Форма входа
Читем онлайн Особое назначение (сборник) - неизвестен Автор
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Так кто же сидит перед нами - клептоман, ненормальный?
- Пьяница, - подсказывает Виригин. - Алкоголик я.
- Почему же вы не лечились?
- Как это не лечился? - опять удивляется Виригин. - Лечили меня. Только я из больницы сбежал. Интеллигентно выражаясь, самовольно отлучился. Меня инженера - к морально падшим людям? Фи-и!
Здесь придется сделать уступку Виригину и, хотя бы мимолетно, заглянуть в то далекое его прошлое, на которое он так любит ссылаться и в разговорах, и в разного рода жалобах и заявлениях. Виригин действительно был когда-то инженером. Но сейчас уже не то время, когда подобные биографические данные могли бы привести кого-то в умиление. Жизнь Виригина проходила в самолюбовании и полнейшем пренебрежении к обществу, к близким, знакомым. Он бросил первую жену - разлюбил. Оставил вторую - не понравилась. Сейчас собирается разводиться с третьей - горда слишком. Он мог ни с того ни с сего отказаться от работы, наконец, мог запустить руку в государственный карман.
И все же его не считали пропавшим для общества человеком - высший орган государственной власти республики даровал ему свободу.
...Маленькая девочка темным коридором ведет меня к двери одной из комнат. Я долго стучу. Нет дома... Выхожу на берег реки, пытаюсь мысленно представить себе человека, с которым сегодня встречусь. Каким ты стал, Вячеслав Евгеньевич Виригин, как прожил эти десять лет на свободе?
Через полчаса, уже в сумерках, та же девочка подбежала ко мне и сказала скороговоркой:
- Вон дядя Слава идет с тетей Верой.
Двое пожилых людей медленно идут по тихой, безлюдной улице. Он высокий, сутулый, осторожно поддерживает ее под руку и о чем-то тихо говорит, она заглядывает ему в лицо, кивает. Мужчина и женщина подходят ко мне, и я поднимаюсь со ступенек крыльца. Узнав, кто я, он протягивает руку, я чувствую, как вздрагивают его тонкие, длинные, как у пианиста, пальцы.
В комнате - старая недорогая мебель, железная кровать, лампочка без абажура...
Вячеслав Евгеньевич, перехватив мой взгляд, грустно улыбается. Да, Виригин умел когда-то пустить пыль в глаза: занимал в гостиницах двухкомнатные номера, бросал в ресторанах сотенные бумажки музыкантам. Он не жалел этих денег, добытых чужим потом, не жалел дней, сгоравших в отчаянных кутежах. Был он тогда молод и не хотел задумываться над тем, что все в жизни проходит, и молодость тоже пройдет, придет зрелость с ее раздумьями, старость с болезнями, с потребностью покоя и уюта.
Когда мы разговорились, Вячеслав Евгеньевич долго уверял меня, что был искренен, когда просил помиловать вторично. Не было в его жизни ни большой дружбы, ни любви милой девушки, не было серьезного намерения создать семью. Не было очищающей душу светлой человеческой грусти, а была досада на воровские неудачи да тупая тоска долгих лет заключения.
- Скажите, вы никогда не задавали себе вопроса: зачем живете? спрашивает Нина Иннокентьевна.
- Да, задавал, - глухо отвечает Виригин.
- Ну и что же?
- Не нашел ответа. Я все ждал, может, само по себе случится что-то хорошее...
Он поднимает голову и смотрит, отвернувшись, в угол комнаты. Потом оборачивается и на лице его бывший воспитатель снова видит грустную, жалкую улыбку.
В одной из книг А.С.Макаренко есть слова: "Человек, определяющий свое поведение самой близкой перспективой, сегодняшним обедом, именно сегодняшним, есть человек самый слабый". Всю жизнь Виригин жил ради себя, ради "сегодняшнего обеда", и поэтому пропали, растратились сильные качества его натуры, незаурядные способности.
Оставалась только неудовлетворенность, злость, глухая и непонятная, которую он вымещал на слабых и разгадать причины которой смог лишь спустя долгие годы. А разгадав, понял, что растерял себя в "блеске и нищете" преступной жизни.
Нина Иннокентьевна помнит горькую фразу, которую он произнес, когда освобождался последний раз. "Ведь и у меня голова на плечах. Я мог быть хорошим инженером, топографом, геологом, а может быть, ученым..."
Нина Иннокентьевна понимала, как горько на закате жизни признаться самому себе, что делал не то, что нужно, не сделал того, что мог. Такое решение пришло к человеку только на шестом десятке лет.
...За окном ночь: Хозяйка моет посуду в кухне, а Вячеслав Евгеньевич все рассказывает, теперь - о жене Вере Борисовне. Она решила связать свою вдовью судьбу с ним, бывший рецидивистом. У него появился дом, заботы по хозяйству. Есть внучка Наташа. Какое ей дело, родной он ей или не родной и что творится у него в душе. Ей нужен дедушка, а ему внучка. Человеку в старости необходим семейный очаг, близкие люди. Без этого съест тоска. Особенно на закате жизни".
* * *
Три десятка лет минуло с того дня, как Нина Иннокентьевна пришла работать в исправительно-трудовые учреждения. Когда в тридцатых годах она вместе с подругами смотрела художественные фильмы "Заключенные" и "Путевка в жизнь", она даже подумать не могла о подобной работе. Сейчас у нее накоплен значительный опыт.
