Форма входа
Читем онлайн Новый Мир ( № 10 2012) - Новый Мир Новый Мир
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Номинаторы . Коллективные — в Букере: издательства и редакции литературных журналов, а также крупнейшие библиотеки и университеты. Индивидуальные — в Нацбесте: представители ведущих издательств, толстых журналов, критики, писатели, историки. И коллективные и индивидуальные — в Большой Книге. В ней, кстати единственной, допускается самовыдвижение; в Нацбесте оно допускается только в виде исключения — когда номинатор номинирует самого себя (бывали случаи) [7] .
Премиальный цикл совпадает у всех трех премий. Объявление приема заявок — длинный список — короткий список — объявление финалиста.
Лауреаты — пожалуй, наиболее парадоксальный пункт. Нацбест и Большая Книга, построенные по «спортивному» принципу и провозгласившие курс на выявление новых имен, новых имен как раз и не открыли. Не «выстрелила» и предусмотренная в Большой Книге процедура самовыдвижения. За все годы в финалисты смогли пробиться только три самовыдвиженца и ни один — в лауреаты. Напротив, «корпоративный» Букер в нулевые демонстрирует значительную непредсказуемость в выборе лауреатов.
Чтобы понять, почему это происходит, недостаточно отнести премию к одной из двух моделей; необходимо хотя бы кратко остановиться на премиальной идеологии. До сих пор в фокусе было то, что премия о себе говорит сама (и что недоговаривает). Теперь предлагаю посмотреть на то, какие социальные и общекультурные явления говорят о себе через эти премии. Возможно, слово «идеология» не слишком подходит. Затасканное, с целым «хвостом» отвлекающих значений. Но, за неимением лучшего, предлагаю пользоваться им.
Начнем опять же с самой старшей — Букеровской.
Идеология
Букер. Хотя Букер возник уже на излете перестройки, он довольно долго оставался «перестроечной» премией.
Я имею в виду, конечно, не только «совместный» — российско-британский — статус премии, встраивающийся в один ряд с множеством совместных инициатив последних лет горбачевского правления. Речь о самой структуре премии, ее устройстве.
Прежде всего, это ориентация премии на либеральный кластер толстых журналов — «Дружба народов», «Знамя», «Новый мир», «Октябрь», который сформировался именно в перестроечные годы. И который и сегодня рассматривается в Букере как ресурс, наиболее полно и качественно представляющий романные новинки года. Две трети премированных Букером романов (включая оба Букера Десятилетия) были впервые опубликованы именно в этих журналах. Для сравнения: в Нацбесте за двенадцать лет существования премии «толстожурнальный» роман становился лауреатом только дважды [8] .
Присутствие в списке номинаторов университетов и библиотек — тоже эхо конца восьмидесятых. На нынешних филфаках интерес к современной русской прозе — скорее исключение. А роль библиотек в ее распространении и популяризации вообще несопоставима с той, какую они играли когда-то [9] . Увы.
Награждение именно за роман также было обусловлено вряд ли одним лишь подражанием английскому Букеру. Роман — главный литературный жанр перестройки. «Доктор Живаго». «Архипелаг ГУЛАГ». «Дети Арбата» Рыбакова. «Белые одежды» Дудинцева. «Жизнь и судьба» Гроссмана. «Остров Крым» Аксенова... Написанные, а многие и опубликованные задолго до перестройки, они пришли к массовому читателю в те годы почти одновременно. И Букер долго и последовательно отмечал романы, встраивавшиеся в тот же «перестроечный» ряд. Сюжет — советские годы, репрессии, судьбы интеллигенции; стиль — умеренный реализм, подсвеченный легкой, не слишком рискованной игрой метафор.
Это отчасти объясняет скандальное непопадание «Чапаева и Пустоты» даже в короткий список Букера-1997. Роман Пелевина не только не вписывался в формат «перестроечного» романа — он еще сознательно и последовательно его пародировал. Победил в тот год Анатолий Азольский с «Клеткой». Талантливой, детективно закрученной — но сшитой явно по выкройкам дудинцевских «Белых одежд». Вообще, ни один из заметных текстов времен первого букеровского десятилетия, выбивавшихся из формата «перестроечного романа», Букером отмечен не был. Не только романы Пелевина. «Бесконечный тупик» Галковского, «Голубое сало» Сорокина, «Кысь» Толстой, «В садах других возможностей» Петрушевской. Говорю это не в упрек премии — у меня самого неоднозначное отношение к этим романам. Просто отмечаю тенденцию.
Собственно, и изрядное количество букеровских лауреатов до середины нулевых — тоже имена, устойчиво ассоциирующиеся с «перестроечной» литературой. Пусть степень известности Окуджавы и Аксенова была неизмеримо выше, чем, скажем, у Владимова. Или у Сергеева, который был известен только как переводчик. С конца восьмидесятых они все оказываются включенными в один либеральный литературный канон.
