Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тучи на европейском горизонте стремительно сгущались. Бисмарк, хотя и не читал депеш Грамона, активно подыгрывал французской дипломатии, инструктируя из Варцина своих подчиненных: «Пусть произойдет то, что должно произойти» [360]. Лишь 12 июля он прибыл в столицу. Однако тем временем опытный французский дипломат Бенедетти не сдавался и отправился в курортный Эмс, где отдыхал Вильгельм. Прусский король на самом деле, как всегда, страшился войны, и поэтому Бенедетти довольно легко удалось добиться перемены в его настроении. Монарх приказал Карлу-Антону снять кандидатуру его сына. На первый взгляд казалось, что Бисмарк потерпел серьезное поражение. Испанский вопрос оказался исчерпанным, повода для дальнейших претензий у Парижа просто не было. Как писал Эрих Эйк, Бисмарк «увидел все здание, созданное с таким искусством, разрушенным одним ударом» [361]. Однако дело было уже давно не в кандидатуре прусского принца.
У немецкого канцлера имелся могущественный союзник – министр иностранных дел Франции Грамон. Именно он дал Бенедетти инструкцию еще раз встретиться с королем и потребовать от него заверений, что кандидатура Гогенцоллерна никогда более не будет выдвигаться на испанский престол. Кроме того, он потребовал от прусского посла в Париже письмо с извинениями за подписью короля, что было равносильно объявлению войны. На встрече 13 июля Вильгельм вежливо ответил французскому послу, что таких гарантий по понятным причинам дать не может, а затем через адъютанта уведомил Бенедетти о только что полученном официальном отказе Леопольда от трона. На следующий день король, уезжая из Эмса, попрощался с послом на вокзале и заявил, что дальнейшие переговоры будут происходить в Берлине.
Бисмарк к тому моменту уже находился в столице, чтобы своевременно испросить у рейхстага военные кредиты, а также встретиться с остановившимся здесь проездом Горчаковым. В беседах с ним, а также с итальянским и британским послами глава правительства выяснил, что дальнейшее давление на прусского монарха со стороны Франции будет воспринято в европейских столицах как откровенная агрессия и к жесткой реакции Берлина отнесутся с полным пониманием. Телеграмма с информацией о произошедших в Эмсе событиях была составлена чиновником прусского ведомства иностранных дел Абекеном и получена Бисмарком вечером 13 июля. Надо отдать должное мастерству «железного канцлера»: с гениальной ловкостью он превратил попытку короля избежать войны в повод для ее объявления.
События вечера 13 июля многократно пересказаны в литературе. Классическое описание принадлежит, естественно, перу самого Бисмарка. В квартире главы правительства ужинали Мольтке и Роон, настроение и у хозяина, и у гостей было подавленное. Все готовились к войне – а получили унизительный мир. Генералы ковырялись вилками в своих тарелках и язвительно намекали Бисмарку на то, что ему, в отличие от них, гораздо легче выйти в отставку и остаться чистеньким во всей этой неприятной истории.
«Оба были подавлены и косвенно упрекали меня, что, уходя в отставку, я эгоистично использую свое преимущество по сравнению с ними, которым это не так легко сделать, – вспоминал Бисмарк. – Я был того мнения, что я не мог принести в жертву политике свою честь, что они, профессиональные солдаты, не вольны в своих решениях и могут поэтому держаться иной точки зрения, чем ответственный министр иностранных дел. Во время нашей беседы мне сообщили, что разбирается шифрованная депеша из Эмса, за подписью тайного советника Абекена (…) После того как мне подали расшифрованный текст, из которого явствовало, что Абекен составил и подписал телеграмму по повелению его величества, я прочел ее моим гостям, и она повергла их в такое подавленное настроение, что они пренебрегли кушаньями и напитками. При повторном рассмотрении документа я остановился на предоставлявшемся его величеством полномочии, коим поручалось тотчас же сообщить как нашим представителям, так и в прессу о новом требовании Бенедетти и его отклонении. Я поставил Мольтке несколько вопросов относительно степени его уверенности в состоянии наших вооружений, а соответственно и относительно времени, какого они еще потребуют при внезапно всплывшей военной опасности. Он ответил, что если уж быть войне, то он не ожидает никакого преимущества для нас от оттяжки ее наступления (…) он считает, что немедленное начало войны для нас в целом выгоднее, нежели ее оттяжка.
Ввиду поведения Франции, чувство нашей национальной чести вынуждало нас, по моему мнению, воевать; и если бы мы не последовали требованиям этого чувства, то утратили бы все приобретенные нами в 1866 году преимущества на пути к завершению нашего национального развития. (…) Убежденный в этом, я воспользовался сообщенным мне Абекеном полномочием короля обнародовать содержание его телеграммы и в присутствии обоих моих гостей, вычеркнув кое-что из телеграммы, но не прибавив и не изменив ни слова, придал ей следующую редакцию».
