Форма входа
Читем онлайн Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-1941 годы - Майкл Дэвид-Фокс
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Когда основатели и попечители систематизировали основные принципы функционирования коммуны для представления их прогрессивной общественности, стало возможным появление кинематографического шедевра Николая Экка «Путевка в жизнь» — межрабпомовского фильма, впервые показанного 1 июля 1931 года, который рекламировал коммуны ОГПУ массовой аудитории внутри страны и за рубежом. Сверхпопулярный и первый советский полнометражный звуковой фильм увлекательно демонстрировал превращение одичавших, униженных, вороватых уличных беспризорников в обладающих чувством собственного достоинства сознательных тружеников. На первый план здесь выдвигалась тема эмоциональных уз и доверия, тогда как вопросы запутанного происхождения системы самоуправления коммуны и сам факт наличия детской безпризорности оставались в стороне. Многое показанное в фильме совпадает с тем, как описывал жизнь коммуны Погребинский в 1928 и 1929 годах. Более того, консультантом картины был чекист М.Г. Типограф, имевший прямое отношение к реально существовавшим коммунам. Николай Баталов, сыгравший роль мудрого и добродушного начальника коммуны, неоднократно встречался с Погребинским в Болшево. Иван Кириллов (Йыван Кырля), сыгравший Мустафу, исправившегося вожака, марийца по национальности, убитого в конце фильма неисправимым преступником, много раз приезжал в Болшево, чтобы изучить поведение воспитанников. Фильм пользовался феноменальным успехом внутри страны и за рубежом. В новых, звуковых кинотеатрах Москвы, Ленинграда и других городов он шел в течение года; фильм получил высокие награды на Венецианском кинофестивале, а его немецкая версия демонстрировалась в 25 кинотеатрах Берлина. К ноябрю 1932 года картина была показана в 27 странах. Сочувствующие западные интеллектуалы, включая Эрвина Киша, Мартина Андерсена-Нексё и Ромена Роллана, хвалили фильм за его социально-политическую направленность. При этом именно «эпические» мотивы, которые так понравились Роллану, вызвали гнев воинствующих «пролетарских писателей», упрекавших «Путевку в жизнь» в «сентиментально-гуманистической» безмятежности{523}. Развлекательные особенности фильма и овладение новыми технологиями определенным образом усиливали смысловой посыл дидактического пролога, впечатляюще прочитанного актером В.И. Качаловым: гуманный и доверительный подход к детям в трудовой коммуне есть советское решение проблемы детской беспризорности и перевоспитания малолетних преступников вообще. Все это соответствовало традиционному принципу демонстрации достижений социализма зарубежным гостям.
Болшевская колония представляла значительную ценность для советского государства, но не на всех гостей она производила одинаковое впечатление. Реакция иностранцев на Болшево была следствием их отношения к другим достопримечательностям коммунизма. Из отчетов гидов видно, что чрезмерные похвалы и готовность обобщать были весьма распространенным явлением. Джордж Бернард Шоу в 1932 году очень прочувствованно писал о советских детях в одном из колхозов, причем он нашел их «настолько чудовищно цивилизованными, что… [его] первым побуждением было обозвать их шайкой несносных маленьких марксистских педантов». К тому же он не сомневался в том, что Россия уже решила проблему «знаменитых диких детей» с помощью таких учреждений, как Болшевская коммуна, и с удивительной доверчивостью утверждал, что все исправительные учреждения в СССР уже стали фактически неотличимы от фабрик и ферм. Однако как и на других объектах, демонстрировавшихся иностранцам, некоторые гости при посещении коммуны были настроены скептически или враждебно. Что до скептиков, то, например, у Габриэль Дюшен (антифашистки, члена французского общества дружбы) определенные подозрения возникли после того, как она «случайно» встретилась с франкоговорящим молодым коммунаром при обстоятельствах, слишком напоминавших рассказы об образцово-показательных тюрьмах. Андре Жид вспоминал, как коммунары развлекали его рассказами о своих прежних преступлениях, превращениях и «совершенствах нового режима» и у него возникло ощущение неубедительности от их грубых, психологически сомнительных публичных свидетельств, «странно» напоминавших слова новообращенных верующих: «Я был грешником; я был несчастен; я творил зло; но сейчас я понимаю; я спасен; я счастлив»{524}. Складывалась определенная параллель: благосклонно настроенные наблюдатели делали просоветские выводы, а антисоветски настроенные скептики выражали иногда и необоснованные подозрения. Один американский гость произвел «крайне неблагоприятное впечатление» на своего гида, когда высказал сомнение в том, что англоговорящий мальчик действительно член коммуны и что восьмичасовой рабочий день — это здесь норма. Двух австралийских журналистов назвали «скрытными», что было безусловным признаком появления у них сомнений, особенно по сравнению с тем энтузиазмом, который демонстрировали гости, настроенные просоветски{525}.
