. Наверху лишь небольшая часть, едва вмещающая постамент для статуи свободы и, если хочешь понять его истинный размер, придется нырять. И никто не может гарантировать, что хватит дыхания, чтобы осязать, насколько он объемен. Все вокруг приходят к пониманию, что Рой нестабилен. Так и есть. При отсутствии определенных стабилизирующих факторов он наверняка рассыпался бы на молекулы, но факторы имели место быть, и Маккена не рассыпался. Бернарда думала о многогранной сложности человеческих связей. Отношения этих троих мужчин уникальны по своей природе. Разобрать их со стороны крайне трудно, если не докопаться до понимания, как они устроены. Ни физические, ни химические законы не в состоянии объяснить их при помощи имеющихся инструментов. Равнобедренный треугольник, в котором преобладает сила сильнейшего взаимопритяжения определенных двух катетов. Однако, в точке слияния образуется некая векторная сила, которая не ломает третью грань, а именно позволяет треугольнику оставаться равнобедренным. Иными словами Рой и Энди в определенных единицах измерения любят друг друга, но вместе они настолько любят Стива, что уже ни в каких единицах ничего не удается измерить и вычислить. Закон работает и в обратном порядке, так что ломает все известные науке способы вычисления. Еще одна характеристика этого треугольника в том, что он не вращается в пространстве, а имеет постоянную и устойчивую вершину в виде Роя. Бернарда давно исписала десятки внутричерепных математических блокнотов, но так и не пришла к единому выводу, хотя характеристика каждого была сведена ею к одному ключевому слову. Стив был человеком дела. Он постоянно пребывал в состоянии боевой готовности, словно сидел в команде спасателей на берегу и, не спуская с Роя глаз, ждал, когда тот в очередной раз заплывет за буйки. Периодами он прикрывал от усталости глаза, зная, что Рой плещется на мелководье, а когда открывал, обычно было уже слишком поздно. Сам Маккена был человеком эмоций. Он с диагнозом маниакального синдрома сотрясал грушу, с которой на головы всех грудами плодов валились проблемы. После он просто пожимал плечами и оправдывался. Ну, это типа как-то так вышло. А Энди… Энди был человеком слова. Он неизменно делал то, что говорил, а говорил он исключительно то, что думал. Эти три составляющие стекались в единый чан, в котором в итоге и замешивалась эта вполне устоявшаяся смесь.
„Опять они о сексе — подумала Бернарда, понимая, что тема прошла очередной круг и вернулась к исходному. — Можно было не мучиться, закладывая в сериал все эти связи, а просто снять чистое порно и все“.
— „Мы с Коллином много говорили об этой сцене. Думаю, нам обоим было довольно страшно. Страшно не из-за содержания этой сцены, а потому, что мы были у всех на виду. Мы с Коллином были в комнате, где было полно людей. Всё равно, что быть под микроскопом. Это было очень странно. Не скажу за него, но в некоторые моменты адреналин зашкаливал невероятно. Это было очень откровенно, очень сильно, ты мог просто… это неудачный каламбур, но все эти шипы, как у Шекспира сказано (1), втыкались в нас под всеми мыслимыми углами, на нас смотрели со всех сторон, или что бы они там ни делали. Мы смотрели друг на друга и старались найти способ, чтобы всё получилось. Я уже миллион раз говорил — мне очень повезло, что весь этот сериал я работал вместе с Коллином, потому что он очень умный, очень душевный, и у нас были схожие интересы“.
Ей стало немного обидно. Люди не хотят идти в глубину, не хотят видеть нечто большее, потому и возвращаются к одному и тому же. Вот уже второе отделение и Джим, и Коллин, и все остальные пытаются говорить о том, что сериал не о сексе, но люди не верят. Проблемы не нужны. Если они есть, то придется как-то реагировать, а реагировать неохота. Гораздо приятнее, как оказалось, видеть, как двое мужчин занимаются обнаженной физической акробатикой, чем понять, что это все лишь фон, декорация. В зале преобладают женщины, которым, видимо, не хватает жизненной страсти…
— «Выходишь на площадку, раздеваешься, и ты совершенно уязвим и беззащитен, и ничего не остаётся, как только одеться снова и уйти, сказать „я не буду этого делать“. Или оцепенеть, или еще что-то,
