Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А ведь верно!.. Очень кстати придумалась эта шляпная мастерская: субреточка-француженка не распространялась о своих планах, — но что еще могло прийти в ее убогую, жадную головку, кроме тряпок и шляпок?
Лицо Николь вспыхнуло, да и у Корфа вид стал менее замороженный. Можно пари держать, что он и слыхом не слыхал о деньгах, полученных Николь. Неужто он так наивен, что считал ее добровольной жертвою во всей этой истории?! Если так, ему полезно немного изменить свое мнение! Похоже, Машин супруг не так уж и умен, как ей казалось: учат его женщины, учат, а он снова и снова делает ошибки, доверяет им! Во всяком случае, можно не сомневаться, что этим двоим, барону и его метрессе, найдется о чем поговорить сегодня вечером… tét-á-téte [104]! Ну а сейчас главное — не останавливаться.
— Ты чего-то ждешь, Николь? — тем же подчеркнуто нелюбезным тоном продолжала Маша, нарочно говоря по-русски. — Хочешь помочь мне переодеться? Очень жаль тебя огорчать, однако я бы желала и впредь пользоваться услугами только моей горничной… надеюсь, она уже здесь? — Маша обернулась к барону и чуть не подавилась от смеха, когда тот чуть заметно, неохотно кивнул: чудилось, кто-то силой пригнул ему голову! — Очень рада, ибо я к ней привыкла и отдавать себя в чужие, неумелые руки мне было бы просто противно. Небось, моя милая, ожидаючи меня, ты отвыкла от простой работы? — Маша устремила взор на белые, ухоженные ручки Николь, которые нервно стиснули платок. — Прежде тетенька тобою нахвалиться не могла: ты и мывала ее, и врачевала, и платья гладила, и белье латала при надобности… горшки носила с охотою…
Николь побелела, и Маша мысленно поздравила себя с новой победою. Она знала, что люди холопского звания полагают участь свою унижением и позором; позором же вдвойне будет публичное перечисление их черных обязанностей.
— И затруднять себя моей прическою у тебя не будет надобности — я привезла с собою отменного куафера, который при случае сгодится и вам, сударь, — кивнула она Корфу, указывая на Данилу, который стал поодаль, с откровенным изумлением взирая на свою разошедшуюся барышню. — Человек вольный, однако же место свое знает. Слова лишнего не скажет, воспитанья отменного!
Камушки в огород Николь летели шрапнелью, и, похоже, настал предел ее терпению: она шагнула вперед, явно намереваясь устроить свару и не сомневаясь, что будет поддержана бароном. Даже намека на такую возможность нельзя было допустить, а потому Маша нанесла решающий удар:
— Изволь отправиться за тетушкой моей — мне ее видеть надобно немедля… и вот еще что, друг мой, — она обернулась к мужу: — У нас в России супругу барона величают как ваше сиятельство… vofre excellence, — повторила она по-французски как бы в скобках, — надеюсь, здесь таковые же правила?
— О да, сударыня, — кивнул Корф, — а также говорят просто la baronne — баронесса, это тоже вполне допустимо.
Лицо его было по-прежнему непроницаемо, но в глазах что-то билось живое… то ли ярость, то ли смех?..
Маша начала подниматься по ступенькам. Николь стояла наверху, загораживая дверь, баронесса смела ее с места одной фразою:
— Потрудись довести мой титул до сведения прочей прислуги, Николь.
Корф опередил супругу, распахнул перед нею дверь… но она не была бы женщиной, если бы не выпустила в остолбенелую Николь еще одну — парфянскую [105]! — стрелу:
— И вот еще что… Горничным следует носить передники, ежели этого до сих пор не заведено. Такое платье, как у тебя, жаль будет испортить, милочка, хотя это и не твой цвет!
Странные звуки послышались рядом. Маша величаво повернула голову — Корф тщетно пытался откашляться, наверное, от дорожной пыли. Все-таки проехали в этот день немало!
