количество глаз уставились на меня буквально на секунду, сощурились от яркого света, а затем тварь потянулась дальше ввысь…
Нечто невероятное, колоссальное, как допотопные статуи, чьё величие осталось в хвалёных писаниях. Не какой-нибудь настоящий циклоп рядом со своим каменным аналогом-маяком, а тот самый морской дракон! Оксор-Ков’Хора! Ужас глубин! Жуткий гигант! Подводный титан, чужой нашей реальности бог, живой остров. Чужеродное порождение бездны, столь уродливое и противоестественное, что не должно при дневном свете показываться на поверхности или же вообще существовать в нашей рациональной картине мира!
Что оно такое? Откуда на нашей планете? Одно ли или их таких целая стая в непроглядной толще вод? Может, оно пришло напомнить людям, что не зря о морях и океанах слагали столько легенд и мифов, в которых были огромные кракены, гигантские водяные змеи и иные чудовища.
Люди стали забывать, что они не цари этого мира и даже не личные питомцы богов, а всего лишь корм… Выводок, смысл жизни которого – быть пищей, но который иногда успевает за свой краткий жизненный цикл воздвигать свои цивилизации, исчезающие раз за разом с приходом подобных истинных властителей!
Ужас глубин возвышался надо мной, распуская свои многочисленные лапы и отростки. Как геккон, как сороконожка, как дерево, сначала на пять метров, на семь, на десять, и туша всё вздымалась и вздымалась, и не было конца и края этому разверстому чудищу, само существование которого уже противоречило всякой логике.
Больше кита, больше любого авианосца, больше любого из когда-либо живших на этой планете созданий! Возможно, самое необъятное, самое громадное и невероятное порождение во всей вселенной! Наверняка, даже не из нашего мира, не с нашей планеты, а занесённое из далёких глубин космоса и оставшееся жить в комфортной среде с обилием полезных ресурсов. Дремлющее тысячелетиями, но просыпающееся от голода, и тогда исчезали целые народы: Атлантиды, Гипербореи, Египта, Месопотамии…
От таких ли исполинских чудовищ сгинули хетты, этруски, ольмеки, обитатели плато Наска и многие другие? Особенно те, от кого остались идолы и орнаменты на скалах Сахалина, те, кто жил здесь до далёких предков народа айну… Мы словно в замкнутом цикле. Цивилизации возрождаются вновь и вновь, но потом алчная прожорливая хтонь скалит свои зубы и утоляет свой голод бесчисленными народами бренной и обречённой планеты!
Я был морально буквально раздавлен одними только колоссальными размерами чудовища, которые заставили чувствовать себя ничем. Что все эти наши планы, мечты, мысли о будущем… Всё это лишь смешит подобных созданий… Всё пало прахом: надежды на лучшую жизнь, заметки о книгах, поиск отношений… Всё застыло, окаменело и выцвело, тленно растворяясь в призрачном ореоле искажённого ужаса.
Вот она вся тленность бытия! Вся тщетность человеческой идеи о поисках смысла, своей роли и какого-то места в этом мире. Как можно что-то искать и к чему-то стремиться, когда ты просто песчинка по сравнению с подобным колоссом! Мы – ничто, даже не муравьи, а невзрачная пыль на теле планеты, которую такое создание может сдунуть с континентов одним лишь дыханием.
Этот титан – это смерть. Гибель миров, всей цивилизации… Какими пулями, ракетами и бомбами можно остановить такое? Он не просто их не заметит, а проглотит, переварит и станет только сильней! Ядерное оружие, химическое, да ему будет всё равно! Оно сможет пить электричество, пожирать уран и перемещаться от одного реактора к другому, лишая наши города энергии. Это и есть тот первородный хаос, из которого всё вышло! Пра-пра-матерь всех рыб, ящериц и членистоногих. Начало начал. Дающий жизнь и забирающий её!
Перед тем, как создание сокрушило маяк – раздавило, как карточный домик, как полую и хрупкую шоколадную фигурку – оно опять сверкнуло гребнем и словно прожгло мой лоб. Поработило мой разум, прежде чем он будет сломлен и стёрт, погрузившись в инфернальную пустоту первородного хаоса. Я вдруг осознал, что это не воды призвали его сюда, а я сам. Я был тем светом маяка, что манил и дразнил создание всё это время. Оно о чём-то тайно переговаривалось со мной на своём зверином, а быть может, на высоком божественном языке, воплощённом в переливы и мерцание света…
Оно даст все ответы, однако же взамен пожрёт всю душу, поглотит всё естество и не оставит ни имени, ни образа, ни даже воспоминаний. Ибо нет иного пути у всего сущего… Что рождено из хаоса однажды вновь в него и вернётся.
