Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сульпиций Галл был другом Эмилия Павла и служил под его началом во время войны с Персеем. И тут его таланты сослужили неожиданную службу. В ночь перед битвой при Пидне произошло полное лунное затмение. В лагере началась паника. Римляне кричали, призывая луну вернуться, стучали в медные щиты и тазы, протягивали к небу пылающие факелы (Plut. Paul. 17).
— Помню, я был совсем мальчишкой, — рассказывает у Цицерона Сципион. — Отец, тогда консул, стоял в Македонии, и мы все были в лагере. Наше войско объято было суеверным ужасом: была ясная ночь, и вдруг полная сияющая луна исчезла. И вот Галл — тогда он был у нас легатом, — …во всеуслышание объяснил, что вовсе это не чудо: это явление произошло теперь оттого, что солнце заняло такое положение, что не может освещать своим светом луну, и подобное явление всегда будет происходить через определенные промежутки (De re publ. I, 23).
«Римским воинам мудрость Галла казалась почти божественной». У македонцев же не нашлось подобного человека. Они «усмотрели во всем случившимся недоброе знамение, предвестие гибели… Стон и вопли стояли в македонском лагере, покуда луна, вынырнув из мрака, не засияла снова» (Liv. XLIV, 37, 8–9).
Римляне очень уважали Сульпиция Галла, но считали большим чудаком, который витает в заоблачных высях и не видит того, что под ногами. Сципион был другого мнения. Увлечение Галла передалось ему, и теперь они уже вдвоем целые дни витали в звездных пространствах. Во времена Ганнибаловой войны Марцелл, взяв Сиракузы, вывез оттуда две сферы Архимеда. Одну посвятил в храм Чести и Доблести, другая осталась у него в доме. То были небольшие планетарии, Сульпиций Галл приводил их в движение и объяснял своему юному другу устройство звездного неба. И Сципион, забыв все на свете, мог часами его слушать (De re publ. I, 21–30).
Третьей страстью его было общество друзей. Это была именно страсть. У него был особый дар сходиться с людьми. Мало кого в истории любили так, как Сципиона. Полибий уже узнал на собственном опыте, как он умеет привязывать к себе сердца. И всю дальнейшую жизнь мы видим Сципиона всегда окруженным друзьями. Среди друзей этих были совершенно разные люди. Были греки и римляне, были ученые и воины, были юристы и поэты. Казалось странным, что они вообще находят общий язык. Но всех их тянул один магнит — сам Сципион. В Риме его дом всегда был полон гостей. А стоило ему уехать за город, и на его виллу тянулся поток друзей и знакомых. Ранним утром, едва он успевал открыть глаза{45}, к нему врывалась веселая толпа приятелей. Друзья неделями жили в его доме, вместе с ним они гуляли, болтали, спорили, шутили, придумывали веселые игры.
Но то были не просто веселые приятели, товарищи игр и забав. Нет. Их связывали неразрывные узы, они умели делить не только радость, но и горе. Ни разу не покинули они его в трудную минуту. Они следовали за ним в опаснейших войнах, скакали за ним вслед по знойным равнинам Ливии и суровой Иберии. Сам же Публий считался самым верным другом в Риме. Для друзей он не жалел ничего — ни денег, ни времени, ни сил. Поэтому, когда Цицерон написал трактат «О дружбе», где доказывает, что это вовсе не взаимовыгодный союз и не легкие приятельские отношения, а святое, божественное чувство, которое поднимает нас к небесам, героем своего произведения он сделал Сципиона. Только он показался оратору достойным столь высокого понятия о дружбе.
Сципион был начисто лишен сословных предрассудков, которым так предан был его отец. Рассказывают, что однажды, уже после смерти Павла, он по обыкновению появился на Форуме в довольно пестром и простонародном обществе. Их увидал один знатный человек, помнивший его отца. Он был потрясен и горестно возопил, что Эмилий Павел, наверно, стонет в подземном царстве, видя это душераздирающее зрелище (Plut. Paul. 38; Cic. De amic. 63; 89; Ter. Adelph. 21). В отличие от отца Сципион не имел вкуса к роскошным и изысканным пирам. Дорогая посуда и дорогие закуски его совершенно не интересовали, а парадные обеды вызывали одну скуку. У него было всегда просто и весело (Cic. De fin. II, 8; Hor. Sat. II, 1).
Сципион любил затевать интересные споры на отвлеченные темы. И в то же время обожал веселые детские игры. В нем вообще много было детского. Один из гостей вспоминал, как Сципион и его друзья носились вокруг стола и бросали друг в друга салфетками. Сципиона считали впоследствии самым остроумным человеком Рима. Друзья же называли его ειρων. Это значит притворщик и насмешник. Такое имя он получил за то, что обожал разыгрывать и мистифицировать приятелей, сохраняя при этом самое невозмутимое и серьезное лицо. На это он был великий мастер (Cic. De or. III, 270; Brut. 299; Acad. II, 16).
В Риме рассказывали об одной такой мистификации Сципиона. Говорили, что он вместе со своим другом Гаем Лелием сидит, запершись на своей вилле, и пишет комедии в стихах, а потом ставит под чужим именем. «Публий Африканский, пользуясь личиной Теренция, ставил на сцене под его именем пьесы, которые писал дома для развлечения», — говорит один современник (Suet. Ter. 3){46}. Этот Теренций, вольноотпущенник, ровесник Сципиона, с недавнего времени часто бывал в его доме и считался его протеже. Конечно, это уж был венец всех сумасбродств!
* * *
Итак, Полибий неожиданно очутился в веселой молодой компании.
Теперь перед ним стояла трудная задача. Он обещал руководить своим названым сыном и помочь ему занять достойное место в государстве. И, конечно, тут была главная загвоздка. По сути, надо было посоветовать ему бросить все свои причуды, выйти, наконец, из мира грез и мечтаний, начать прилежно посещать Форум и вообще жить, как все. Но вот этого-то Полибий не мог и не хотел. Дело в том, что он уже подпал под очарование странного поэтического юноши. И потом его самого увлекла эта жизнь, столь непохожая на жизнь политика, которую
- Всеобщая история. - Полибий - История
- Воспоминание о развитии моего ума и характера - Чарлз Дарвин - Биографии и Мемуары
- Белые призраки Арктики - Валентин Аккуратов - Биографии и Мемуары
- Мысли и воспоминания. Том II - Отто фон Бисмарк - Биографии и Мемуары
- Зигзаги судьбы - Сигизмунд Дичбалис - Биографии и Мемуары
- Пепел над пропастью. Феномен Концентрационного мира нацистской Германии и его отражение в социокультурном пространстве Европы середины – второй половины ХХ столетия - Б. Г. Якеменко - Военная документалистика / История
- У стен недвижного Китая - Дмитрий Янчевецкий - Биографии и Мемуары
- Воспоминания о Дмитрии Борисовиче Мертваго - Сергей Аксаков - Биографии и Мемуары
- Трагедия войны. Гуманитарное измерение вооруженных конфликтов XX века - Коллектив авторов - История
- Тарковские. Осколки зеркала - Марина Арсеньевна Тарковская - Биографии и Мемуары