* * *Забавно, что, начавшись с платья Николь, тема одежды сделалась основной в первых днях и даже месяцах Машиной парижской жизни. Представлялось, что здешние дамы живут лишь для того, чтобы обогатить свой гардероб. Даже тетушка Евлалия Никандровна — все такая же сморщенная, набеленная, нарумяненная, напомаженная и надушенная; все с таким же безумным декольте и прической дюймов в сорок вышиной, — словом, ничуть не изменившаяся, разве что сменившая несусветные фижмы на столь же несусветный кринолин со смело изогнутым турнюром, — даже она изрекла, едва завидев Машу, не слова привета, не восторг по поводу ее спасения из лап похитителей, а суровый, не подлежащий обжалованию приговор:
— Да в таком туалете тебя из дому выпускать нельзя — люди со смеху помрут!
Маша обиженно поджала губы. Что ж, ее ли вина, что нет у нее модных платьев? Почти все вещи ее оказались разграблены, ничего найти не удалось, как ни искали посланные Корфом в замок люди. Следов-то разбойников там сыскать не могли, не то что каких-то тряпок! Не сказать, чтобы Маша мечтала еще раз повстречаться с Вайяном, однако до слез хотелось вернуть памятные мелочи, заботливо собранные ей матерью в дорогу. По счастью, сбереглась в тайнике, вместе с багажом Комаровского, шкатулка с фамильными строиловскими драгоценностями, а остального багажа осталось раз, два и обчелся. Больше всего жалко было сундука с новыми туалетами, справленными накануне путешествия. В том же сундуке лежали купленные близ Кенигсберга янтари — и они оказались украдены! Маша с печалью вспоминала набор бокалов — она хотела преподнести их мужу… да о чем, собственно, печалиться? Разве нужны ему ее подарки, коли она сама ему не нужна?..
Маша неловко себя ощущала оттого, что Корф первым делом вынужден был потратиться на ее туалеты: как ни относился он к своей жене, а все ж понимал, что даме ее чина нельзя быть кое-как одетою. Так что на некоторое время Пале-Рояль сделался для Маши основным местом ее времяпрепровождения. Здесь, под портиками трех дворцов, из которых больший, последний, был обращен в сад, было собрано все, что могло произвести ремесло из бронзы, материй, кашемиров, кожи, серебра, драгоценных камней. Средняя галерея этого дворца, соединявшая боковые флигеля, представляла собой покрытую стеклянной крышей великолепную залу, где постоянно толпился народ и где роскошь боковых кафе, магазинов и простенков между ними, занятых зеркалами, составляла чудную пестроту, когда каменья, бархат, золото сверкали и сияли тысячью лучей. Нигде не видела Маша подобного искусства размещать вещи так, чтобы каждая оттеняла и выказывала другую, а все в целом составляло бы полный, живописный узор.
В Пале-Рояль съезжалась за делом и без дела вся лучшая парижская публика и фланировала меж лавок, являя собою беспрерывную демонстрацию тех товаров, которые здесь в изобилии предлагались. Все новое, что появлялось в витринах, через самое малое время можно было увидеть на франтах и франтихах. Тетушка уверяла, что множество старинных habitués [106] на протяжении всей жизни находили здесь удовлетворение всем своим прихотям. Гулянье, покупки, шум, разговоры продолжались до одиннадцати вечера; после последнего удара часов свист солдат швейцарской гвардии возвещал торговцам гасить свечи, а публике — разъезжаться… чтобы завтра, с полудня, начался новый круговорот покупок и продаж.
- Обольщение строптивой - Лорен Уиттиг - Исторические любовные романы
- Белая голубка и каменная баба (Ирина и Марья Годуновы) - Елена Арсеньева - Исторические любовные романы
- Звезда на содержании - Елена Арсеньева - Исторические любовные романы
- Путеводная звезда, или Куртизанка по долгу службы (Прасковья Брюс) - Елена Арсеньева - Исторические любовные романы
- Замуж за русского миллионера… (Матильда и Анатолий Демидовы, Россия) - Елена Арсеньева - Исторические любовные романы
- Обворожительный кавалер (Джордж Вилльерс, герцог Бэкингем – Анна Австрийская – кардинал де Ришелье. Англия – Франция) - Елена Арсеньева - Исторические любовные романы
- Черная шкатулка (императрица Елизавета Алексеевна – Алексей Охотников) - Елена Арсеньева - Исторические любовные романы
- Краса гарема - Елена Арсеньева - Исторические любовные романы
- Отрада сердца моего (Анастасия Минкина) - Елена Арсеньева - Исторические любовные романы
- Дуэль - Барбара Мецгер - Исторические любовные романы