различных фортов, гаджибейских и севастопольских бухт. В частности, в Гаджибее (будущей Одессе) под руководством де Рибаса строилась военная гавань с купеческой пристанью.
В то же время Александр Васильевич не спускал глаз с Турции, периодически посылая свои наблюдения Зубову или Екатерине II. Назначение Суворова на юг вызвало в Константинополе большое смятение. В Петербурге были склонны считать, что дело идет к новой войне (об этом же докладывал ясский губернатор Северин). Кутузов, посланный в Константинополь с особым поручением, держался другого мнения. Он писал Суворову: «Северин вам врет; крепости турецкие валятся, флот не силен, вся внутренность расстроена, а паче всего вы тут». Тем не менее Петербург был полон самых невероятных слухов. Так, в правительство неоднократно поступало известие, что некий Анжели, бывший полковник русской службы, 30 лет назад выгнанный за измену, собирается в качестве якобинского уполномоченного из Парижа, вместе со своим сыном, бывшим пажом Екатерины II, пробраться в Россию через южные границы, чтобы сделать революцию наподобие французской. Дело дошло до того, что стали опасаться французского десанта, и по требованию Зубова Суворов спроектировал план защиты черноморских берегов, отправив его в январе 1794 года с де Рибасом в Петербург.
На самом деле военные замыслы исходили из Петербурга. Екатерина II мечтала возродить «греческий проект» Потемкина, а Зубов, не желавший уступать в широте замыслов покойному фавориту, проектировал присоединение к России Персии, Тибета, Китая и в конечном счете взятие Константинополя. Императрица поддерживала своего последнего любимца и в придворном кругу говорила, что ей надоело возиться с турками и что она убедила их наконец, что забраться в их столицу ей так же легко, как посетить Крым.
Суворов не считал завоевание Балкан химерой и, поддавшись общему настроению, в 1793–1794 годах разработал свой план завоевания Турции. В нем он суммировал свой многолетний опыт войны с турками. «Не раздроблять сил, пока турки не будут сильно побиты. Почти все крепости их разрушить. Зимние квартиры (после первой кампании. — Авт.) левым флангом к Варшаве… Мы у подножия Балканов. Где проходит олень, там пройдет и солдат… Умейте удержать болгар в их домах, чтоб они не бежали в горы, и тогда хлеб у вас будет… Но солдат должен заранее привыкнуть к пшеничному хлебу, для чего следует постепенно примешивать пшеничную муку к ржаному, доводя до пропорции двух частей первой на одну вторую». Он предупреждает, что войну надо рассчитывать на 2–3 кампании; Тамерлан, пишет он, делал обыкновенно расчет из 5–6 кампаний, «верность расчета принадлежит одному Провидению». Александр Васильевич считал, что можно привлечь к участию к войне Австрию и особенно рассчитывал на содействие в войне греков и черногорцев. В результате войны он предполагал расчленение Османской империи без учета национального принципа: основание самостоятельной Греческой империи и раздача остальных частей Турции Австрии, Венеции и Англии. Екатерина II ознакомилась с планом, но оставила его без ответа. Впрочем, и для самого Суворова эта работа носила скорее характер отдыха или развлечения среди забот и огорчений.
Главное для него было, как всегда, подготовка войск. Прежде всего следовало подтянуть дисциплину, заметно упавшую за время наместничества Потемкина и особенно после его смерти. Так, Суворов заметил, что солдаты Ряжского пехотного полка в Херсоне совсем не знают службы, а время проводят, торгуя рыбой и мелочевкой. На несколько недель он занялся ими. Александр Васильевич раздал в роты свои военные наставления (по-видимому, это была «Наука побеждать», скорее всего уже законченная в то время) с требованием, чтобы солдаты заучили их наизусть, и целыми днями гонял их на учение и занимался их внешним видом и строевой выучкой. Преимущественное внимание придавалось ночным тревогам и штурмам. За это время Суворов никого не наказал и даже не выбранил. Результатом было отличное состояние полка и всеобщая любовь солдат к командующему.
Подобным же образом ему удалось пресечь дезертирство и грабительство на турецкой стороне. При этом, правда, не обошлось без наказаний, но они были чрезвычайно мягкими: мародеры получали не больше 15 палок.
В Херсоне продолжалась и война с госпиталями и интендантами за здоровье солдат. Суворов нашел состояние госпиталей никуда не годным: «Строения сыры и куча больных». В городе насчитывалось 500 праздно шатающихся солдат-инвалидов, до сих пор не отправленных в отставку. Смертность только в полковых лазаретах (не считая госпиталей) составляла 1–4 человека в день. Особенно много больных — до 100 человек в полку — было в казачьих войсках, что, как говорилось в приказе Суворова, «совсем по их званию не соразмерно». Всего из 77 341 человек, поступивших под его начало, он застал здоровыми 51 484.
Александр Васильевич корень зла видел в небрежении, а то и в прямых злоупотреблениях полковых и ротных командиров. Он передавал свой разговор с одним из ординарцев: «Зыбин, что вы бежите в роту, разве у меня вам худо, — скажите по совести?» — «Мне там на прожиток в год 1000 рублей». — «Откуда?» — «От мертвых солдат». Суворов так и указывал в рапортах, что из-за невнимания к здоровью подчиненных со стороны полковых и ротных командиров умерло там-то столько-то. В этом он был не совсем прав: треть офицеров сами лежали больными.
На этот раз Суворов поостерегся закрывать госпиталя, ограничившись гигиеническими мерами. Правда, они мало помогали, и у Александра Васильевича порой опускались руки: «Жары продолжаются; надо терпеть еще неделю или две: Вышнего воля». С другой стороны, только его усилия еще как-то спасали положение; ординарец Суворова писал про его заботы Хвостову: «Сие самое спасает здесь человечество; посудите, что было бы без того».
Вскоре Суворов обнаружил еще одну причину болезней — недоброкачественный провиант: «Тайная причина [смертности] не жар, а… гнилого провианта позднее действие…» Он подал рапорт в Военную коллегию; дело дошло до Екатерины II, которая в сердцах прислала записку: «Белецкого и Полоцкого полков полковников… провиант кто подрядил, кто в смотрении имел, провиантского штаба провиантмейстера или комиссионера прикажите судить… и на каторгу сошлите тех, кои у меня морят солдат, заслуженных и в стольких войнах храбро служивших. Нет казни, которой те канальи достойны». Состоялся осмотр провиантских магазинов, но неизвестно, чем закончилось следствие. Кажется, у провинившихся нашлись влиятельные защитники; Суворов писал Екатерине II: «Кого бы я на себя не подвиг, мне солдат дороже себя; лучше его я имею способы к самоблюдению».
1793 год возродил в Суворове надежды на войну с французами. Казнь Людовика XVI повергла в ужас все дворы Европы; Екатерина II несколько дней не могла прийти в себя. Войну Французской республике объявили Англия и Голландия, что значительно увеличило материальные и финансовые ресурсы коалиции. Австрийцы провели успешное наступление, Кобург занял Валансьен. Суворов послал боевому товарищу поздравительное