По педагогике написано много книг. Но не выработана еще такая формула, которая открывала бы путь к любому человеческом сердцу. Каждый новый осужденный требует своего сугубо индивидуального подхода. И это по плечу только умному, чуткому воспитателю, искренне заинтересованному в судьбе людей, оказавшихся вне общества.
...Он сидел перед Ниной Иннокентьевной, сгорбившись, тяжело опустив на стол большие темные руки с застарелыми мозолями, и рассказывал, уставившись в одну точку. И от этого начальнику отряда было не по себе, словно она стала свидетелем того, о чем постороннему знать совсем не положено. Видимо, только ради сегодняшнего дня был одет новый, пахнущий нафталином пиджак, на котором поблескивал орден Трудового Красного Знамени.
Когда Илларион Гаврилович Кондрашев поднялся на трибуну, собравшиеся осужденные встретили его настороженной тишиной. Рабочий заговорил так, словно продолжал прерванный разговор:
- Недавно встречаю своего старого знакомого. То да се, про житье поговорили, про болезни, а потом он спрашивает: "Что, Славка то твой все еще сидит?" Вижу, без злого умысла спросил человек, а будто ударил в самое сердце. "Сидит, - говорю, - отчего не сидеть? Кормят, одевают, вовремя спать кладут. Домой не спешит..." Сказал вроде спокойно, а самому аж холодно стало. Неужто это я про Славку, про свою родную кровь говорю?
- Пришел домой, сел, а подняться не могу. Стар стал Илларион Кондрашев. А со стены смотрит на меня мой портрет: другой Илларион, молодцеватый. Смотрит - и словно издевается. Что, мол, докатился? Орденоносец, коммунист с тридцатилетним стажем, и такой позор?
- Да, трех детей я поднял, а четвертый меня подкосил. Федор - инженер, Иван тоже институт кончает, Лариса в десятый класс пошла. Все трудовыми людьми растут, а Славка... Вот он сидит среди вас. Двадцать четыре года парню. Меня в эти годы по имени-отчеству звали, я такую честь ударным трудом заработал. Выйдешь, бывало, из шахты, а тебя с музыкой, с цветами встречают: "Бригаде Кондрашева слава!" Это когда мы пятилетку за два с половиной года выполнили. И такая на душе радость, - знаешь, что труд твой нужен людям.
- А домой приду - полная чаша. Славка навстречу семенит, Лариса руки тянет. Возьму их на колени и чувствую, что большего счастья мне и не надо. Потом старший сын подойдет, пятерками похвастается, пока мать на стол накрывает. Большая, хорошая семья.
- Детство у наших детей беззаботное. Не такое, как у меня было. Я из-за нужды не мог закончить сельскую школу. Вспомнить нечего: нужда, работа и опять нужда... Только и осталось хорошее воспоминание о том, как с отцом выезжал в поле да от зари до зари шагал за плугом. Так уж сама природа, земля наша русская душу грела. Через много лет, когда я стал шахтером, я понял, что шахта для меня то же самое, что земля для крестьянина: нива, которую поднимаешь своими руками. В двадцать лет я впервые взял отбойный молоток. И намучился же я с ним на первых порах, пока освоил! Это потом уже больше двух норм выдавал.
- А Славке все легко досталось. Отцовская слава кружила ему голову, уже в школе он пытался верховодить, грубил товарищам, учителям. Но учился, правда, хорошо, мечтал в летчики попасть. А долетел до тюрьмы. Любимой девушке жизнь испортил, мать в могилу свел, отца опозорил.
- Когда я сравниваю Славку с Иваном, то убеждаюсь, что не случайно Славка стал преступником. Никогда он не чувствовал ответственности за свои поступки, все ему с рук сходило. Иван - труженик, серьезный, сдержанный, не пьет, не курит, грубого слова не произнесет. А Славка никогда не знал; как трудно достается кусок хлеба, вырос, не умея ценить чужого труда. Я вначале думал, молодо-зелено, подрастет - поймет, а оно бедой обернулось.
- Да нет, - улучив момент, вставляет Налетова, - почему вы думаете, что непоправимо? По-моему, не так. Слава же сказал вам вчера на свидании, что раскаивается, что будет жить по-другому. Может быть, так и будет.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Особое назначение (сборник) - неизвестен Автор бесплатно.
Похожие на Особое назначение (сборник) - неизвестен Автор книги
- Дело Марины Мнишек - Михаил Исаакович Роговой - Детектив
- Бывших следователей не бывает. Грешные желания - Наталья Стенич - Детектив / Крутой детектив / Полицейский детектив
- Случай на реке - Любовь Арестова - Детектив
- Семь лет молчания - Марина Серова - Детектив
- Воздаяние монстру - Виталий Михайлович Егоров - Детектив
- Скифская чаша - Ростислав Самбук - Детектив
- Лейтенант милиции Вязов. Книга первая - Сергей Волгин - Детектив
- Лейтенант милиции Вязов. Книга вторая - Сергей Волгин - Детектив
- Нам подскажет земля - Владимир Прядко - Детектив
- Лобное место. Роман с будущим - Эдуард Тополь - Детектив
