ты готов даже на немыслимые поступки.
— Готов, ваше преосвященство, — горячо высказался Антоний.
— Ты сирота… Так печально. Я понимаю тебя. У меня тоже нет родителей.
Именно в этот момент Антоний вдруг понял, почему выбор пал на него.
— Что ж, — продолжил клирик и протянул руку. Антоний тут же сложил обе ладони в лодочку, принимая от него заполненный серебром мешочек. То, что это было серебро Антоний понял по звону. — Твоя жертва не должна добраться до финишного места живой, брат Антоний. Ты сильный. Ты медведь. Сделай так, чтобы голова его слетала с плеч. Остальную часть получишь, когда сделаешь дело.
— Прошу меня простить, ваше преосвященство, — осмелился на вопрос Антоний, так, ради приличия. — Это преступление. За него мне положено…
— Это правое дело, брат Антоний, — возмутился клирик. — Ради всего рода человеческого, ради византийцев и верховного архиепископа. Разве должны тебя волновать такие мелочи, как наказание? Подумаешь, получишь сорок плетей и пару лет заточения. Но ты избавишь мир от скверны. И к тому же, тебе за эту работу заплатят, — недовольно добавил он.
На род человеческий клирику и ему подобным было наплевать. Впрочем, и Антоний не слишком уж переживал за человечество. Оно выживет, а ему быть тварью совсем не улыбалось. Быть таким же, как клирик Антоний не хотел, но смиренно опустил очи. У него было дело, и портить его своей якобы сейчас проявившейся гордостью, не стоило.
— Прошу меня простить за мою наглость и дерзость. За неучтивость…
— Ступай, — раздражённо махнул рукой клирик и быстро направился к повозке, а за ним послушники, один из которых крепко держал над ним зонт.
Антоний лишь бросил короткий взгляд в след удаляющемуся церковнику и направился к коням.
Процессия тянулась через весь город и длилась часа три. Толпа зевак собралась на улицах разная, по обычаю крикливая, вечно чем-то недовольная, шумная. Некоторые обкидывали огромные клетки, в которых везли жертвы, яйцами, помидорами и другими продуктами, и Антоний попутно удивлялся тому, что не такой уж нищий в Константинополе был народ, раз имел такую радость, как кидаться в преступников едой. Смотря на это стадо, для которых жертвы были ничем иным, как кусками тухлого мяса, не демонами, а мясом, Антоний не сдерживался и кривился от отвращения к люду, у которых и делов больше не нашлось, кроме как выйти вот сюда и оплевать, закидать и обозвать паршивым словом каждого из тех, кто находился в клетке. За что они не смогли бы ответить, просто так надо. Антоний подозревать, что этот акт ничто иное, как традиция, которую обязательно должна соблюдать чернь. В такие моменты он задавался вопросом: а всегда ли так было? Дядя Ибрагим говорил, что перед Концом Света таким уже никто не занимался, этим занимались раньше, задолго до того, как человечество уничтожило само себя. Однако люди бранили друг друга и поливали грязью в неких письмах, которые пересылали с помощью тогдашней аппаратуры. Он говорил так: «Стадо всегда будет стадо. И даже отбившейся от стада овце, никогда не стать пастухом». Антоний его не понимал, но как тогда, так и сейчас думал: людей ничто не исправит. Люди всегда будут людьми, в каких условиях и в каком веке они бы ни жили.
Впрочем, не все такими были и Антоний укорил себя за то, что обобщил.
Охотники двигались каждый рядом с клеткой своей жертвы, а стражники из храмовников создавали вокруг неприступную стену, дабы никто из зевак не ринулся под колёса мощных телег или же мёртвых коней, что тащили эти телеги легко и непринуждённо. Бывали такие идиоты, которые считали, что умереть под колёсами такой телеги величайшее спасение от грехов. Некоторые умирали и правда, некоторые калечились.
Жертва Антония продолжала скалиться и рваться из цепей, нанося вред своему телу ещё больше. Цепи не поддавались, но Антонию на миг показалось, что если бы бешеный чуть сильнее напрягся, то цепи слетели бы с него в один миг. Заросший, грязный человек был настолько зол, что массивная клетка раскачивалась, рискуя свалиться с телеги. Но два мёртвых коня упорно тащили её и не обращали на бешеного внимание — им по сути было всё равно.
Выехав в восточные ворота, они оставили шумный город за спиной. Проехав ещё немного, стали подниматься на небольшой холм, на котором стоял построенный из серого камня замок, обнесённый высоким каменным забором. Там находилась элита. Гости и хозяева Византии набивали свои животы жирной и сочной едой и разливали по бокалам вина. Из замка доносилась весёлая музыка, смех. И когда клетки проезжали мимо высокой стены, подвыпившие элитарии кидали кости и объедки вниз, и те падали то на рыцарей, то им под ноги, то под колёса телег, а некоторые и в клетки. И немногие из жертв хватали еду и жадно поедали её. А Бешеный — Антоний решил всё же оставить ему это прозвание — ещё сильнее злился, громче рычал и сверкал огненными глазами. Тогда богатые громко хохотали, девки визжали, и вниз лилось вино. И Антоний старался не угодить под этот водопад: то приостанавливался, то отступал в сторону, то поторапливался. Но Бешеный скрипел зубами сильнее. И кто-то вынес большой кувшин и вылил его вниз, прямо на него.
«Ну отдельная благодарность тому, кто спрятал за хмелем запах моей жертвы», — подумал не зло, а как-то саркастично Антоний. Вскинув голову Мусульиос посмотрел на весельчака. Тот громко и звонко смеялся и думалось Антонию, что он дурак. А ещё он отметил юность элитария и только лишь вздохнул: глупец до конца жизни останется глупцом и даже умирая, на смертном одре, не поймёт своей никчёмности и не увидит в своих жизненных поступках глупости.
Место, откуда должна была стартовать охота, было специально засыпано песком и разлиновано жёлтой краской. Словно охота — это отдельный вид спорта, чем-то напоминающий лёгкую атлетику. По бокам площадки стояли храмовники и городская стража. Крестоносцы подошли к клеткам, открыли их и выгнали пинками жертв. К клетке с Бешеным подошло сразу трое человек. У Антония мелькнула мысль, что его-то пинком из клетки не выгонишь. Тот если надо откусит ногу.
Когда дверка открылась и смельчак быстро метнулся внутрь и наложил руну открывания замков цепи, Бешеный выпрыгнул сам. Но не удержался на ногах и упал. Антоний даже удивился. Этим воспользовались крестоносцы и принялись его бить, пинать и тащить за волосы. Антоний стоял на месте и смотрел на это с лёгким отвращением. Но Бешеный спокойно лежать даже и не думал. Он вскочил и принялся пинаться в ответ,