В новой редакции «Эмская депеша» (под таким именем вошел в историю этот документ) гласила: французы выдвинули королю чрезмерные требования; монарх в ответ отказался принять французского посла и лишь сообщил последнему через адъютанта, что им незачем встречаться. Глаза сотрапезников Бисмарка, услышавших новую редакцию телеграммы, заблестели. «Так-то звучит совсем иначе: прежде она звучала сигналом к отступлению, теперь – фанфарой, отвечающей на вызов!» – воскликнул Мольтке. Настроение за столом радикально изменилось – все с аппетитом набросились на еду, горячо обсуждая будущие сражения. Как впоследствии рассказывал Бисмарк: «Мольтке настолько оставил свою равнодушную пассивность, что, обратив радостный взор на потолок и отказавшись от обычной умеренности в словах, ударил себя кулаком в грудь и произнес: «Если мне посчастливится руководить нашей армией в такой войне, пусть черт забирает потом мои старые кости!» [362]
Искалеченная телеграмма была передана в прессу. Общественное мнение по обе стороны границы, подготовленное газетными битвами, восприняло ее именно так, как рассчитывал Бисмарк: как неслыханное национальное оскорбление. 19 июля Франция объявила Северо-Германскому союзу войну. Вильгельм был поставлен Бисмарком перед свершившимся фактом – об изуродованной депеше он узнал, когда изменить ход событий было уже невозможно.
Сегодня историки справедливо считают, что, не будь всей истории с «Эмской депешей», война все равно разразилась бы. Бисмарк в мемуарах намеренно драматизировал ситуацию, стремясь подчеркнуть, что именно он, вопреки воле колебавшегося монарха, возвел здание германского единства. Однако значение этого эпизода нельзя недооценивать. История с «Эмской депешей» сделала ход событий необратимым, более того, Франция предстала перед всей Европой в роли агрессора, стремящегося к гегемонии на континенте. Бисмарк постарался еще больше усилить это впечатление, передав для публикации в «Таймс» проект Бенедетти четырехлетней давности, в котором французы высказывали претензии на Бельгию.
Таким образом, для Пруссии предстоящее столкновение приобрело вид справедливой национальной борьбы против западного агрессора. Это обеспечило ей симпатии южногерманского населения, партикуляризм, на который возлагал свои надежды Наполеон III, вынужден был умолкнуть. В соответствии с буквой договоров и – что гораздо важнее – настроениями общества южнонемецкие контингенты присоединились к северогерманским армиям и встали под прусское командование. Объединение страны на поле боя началось. Все великие державы Европы сохраняли более или менее благожелательный по отношению к немцам нейтралитет. Бисмарку удалось добиться исключительно выгодной ситуации.
Бисмарк отправился на фронт в составе главной квартиры. Вечером 31 июля он, надев кирасирскую униформу, выехал из Берлина. В шести железнодорожных эшелонах разместились политики, придворные, чиновники – всего около тысячи человек. Вместе с канцлером на фронт отправился весьма ограниченный штат его сотрудников – «мобильное ведомство иностранных дел». Тем не менее шеф Генерального штаба, который фактически играл роль главнокомандующего, с удовольствием оставил бы их, включая Бисмарка и Роона, в Берлине; он не терпел, когда кто бы то ни было вмешивался в руководство военными действиями. А Бисмарк планировал делать именно это – влиять на ход войны с позиции политика. Конфликт между двумя соратниками должен был неминуемо вспыхнуть.
На начальном этапе кампании военные действия развивались стремительно и успешно. Первые столкновения произошли в начале августа, а в середине месяца состоялись крупные сражения при Марс-ля-Туре и Гравелотте. Оба сына канцлера, Герберт и Вильгельм, сражались в рядах действующей армии и находились на острие прусских атак. Поздним вечером 16 августа, после окончания кровопролитной битвы при Марс-ля-Тур, Бисмарк получил известие о том, что старший сын пал смертью храбрых во время кавалерийской атаки, а младший тяжело ранен. Он немедленно вскочил на коня и отправился на поле сражения, однако лишь с рассветом смог найти своих сыновей. Герберт был ранен в бедро – достаточно сильно, но жизнь его находилась вне опасности, – на Вильгельме вообще не было ни царапины. 18 августа при Гравелотте уже сам Бисмарк, сопровождая короля, попал в зону сильного артиллерийского огня противника. В своих письмах он критиковал тактику прусских войск – массовые атаки в лоб сильных французских позиций, приводившие к огромным потерям в собственных рядах.
- ПИСЬМА К РУССКОЙ НАЦИИ - Михаил Меньшиков - Публицистика
- Россия и Германия. Стравить! От Версаля Вильгельма к Версалю Вильсона. Новый взгляд на старую войну - Сергей Кремлёв - Публицистика
- Они шли убивать. Истории женщин-террористок - Вера Николаевна Фигнер - Прочая документальная литература / Публицистика
- Клевета на Сталина. Факты против лжи о Вожде - Игорь Пыхалов - Публицистика
- Повесть Гоголя «Портрет» - Александр Иванович Алтунин - Менеджмент и кадры / Публицистика / Науки: разное
- Джобc Стивен - Джин Ландрам - Публицистика
- Эт-руски. Загадка, которую не хотят разгадать - Анатолий Фоменко - Публицистика
- Врата Европы. История Украины - Сергей Плохий - Публицистика
- Новая женщина в кинематографе переходных исторических периодов - Светлана Александровна Смагина - Кино / Публицистика
- Турецкие диалоги. Мировая политика как она есть – без толерантности и цензуры - Иван Игоревич Стародубцев - Политика / Публицистика