Последним «перестроечным» лауреатом стал, похоже, Василий Аксенов (2004) [10] . Логичным было бы, если бы в 2005 году Букера получил Анатолий Найман. Еще один значимый автор, вышедший на широкую литературную орбиту именно в перестроечные годы. Однако этого не произошло. Лауреатом стал Денис Гуцко.
Букеровские награждения последующих лет — до «Цветочного креста» Колядиной включительно — демонстрировали ту же непредсказуемость. Предсказуемую и объяснимую. «Перестроечный» ресурс премии исчерпался. И как некий символический капитал, который за девяностые инфлировал, как и многие прочие «символические» и материальные капиталы. И как круг авторов. И как тип романа. Жанровые и стилистические эксперименты девяностых, в чистом виде никогда не поощрявшиеся Букером, стали все больше оказывать влияние на мейнстрим.
Кроме того, изменилась пропорция между журналами и книжным рынком. Букер, возникнув в период, когда о наличии какого-либо книжного рынка вообще всерьез нельзя было говорить, не ориентировался на него и в последующие годы. Не случайно в букеровский комитет — в отличие от комитета его британского аналога — не входят ни издатели, ни литагенты. Но в начале нулевых ситуация изменилась. Некоммерческий роман все больше уходил из толстых журналов к «толстым» издательствам. Сами толстые журналы довольно существенно перестроились. Помолодел в них состав прозаиков [11] , возросла доля малой прозы.
Пресловутая непредсказуемость выбора букеровского жюри последних лет — свидетельство трансформации премии. Попытки встроиться в новый контекст, сломать инерцию, при этом «не отступаясь от лица». Пока сложно сказать, насколько это премии удастся.
Нацбест . Если Букер отразил наиболее важные черты литпроцесса поздних восьмидесятых, то созданный в 2001 году Нацбест стал слепком с конца девяностых. Букер возник как «совместная» (российско-британская) инициатива; Нацбест — как авторский проект, частная инициатива (которыми были так богаты девяностые). Букер был сориентирован на толстые журналы, отчасти библиотеки и филфаки, Нацбест — на книжные издательства и развивающееся интернет-сообщество. В Букере — коллективные номинаторы, в Нацбесте — индивидуальные. Букер соблюдает чистоту жанра (романы, и только романы), Нацбест принимает к рассмотрению любое прозаическое произведение. Букер нацелен на поддержание литературных традиций, Нацбест — на поиск новых имен.
Список отличий можно продолжить. Главное — за десятилетие, отделяющее годы рождения Букера и Нацбеста, «жреческая» модель литпроцесса была потеснена «спортивной». Что Нацбест и отразил. Допусти Нацбест процедуру самовыдвижения (в виде правила, а не исключения) — и была бы образцовая «спортивная» премия.
Но так же, как и Букер, Нацбест вынужден был дальше существовать совершенно не в том контексте, в котором создавался: став премиальной квинтэссенцией «бурных девяностых», он оказался в нулевые в положении рыбы, выброшенной на берег. Или воды просто стало меньше. Или состав ее изменился.
Нацбест, казалось, был заточен именно на те романы девяностых, неформатные, конфликтные, которые «проплывали» мимо Букера. Но в нулевые их стало раз-два и обчелся. Из того, что все же удалось отметить, — «Господин Гексоген» Проханова, наиболее показательный случай. Некоторое количество взрывчатки, хотя и поскромнее, было и у Прилепина, и даже у Пелевина. Для полной логичности в нацбестовском списке лауреатов не хватало Сорокина. Или Вадима Кантора.
Впрочем, «девяностность» прослеживается в нацбестовских награждениях слабее, чем «перестроечность» — в букеровских. Сама идеология девяностых была более фрагментированной, пестрой, рыхлой. Девяностые скорее «проедали» символический капитал перестройки (с реанимированным Серебряным веком и идеализированной «оттепелью»), нежели вырабатывали свой.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Новый Мир ( № 10 2012) - Новый Мир Новый Мир бесплатно.
Похожие на Новый Мир ( № 10 2012) - Новый Мир Новый Мир книги
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Экватор. Черный цвет & Белый цвет - Андрей Цаплиенко - Современная проза
- Сингапур - Геннадий Южаков - Современная проза
- Стихотворения и поэмы - Дмитрий Кедрин - Современная проза
- Игры хакеров - Анатолий Сигов - Современная проза
- Страсти по Вечному городу - Всеволод Кшесинский - Современная проза
- Дом слепых - Марина Ахмедова - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Голова моего отца - Елена Бочоришвили - Современная проза
- Оранжевый туман - Мария Донченко - Современная проза
