и стучится тебе в лопатку? Что еще не хватает тишине, в которой кожей можно ощутить теплое дыхание? Получается, ты ошибся, если есть возможность усовершенствовать совершенное?
Энди очнулся от прикосновения. Оно ощущалось холодным, скользким и неприятным. Он открыл глаза и увидел темноту. Последнее, что обозначила память — это то, как его чем-то ударили в полицейском участке. Он помнил, как теряет сознание, а дальше прогнивший мост памяти обрывался. Тело уже не болело, а непрерывно ныло. Где-то капала вода, и попискивали крысы. Было сыро и холодно. Запах мокрой пыли и разложившейся ржавчины давно пропитал помещение и уже царствовал в носоглотке мальчишки. Энди хотел пошевелиться, но понял, что лежит на полу лицом вниз и… полностью обнаженный. Горло забито сопливыми сгустками, а губы слиплись от запекшейся крови. Парень попытался оглядеться, но не смог поднять даже головы. Внутри медленно оборачивалось смузи из отвращения, адреналина и усталости. Иногда проплывали вкрапления воспоминаний, но они делали вкус еще более омерзительным. В мозгу проступали ветхие обрывки кинопленки с размытым изображением и глухим заедающим звуком. Он видел, вернее, вспомнил, как Смит нерешительно пинает его ногой, а после склоняется, чтобы рассмотреть. Незнакомый голос из неясного круглого очертания объясняет, что все под контролем, и воздействие электрошокера скоро закончится. Дав удовлетворенно выпрямляется и начинает, словно по бумажке зачитывать список указаний, и парень понимает, что они касаются его. Бить не надо, потому что шкурка стоит дорого. Надо обламывать и унижать, чтобы стал покорным. Сознание Энди не сопротивлялось. Он чувствовал себя так плохо, что казалось, хуже стать уже не может. Потом он услышал звук удаляющихся шагов, сквозь пелену увидел искривленное изображение двери, занимающей странное наклонное положение, свет погас, и все стихло. Его оставили в покое. Это даже хорошо. Это почти счастье. Теперь Энди мог попытаться собраться с мыслями и поискать в себе остатки сил. Ему казалось, он попал в тупик и тщетно пытается пробиться сквозь какую-то стену. Последние события всплывали в памяти, собирались и поршнем давили в спину. Парень с трудом сел, обхватил колени руками и замер, уткнувшись в них лицом. Надо думать, но это трудно. Темнота давит. Под потолком, видимо, было окно, которое теперь заколочено, потому что через четкий прямоугольник пробивается тщедушная полоска бледно-серого света. Скорее всего там, за этим прямоугольником ночь. Лунная и серая. Энди понял, что видит полоску странно. Одним глазом. Стало страшно. Существование наполовину. Мальчишка почувствовал удушье. Для полного „счастья“ не хватает только этого. А еще обидно. Очень. Безмерно. Вокруг только тишина, темнота и прах его жизни. Он опять попал в жернова, и жизнь откинула его на самые задворки периферии. Он опять вернулся к нулю. Опять не прошел очередной уровень игры, и теперь надо начинать все сначала, только это стало еще тяжелей, потому что потеряло смысл. Энди подумал про древнего бога смерти. Странно, но он рад его приближению. Это — как избавление. Как вариант. Как выход. Есть в этом смысл. Последний и единственный. Он надеялся, что сова разглядит его душу в этом сыром подвале. А дальше… дальше, как получится. Это верно избавляться от того, что уже отслужило. Жаль только, что он не успел попрощаться. Хотя, с кем? Кому он нужен? Пожалуй, только смерть одна и не отвернулась от него. Ну, что ж. Видимо, это последняя женщина его жизни. И она старше его. Как и все предыдущие. Бессилие выдавило слезы. Это не реквием, не оплакивание. Это просто вода. Как при болезни тела выделяется пот, так при поражении души выступают слезы. Уснуть бы. Задремать хоть ненадолго. Не для того, чтобы отдохнуть, для того, чтобы просто перевести стрелки. Холодно. Дрожь звенит в колокольчик в каждой клетке. Им бы разбежаться, но нет. Жмутся друг к другу, ощетинившись частоколом волосков. Даже зубы стучат. Так громко, словно звук бубна мечется от уха к уху. Усталость давит на шею наполняющимся мешком. Время еле тащится, а вес прибывает и прибывает. Еще немного, и она расплющит позвонки. Тьма опускается поверх тьмы, заполняя все внутри… и сквозь это тихая далекая музыка. Она едва уловима, словно паутинка на ветру. Флейта. Она плачет. Просит прощения…
Энди вздрогнул. Наваждение? Сон? Галлюцинации уставшего сердца? Мелодия ложится тихим прикосновением ко лбу, и парень ощущает тепло ладони.
