Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Весной 2002 года в Армавирском государственном педагогическом институте в течение нескольких дней проходила научная конференция под длинным названием: «Наследие В. В. Кожинова и актуальные проблемы критики, литературоведения, истории, философии». На конференцию съехались около ста сотрудников, аспирантов и студентов из Краснодара, Ставрополя, Калуги, Твери, Волгограда, Тюмени, Кузнецка, Тольятти, Славянска-на-Кубани, города Горячий Ключ, а также из Украины, Узбекистана, Кореи и Китая. Темы докладов, отражающих различные стороны творчества Кожинова, были разнообразны: «Срединный русский литературовед и мыслитель – опыт прочтения книги В. Кожинова о Тютчеве», «Семейная хроника С. Т. Аксакова в осмыслении Кожинова», «Осмысление В. Кожиновым голосов автора и персонажей в творчестве В. И. Белова», «В. Кожинов о беллетристике и моде в литературе»… И подобного рода исследований были десятки, из них участники конференции даже сумели составить и издать, хотя и небольшим тиражом (100 экз.), настоящий двухтомник, ставший как бы скромным памятником Кожинову-педагогу. Все авторы – настоящие русские (а не русскоязычные!) интеллигенты. А конференция эта с той поры стала ежегодной.
Завидная судьба – остаться жить после смерти в исследованиях, спорах, поисках истины своих учеников, которых он так естественно и незаметно воспитывал и образовывал на протяжении нескольких десятилетий чуть ли не на всем литературном пространстве страны в ее советском масштабе, если вспомнить его связи с Грузией, Арменией, Абхазией.
Вот так-то, Валентин Васильевич, а ты придумал для Вадима какой-то «путь одиночества»…
Если помнишь, когда мы прощались с Вадимом, то обширный зал в ИМЛИ был переполнен. Слова благодарности Вадиму за яркую подвижническую жизнь произнесли Петр Палиевский, Владимир Крупин, Феликс Кузнецов, Игорь Шафаревич, Леонид Бородин, Валерий Ганичев и я. Дай Бог, чтобы над нами подобные слова были сказаны. До сих пор в «Наш современник», членом редколлегии которого много лет был Вадим вместе с тобой, идут письма читателей, почитателей, учеников Кожинова, раскрывающие все новые стороны его разнообразной деятельности во славу русской культуры и русской истории. Путь его жизни – это путь к Родине, к ее сыновьям и дочерям, а не в одиночество, как в наивной полемической запальчивости показалось тебе. На вечере, посвященном его памяти (2002 г.), Большой зал ЦДЛ был переполнен, люди стояли вдоль стен целых три часа. Воспоминания об «архивном», «скучном» да еще и «русскоязычном» – с такими чувствами и терпеньем слушать не будут…
…Пишу я тебе сейчас ответ, сидя в родной Калуге, и время от времени включаю российское («настоящее!») радио и слышу по нему «настоящую поэзию». Позавчера слушал стихи Сапгира, вчера – Гандлевского, сегодня какого-то Пригова вперемешку с выступлениями Андрея Дементьева и Бенедикта Сарнова. Ни Передреева, ни Тряпкина, ни Рубцова, ни Юрия Кузнецова, ни тебя, ни себя не услышал. Не «настоящие», значит, мы поэты. Сижу и думаю: как нам Вадима не хватает, чтобы он шуганул всю эту шушеру. Нам с тобой заниматься этой борьбой – нет времени: оба мы на важных должностях, ты тратишь силы на развенчание Кожинова, а я на его защиту. Так и живем.
А автограф моего стихотворения с твоей резолюцией «Снять! В. Сорокин» теперь могу подарить тебе на память, он мне уже не нужен.
P. S. Потом мы с Валентином Сорокиным встретились, объяснились, и он – отдаю ему должное – мужественно признался, что, так пристрастно оценив судьбу и книги В. Кожинова, был не прав… Слава богу, все по-русски разрешилось… Вроде бы я опять победил – и опять почувствовал, сколько печали в этой победе…
2004 г.
«Змея, укусившая собственный хвост…»
Славный город Марбург, в котором в разные времена побывали Мартин Лютер, Михаил Ломоносов, Борис Пастернак и Булат Окуджава, встретил меня и моего коллегу по «Новому миру» Андрея Василевского весьма радушно. Его кривые улочки, вымощенные брусчаткой, тянулись к вершине холма, увенчанного темным средневековым замком некоего ландграфа. На улочках – куда ни глянь – стояли разноцветные пластмассовые столики, выползшие из пивных баров, пиццерий и разнообразных кафешек. Марбургская университетская молодежь вкупе с туристами поглощала пиво, кофе, пиццу, салаты, курила травку, слушала музыку, хохотала – словом, жила беспечной потребительской жизнью, о которой Европа с ее религиозными войнами и священными камнями мечтала целое тысячелетие…
Литературный институт имени Горького и Марбургский университет время от времени посылают друг к другу своих преподавателей и студентов. Вот почему мы с главным редактором «Нового мира» Андреем Василевским летом 2003 года очутились в Марбурге.
