Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но что же нравилось всем этим людям в Риме? Полибий единственный из всех объяснил нам это. Ему нравились сами римляне. Пусть город их и был плох и неказист, населяющие его люди завоевали его сердце. Чувства, которые испытывал к ним Полибий, были какие-то особенные. То было не спокойное уважение и даже не восхищение, а именно пылкая, страстная влюбленность. И любовь эту он пронес через всю жизнь. Сочинение свое он заканчивает удивительной молитвой. Он просит не об успехе своей книги, не о милостях Фортуны, нет. Он молит о другом — чтобы чувства его к римлянам всегда оставались неизменными. И этому не следует изумляться. Трудно менять богов, говорит Достоевский. И при такой любви собственная измена бывает нам порой тяжелей, чем измена любимого.
Полибий часто, очень часто говорит о свойствах римской души, которые его покорили. О мужестве римлян, об их удивительной твердости в несчастье, о верности слову и чувстве чести и, главное, об их беззаветной любви к родине. Но была у них еще одна черта. И быть может, она-то и стала Полибию дороже всего. «Как люди, одаренные благородной душой и возвышенными чувствами, римляне жалеют всех несчастных и спешат помочь всякому, кто прибегнет к ним за покровительством», — пишет он (XXIV, 12, 11). Это он узнал на собственном опыте, когда попал в Рим жалким пленником.
Это вовсе не значит, что Полибий теперь восторженно приветствовал каждое решение сената, угодничал перед власть имущими и забыл о своей несчастной родине. Иными словами, из Полибия превратился в Калликрата. Если бы это было так, он, несомненно, нашел бы влиятельных покровителей среди некоторых сенаторов. Зато он не только заслужил бы презрение и ненависть эллинов — и современников, и потомков, но навек утратил уважение всех тех римлян, мнением которых дорожил.
Была еще одна причина, почему Полибий благословлял теперь судьбу, которая привела его в Рим. Он видел, что сюда сходятся нити всех событий мира. Между тем здесь он понял свое истинное призвание. Мелкий политик мелкого союза в Риме умер навеки. Родился один из величайших историков человечества.
Глава II. ИСТОРИЯ
Смотрим мы на тебя, Одиссей, — и никак не возможно
Думать, что лжец…………………………………………
Прелесть в словах твоих есть, и мысли твои благородны.
……………………………………………………………
Словно певец настоящий, искусный рассказ свой ведешь ты!
Одиссея. XI, 363–369
Сейчас раздумье надобно глубокое.
Как водолаз, в пучину мыслей взор нырнет.
Эсхил. Молящие
Во всем мне хочется дойти
До самой сути.
В работе, в поисках пути,
В сердечной смуте.
До сущности протекших дней,
До их причины,
До основанья, до корней, до сердцевины.
Все время схватывая нить
Судеб, событий…
Б. Пастернак
До сих пор мы смотрели на героев Полибия. Настало время взглянуть на него самого.
Одиссей из Мегалополя
Полибий говорит, что существует два сорта историков. Первые поступают обычно так: они поселяются в городе с хорошей библиотекой, после чего им «остается только присесть и отыскивать, что нужно» (XII, 27, 4–6). Таким был знаменитый Тимей. Он 50 лет безвыездно жил в Афинах и, как будто нарочно, по выражению Полибия, не выезжал никуда из города, даже не удосужился осмотреть места тех битв, которые описывал, хотя порой они происходили тут же в Аттике (XII, 28, 6; 25h, 1). Это кабинетные ученые. Их Полибий сравнивает с врачами, которые начитались ученых книг, но ни разу даже в глаза не видели больных, тем не менее имеют наглость браться за их лечение (XII, 25, 2–7). Или еще ядовитее: они похожи на художников, которые все свои картины срисовывают с набитых чучел (XII, 25, 23).
И Полибий вспоминает один эпизод из сочинения Тимея. Этот ученый педант, книжный червь и сухарь, вызывавший в Полибии величайшее презрение, спрашивает между прочим, для чего требуется больше таланта и трудов: для составления истории или хвалебной речи? Разумеется, Тимей защищает свою собственную науку и говорит, что сравнивать историю и хвалебную речь все равно, что равнять настоящее здание с театральной декорацией. И тут Тимей распространяется, каких огромных трудов потребовал у него один сбор материалов о нравах лигуров, кельтов и иберов. Ничего подобного не испытывает составитель хвалебных речей. «Однако здесь можно было бы с превеликим удовольствием спросить историка, — иронически замечает Полибий, — что, по его мнению, дороже и хлопотливее: или сидя в городе… изучать… нравы лигуров и кельтов, или посетить очень многие народы и наблюдать их на месте? Трудней ли собирать сведения о решительных сражениях и осадах… а также о морских битвах от участников или же самому в действительности испытать ужасы войны и сопутствующие ей беды?» И Полибий заключает, что разница между настоящим зданием и декорацией, между историей и хвалебной речью не так велика, как между историей, опирающейся на собственный опыт и написанной с чужих слов (XII, 28а, 1–7).
Уже по ироническому тону Полибия нам совершенно ясно, к какому типу историков принадлежал он сам. Пусть читатель не поймет меня превратно — он вовсе не пренебрегал книжной мудростью. Широкое образование для историка он считал совершенно необходимым. Мы скоро увидим, что он почти наизусть знал сочинения предшественников. В «Истории» он с блеском применяет все свои огромные знания. Но он горячо настаивал, что одного книжного знания для историка мало — его писания становятся тогда скучными и холодными. Он должен все испытать сам. «Если историк пишет о государственных делах, читатель должен чувствовать, что
- Всеобщая история. - Полибий - История
- Воспоминание о развитии моего ума и характера - Чарлз Дарвин - Биографии и Мемуары
- Белые призраки Арктики - Валентин Аккуратов - Биографии и Мемуары
- Мысли и воспоминания. Том II - Отто фон Бисмарк - Биографии и Мемуары
- Зигзаги судьбы - Сигизмунд Дичбалис - Биографии и Мемуары
- Пепел над пропастью. Феномен Концентрационного мира нацистской Германии и его отражение в социокультурном пространстве Европы середины – второй половины ХХ столетия - Б. Г. Якеменко - Военная документалистика / История
- У стен недвижного Китая - Дмитрий Янчевецкий - Биографии и Мемуары
- Воспоминания о Дмитрии Борисовиче Мертваго - Сергей Аксаков - Биографии и Мемуары
- Трагедия войны. Гуманитарное измерение вооруженных конфликтов XX века - Коллектив авторов - История
- Тарковские. Осколки зеркала - Марина Арсеньевна Тарковская - Биографии и Мемуары