В первой трети 1930-х годов, когда Болшевская коммуна была на пике своей международной славы именно как центр перевоспитания, поток благожелательных иностранных комментариев оказался осознанно перенаправлен на внутреннюю советскую аудиторию — для доказательства того простого факта, что здесь имел место один из великих, даже, можно сказать, чудодейственных рывков советской страны вперед. Заинтересованные вопросы о Болшево от высокопоставленного американского чиновника, направленные в адрес советского прокурора Вышинского американским посольством в 1935 году, дают представление о том, насколько далеко распространилась слава Болшевской коммуны{526}. Кроме того, именно в это время советская правоохранительная система, сравнительно мягкая в 1920-е годы, стала гораздо жестче относиться к малолетним преступникам. Репрессивные меры против трудновоспитуемых несовершеннолетних начали более активно применять в период после насильственной коллективизации и голода 1930–1933 годов, когда снова появилось огромное количество беспризорных детей и резко возросла городская преступность. Эта перемена отношения к сиротам и малолетним началась в недрах НКВД и милиции, но связь между рецидивизмом и общественно опасными элементами была частью более масштабного явления — «социализма военного положения» 1930-х годов, который превратил репрессии в отношении маргинализованных слоев населения, осуществлявшиеся зачастую по приказу Ягоды, в движущую силу массовых арестов и политической профилактики{527}. По иронии судьбы, апогей международной славы Болшевской коммуны в годы Народных фронтов совпал с «самыми репрессивными кампаниями против малолетних правонарушителей, которые когда-либо имели место в сталинскую эпоху». Кульминацией этого процесса стал декрет от 7 апреля 1935 года, по которому возраст наступления уголовной ответственности снижался с 16 до 12 лет; издание декрета совпало с массовым выселением бездомных детей из городов. Ягода, как давний попечитель Болшево, снова оказался на переднем крае борьбы с криминальными элементами, поскольку в СССР активно внедрялось мнение, что «закоренелые», «злостные» и «порочные» криминальные элементы следовало выселить из охраняемых социалистических городов и изолировать в особых трудовых лагерях. Мероприятия по борьбе с «детской преступностью» середины 1930-х годов скорее напоминали наказание врагов, а не перевоспитание, которое выставляли напоказ в Болшево{528}.
В то же время иностранное одобрение болшевского метода заняло особое место во внутренней пропаганде сталинского нового порядка. Иностранные делегации привлекались с целью поддержки идеи Горького о том, что чудеса становятся былью. Французский коммунист-интеллектуал Анри Барбюс, посетивший коммуну, снискал наибольшее одобрение, потому что его замечание попало точно в цель: Болшево — это прекрасная метафора для всей социальной системы, «маленькая республика в большой». В 1930 году в одной из статей журнала Горького с гордостью отмечалось, что в сотнях мест по всему СССР преступники перевоспитываются с помощью труда. На самом деле не Болшевская коммуна, а лагерь «особого назначения», который Горький посетил на Соловках, был прототипом этих сотен мест, ставших впоследствии всемирно известными в качестве «архипелага ГУЛАГ». Как и в фильме Николая Экка «Путевка в жизнь», где дети работают с инструментами и поднимают тяжести на строительстве железной дороги, квалифицированный ремесленный труд в Болшево и тяжелый ручной труд в лагерях помещались под общую рубрику «труд»{529}.
В очерках о Соловках Горький неоднократно называет эти северные острова «подготовительной школой» к Болшевской коммуне, снова связывая концлагерь ОГПУ с успешной детской коммуной, которую чекисты активно использовали как образцово-показательное учреждение. Невероятно, но Горький легко смог произвести такую привязку, потому что на Соловках начала действовать собственная хорошо оборудованная детская трудовая колония. Будущий академик Лихачев во время своего заключения в Соловецком лагере работал в криминологической лаборатории, где в его обязанности входил отбор бывших бездомных детей и малолетних преступников для соловецкой «Детколонии», «вскоре переименованной в Трудколонию и печально известной в связи с посещением Соловков Максимом Горьким в 1929 году». Лихачев вспоминал, что это было место, где детей «спасали» в чистоте, в привилегированных и крайне аномальных по сравнению с общелагерной жизнью условиях{530}. На самом деле именно во время первого визита Горького в Болшево, 8 июня 1928 года, в компании с Ягодой родилась идея о повторном посещении писателем Соловков. Погребинский, который сблизился с Горьким как раз в то время, вошел в число чекистов, сопровождавших его в поездке на Север, а одной из целей этой поездки был отбор 300 детей (и по крайней мере одного взрослого заключенного) для перевода из Соловецкого лагеря в Болшево в 1929 году{531}.[44] Таким образом СЛОН «облагораживался» при содействии Болшево.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-1941 годы - Майкл Дэвид-Фокс бесплатно.
Похожие на Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-1941 годы - Майкл Дэвид-Фокс книги
- История с географией - Евгения Александровна Масальская-Сурина - Биографии и Мемуары / История
- Дипломатия и войны русских князей - Широкорад Александр Борисович - История
- Лекции по истории Древнего Востока: от ранней архаики до раннего средневековья - Виктор Рeбрик - История
- История Христианской Церкви - Михаил Поснов - История
- Ордынский период. Лучшие историки: Сергей Соловьев, Василий Ключевский, Сергей Платонов (сборник) - Сергей Платонов - История
- Полный курс лекций по русской истории. Достопамятные события и лица от возникновения древних племен до великих реформ Александра II - Сергей Федорович Платонов - Биографии и Мемуары / История
- Почетный академик Сталин и академик Марр - Борис Илизаров - История
- Нидерланды. Каприз истории - Геерт Мак - История
- Дипломатия России. Опыт Первой мировой войны - Станислав Чернявский - История
- Анабасис. Греческая история - Ксенофонт Эфесский - История