Нигур
Алекс Лоренц
– Здравствуйте, уважаемые зрители. «Городской портал» ведет репортаж из деревни Лысые Камыши. Напомню, в болотистом лесу неподалеку на прошлой неделе бесследно исчезли пятеро грибников. Команда нашего канала внимательно наблюдала за работой волонтеров, которые исходили местность буквально вдоль и поперек. Вчера нам удалось выяснить, что поисковые отряды по недосмотру пропустили населенный пункт Нигур в восьми километрах отсюда. Дорога туда лежит через эту деревеньку – Лысые Камыши.
Спросим у местной старожилки Устиньи Федоровны Сологуб, что ей известно о затерянной в лесах деревне Нигур. Устинья Федоровна?
– Ой… ой… ой-ой… батюшки мои… ета мяне ужо снимають?
– Да, расскажите нам немного о деревне Нигур.
– Давным-давно не слыхать про няе ничаво. Я када крохотка совсем была, слухи нехорошаи ходили. Нелюдёмы тама жили. Во Христа не верили. Йидолу поганому кланялись, тьфу!
– А потом что с ними стало?
– Потома йих увели.
– Куда увели?
– У лагеря. У Сибирь. У вагоны погрузили, как скот, да туды йих – у Сибирь. Ни один потома не вертался. Как угнали йих, тута ж колхозных организаторов завезли, дома еще теплаи стояли. Потома усе поразвалилось, люд увесь поспился да поразъехался. Хто поостался – тож нелюдёмы стали. А таперича и не видать никого. Бабка у нас тута жила – Праскоуя, – так она усе про места тамошние знала. Говорила, нечисто тама. А чаво нечисто – бох яе разбяреть. Сын у ней остался, старай ужо, за семисят годов. Вы лучша у няго поспрошайте.
– Где его можно найти?
– Он у город к родне уехал. К завтрему вертается.
Картинка на дисплее видеокамеры застыла: старушка в платке, с личиком, похожим на обветрившееся сморщенное яблоко; покосившееся крылечко дома, который, как и хозяйка, доживает свой век; позади, чуть поодаль, – болотце с сиротливо торчащими камышами. Над поселением – серый свинец позднеоктябрьского неба.
***
Деревушка Нигур приютилась у подножья высокого холма, у заводи пересыхающего лесного ручья, в стороне от петляющей по бескрайним лугам дороги. Спуск сначала был пологим, а потом, когда мы на своем внедорожнике проехали сквозь березовую рощицу, стал крутым – не всякой легковушке даже в сухую погоду хватит тяги взъехать на такую горку.
Боковая дорога наполовину заросла травой, ездили по ней редко. В Нигуре нас встретила растянувшаяся вдоль ручья цепь убогих заколоченных хибар. Ни лая дворняжек, ни крика петуха, ни хиленького дымочка из осыпающихся краснокирпичных труб – ничего, что намекало бы на слабо теплящийся огонек жизни посреди необратимого упадка.
Оно и понятно, почему деревня вымерла. Добраться сюда непросто, путь из Лысых Камышей лежит через болотистую низину, раскисающую даже в мелкий дождик. При советской власти жители Нигура кое-как справлялись – насыпали песок, укладывали настилы из бревен. В начале девяностых колхоз развалился, окультуренные поля быстро превратились в дикие луга. Леса и топи отвоевывали свое. Работать стало негде – вот жители и разъехались, а те, кому ехать было некуда, умерли.
Так и стоит деревня Нигур, достаивает свое – темная, пустая, никому не нужная.
***
Эдик и Кирилл отправились на пригорок, прочесывать березовую рощу, а мы с Виталиком уселись на бревнышке у полуразвалившихся мостков на берегу ручья, чье русло скрылось за сухостоем борщевика. Я подливал себе в кружку чай из термоса и просматривал отснятый в Лысых Камышах материал, а Виталик изучал карту навигатора. Тучи набрякли венозной синевой. Накрапывал холодный дождик.
– А что там, по ту сторону ручья? – спросил я, заметив поодаль перегнившие бревна,