Наша хозяйка, у которой мы устроились на постой, – глава громадной и добропорядочной немецкой семьи, занимающей трехэтажный средневековый домик на главной городской улице. У нее несколько взрослых детей, часть которых живет в этом же доме, бесчисленное количество внуков и внучек, и муж – двухметровый грузный немец весом не менее полутора центнеров, да и она сама белокурая, крупная, овальная женщина, похожая на громадный белый гриб, весит чуть поменьше своего Зигфрида, которого, впрочем, зовут Альфред.
В первый же день пребывания в их сказочном средневековом доме с крутыми дубовыми лестницами мы были удостоены торжественного обеда, плавно перешедшего в ужин. Хозяйку звали Фрау Урфф, что восхитило меня. Сочетание этих слов и звуков таило в себе некую причастность к древнегерманскому, легендарному бытию, и превращало заурядную немецкую домохозяйку в могучую, голубоглазую и белокурую Брунгильду из немецкого эпоса. Когда я обращался к ней и с наслаждением, вращая языком, выговаривал – «Фрау Урфф-ф!» – то тут же вспоминал пушкинское – «Европы баловень Орфей»… Зеркальность словосочетаний, отражавшихся друг в друге, восхищала меня.
А еще восхищало то, что на столе во время торжественного обеда в нашу честь перед каждым из присутствующих стоял глиняный горшочек для яичной скорлупы, колбасных кожурок, корочек сыра, словом для всех отходов, чтобы они не портили внешний вид стола. Да только ли одни глиняные горшочки?! Сколько всяческих удобных приспособлений для принятия пищи присутствовало на дубовом столе фрау Урфф! Крупное куриное яйцо, к примеру, перед тем, как поместить в фаянсовую рюмочку и разбить коричневую скорлупу специальной мельхиоровой ложечкой, сначала надо было извлечь из позолоченного разъемного пластмассового футляра, долго сохраняющего тепло только что сваренного всмятку яйца! Да что там футляры, ложечки, ножики, прозрачные, толщиной в пергаментный лист ломтики испанской ветчины и коллекции всяческих сыров на столе! «Delikates» – как сказал громадный Альфред, похожий на княжеский замок, венчающий Марбургский холм… Это все ерунда по сравнению с тем, что во время нашего пиршества каждое очередное блюдо сопровождалось особым гарниром, мы поглощали салаты – а из музыкального центра, включенного пухлым пальчиком фрау Урфф, лились музыка. Когда я «угадал мелодию» и произнес – «Кармен»! – Зигфрид-Альфред и фрау Урфф с удивлением переглянулись. В их взглядах я прочитал: «О! Русский поэт знает, какую музыку мы слушаем!»
Потом я определил, что отбивные, поглощенные нами после салата, шли под сопровождением мелодий из Шуберта, а во время десерта хозяева были окончательно очарованы моей осведомленностью в европейской музыке: еще бы – я узнал, что прозвучал хор из малоизвестной оперы Верди «Набука»! Фрау Урфф и Адольф не могли знать, что в последние несколько месяцев, когда я часто приезжал в родную Калугу, то постоянно слушал на кухне по российскому радио передачи, посвященные какому-то круглому юбилею Верди. «Настоящее радио» то и дело рассказывало об этой самой «Набуке» – опере о борьбе евреев за свои права во времена вавилонского пленения… Да еще комментаторы подробно поясняли, что центральная хоровая партия оперы стала в XIX веке национальным гимном Италии, о чем я на ломаном немецком языке просветил хозяев. Хотел было добавить, что знаменитый композитор, по моим предположениям, написал «Набуку» по заказу богатых итальянских евреев за большие деньги, но построить такую сложную фразу уже не смог – словарного запаса не хватило.
Но как бы то не было – восторгу хозяев по поводу моих музыкальных знаний не было предела. Растроганный Альфред распорядился, чтобы фрау Урфф принесла вишневой водки («Киршен вассер») – и это после трех бутылок вина, выпитых под Бизе, Шуберта и Верди. Тосты стали следовать один за другим. А когда я вспомнил, что еще в 1951 году, будучи учеником 10-го класса в калужской железнодорожной школе № 9, выучил наизусть и перевел на русский язык несколько стихотворений Генриха Гейне и, стараясь не потерять в произношении ни одного «yмляута», прочитал из «Путешествия на Гарц»:
- Жрецы и Жертвы Холокоста - Станислав Куняев - Прочая документальная литература
- Двенадцать войн за Украину - Виктор Савченко - Прочая документальная литература
- Балтийский флот в революции. 1917–1918 гг. - Кирилл Назаренко - Прочая документальная литература
- Т-34 в бою - Михаил Барятинский - Прочая документальная литература
- Почему Путин боится Сталина - Юрий Мухин - Прочая документальная литература
- Снайпер в Афгане. Порванные души - Глеб Бобров - Прочая документальная литература
- Николай II: две войны и революции - Борис Романов - Прочая документальная литература
- Александр Васильевич Колчак: «Нет ничего выше Родины и служения Ей» - Галина Майорова - Прочая документальная литература
- Тайны спецслужб III Рейха. «Информация к размышлению» - Теодор Гладков - Прочая документальная литература
- История человечества, которую от вас скрывают. Фальсификация как метод - Аксель Хистор - Прочая документальная литература