— Тшш.
Неясный запах крепкого табака и сухих трав, дыма и влажных перьев.
— Джек? Ты?
— Тшш. Слишком много слов. Мешают.
Энди чувствует, как его наполняет тепло. Неистово бьется вена под татуированным соколом. Сквозь него, как сквозь игольное ушко тянется внутрь какая-то нить. Она густая, эластичная и бесконечная. Она не причиняет боли и лишь медленно поднимается к голове, к темени, а достигнув, осыпается шуршанием песка в погремушке.
— Ты почти мертв, — Энди не слышит, он просто чувствует слова.
— Жаль, что почти, — нет смысла говорить, потому что Капли Дождя знает ответ.
— Разомкни кольцо, — просит Джек, — и ты спасешься.
— А он?
— Ты знаешь закон. Тебе надо выбрать.
— Помоги, Джек.
— Что?
— Дотянуть до завтра. Ты знаешь мой выбор.
— Энди, опомнись. Ты слишком слаб.
— Ты говоришь, ослабевшие — добыча паука? Меня устроит, в крайнем случае, но я готов к битве.
— Я другого и не ждал.
— Вот и славно. Просто скажи Тиу, что я не хотел причинить ей боль.
— Она слышит тебя.
— Тогда я спокоен. У меня не осталось неулаженных дел. Я чист. Жаль только, что не увидел в этой жизни ничего хорошего.
Старик не ответил, и парень почувствовал, что он удаляется.
— Постой, — молча позвал Энди.
Он ощутил сквозь тонны темноты, как шаман оборачивается, и улыбнулся навстречу.
— Спасибо за все, Джек.
Парень вздрогнул от того, что голова чуть качнулась. Рядом никого. Сон? Такой отчетливый, словно это было явью. К темноте добавилось спокойствие, и он вновь задремал. Сон обрывает ветхий календарь. Листками падают знакомые лица. Почти все перечеркнуты черным фломастером. Такой отвратительно-идеальный символ. Просто две перекрещенные черты. Их не обойти, не пройти насквозь, не разомкнуть. Зеркальный знак, отражающий пространство само в себе, вечность в бесконечности. Тронь, и он разорвет пространство…
Второй день прошел в спирально-повторяющемся унижении. Человек — извращенная сволочь. Талантливая. Безумно мучила жажда, и очень болели глаза. Резкий свет после часов тьмы приносил страдания и уносил по кусочкам надежду. Энди понял, что почти не видит левым глазом. Парень насквозь пропах чужой мочой и уже испытывал отвращение к себе самому. Он устал от унижения и насилия и не сопротивлялся. Он даже не старался открыть глаза, когда свет включился, наверное, в пятнадцатый раз.
— Жалкое зрелище, — голос Смита ободрал воспаленный слух. — Выглядит удручающе.
— Все в соответствии с заказом, — заверил другой голос.
— Руками не трогали?
— Даже не прикасались. Обламываем аккуратно.
— Ну, что, Энди? — парень с трудом понял, что обращаются к нему. — Видишь, как все обернулось? Видно, ты очень глупый человек, раз предпочел то, что есть, тому, что было. Деньги, слава, шелковые простыни, видимо, были недостаточно хороши для тебя…
— Видимо, — выдавил парень.
— Думаю, тебе стоит еще здесь поотдыхать до тех пор, пока ты не решишься приползти, чтобы вымаливать прощение, облизывая мне ноги. Я, скорее всего, прощу…
— Не дождешься, — прохрипел Энди. — Лучше я сдохну.
— Выбирать, конечно, тебе. Свое предложение я сделал, но ты влип по-взрослому.
— Я выбрал уже.
— Ну, что ж. Это твое право. Да, кстати. Перед тем, как это случится, хочу, чтобы ты знал. Твои дружки, байкер с папуасом больше не работают в моем клубе. И у них теперь проблемы…
— Я всегда знал, что ты гад, Смит, но ты оказался еще большей сволочью, чем я представлял себе.
— Ты неправ, Энди, — издевательским тоном повелителя говорил Дав. — Я добрейшей души человек. Меня так потрясли несчастья в семье твоих благодетелей, что я почти расплакался после визита Тиу…
Парень рванулся, но сержант ударил его, свалив с ног.
— Тихо-тихо, — Смит отступил на один шаг. — Я ее даже кончиком ногтя не коснулся. Пока. Однако, я еще раз ее рассмотрел. Она хорошенькая. Вот я почти и вошел в их бедственное положение. Хочу вот, работку ей предложить. Как думаешь? Мне кажется, экзотика всегда в моде, как и классика…
— Я убью тебя, Смит!
— Хорошо-хорошо. Я согласен.
