Любаше и тем самым отсечь эту Люсю от себя.
Они медленно шли на лыжах друг рядом с другом.
– Давно ли вы женаты? – спросила она.
– Пять лет. А вы давно ли замужем?
– Восемь. И это мой второй брак. У нас двое детей. Старшему Жене – семь, младшему Сережке – три.
– А у нас нет детей, – печально признался он. – И у меня тоже второй брак. Зато у нас полный дом тварей. Есть кошка Мука и ейный отпрыск Аншлаг, коего мы не стали никому отдавать. Есть кот Флюшка. Еще есть Рогаш.
– А это кто?
– Домовой. Его никто не видел, потому что он умело прячется.
– Откуда же вы знаете, что он есть?
– Ну, мы же душу свою не видели, а она есть.
– Здорово у вас. Дружно, поди?
– Еще как дружно и весело! – искренне ответил он, заслоняясь женой, домовым и животными от этой роковой дамочки. – Зайдем в «Стоп-сигнал»?
– Охотно.
И они заглянули в закусочную с таким автодорожным названием, уже использованным в «Собачьем сердце», а первым вопросом Булгакова было:
– Пиво в наличии?
– «Трехгорное карамельное», – поступил ответ одинокого нэпмана, из последних сил державшего сие заведение, в то время как уже в прошлом году придушили последних представителей этого класса, недолго просуществовавшего в мировой истории.
– Холодненького! Молнией! – распорядился Булгаков. – Простите, Люся, а вам что?
– Того же. И орешков.
– И орешков! – добавил писатель. – Ералашем! – что означало в те времена «ассорти».
Они оставили лыжи и палки при входе, присели ненадолго за ближайший столик, сняли головные уборы, он – спортивную шапочку, она – свой малиновый берет, напоминавший Татьяну, которая выскочила замуж не за Онегина и «с послом испанским говорит».
– Никогда здесь не была, – улыбалась жена начальника штаба. – Уже редко встречающийся интерьер. Нэп умирающий.
Две кружки и россыпь орешков в вазе не заставили себя долго ждать. Булгаков мгновенно расплатился.
– Да, много у вас живности, – с ехидной усмешкой произнесла Елена Сергеевна.
– Еще одна недавно добавилась, – отпив треть кружки, сказал Михаил Афанасьевич. – По прозвищу Валерик. Домашний питомец.
– Да, вы вчера говорили.
– Придете к нам в гости, все своими глазами увидите. В цирк можно не ходить.
– Что-то мне пиво кажется горьким, – отпив чуть-чуть, сказала Шиловская. – Разрешите у вас попробовать.
Они обменялись кружками, попробовали.
– Ваше лучше, – сказала Елена Сергеевна.
– Нет, ваше лучше, – засмеялся он, раздумывая, какое колдовское значение мог иметь сей обмен.
– Квартира большая? – спросила она.
– Огроменная, – усмехнулся он. – Целых три комнаты. У меня кабинет побольше будет, чем у Льва Толстого и Горького, вместе взятых. А у вас на Садовой? Вы только представьте, что я три года жил прямо напротив вас через Садовое кольцо! С «Записок на манжетах» до начала публикации «Белой гвардии».
– У вас, должно быть, время исчисляется не по годам, а по вехам в творчестве, – засмеялась она весьма очаровательно.
– Есть маленько, – приосанился писатель.
– Мы вообще-то скоро переезжаем в Дом военных, – призналась Елена Сергеевна.
– Это где?
– В Большом Ржевском. Бывший доходный дом для богачей. Сейчас – Пятый дом Реввоенсовета. Всего двадцать две квартиры. Нам хотели дать на третьем этаже, но мне безумно понравилась номер первая на первом. А ее предназначали Уборевичам. Так я знаете какая хваткая бабенка? Ущебетала милейшего Иеронима Петровича… Кстати, знаете, что он на самом деле Еронимас Уборевичюс?.. И Ниночку, жену его, задарила так, что она тоже согласилась. У них дочке шесть лет. Эти чудаки назвали бедную мужским именем: Владимира Иеронимовна, нечто несусветное, не так ли?
– Да уж… А ваших сорванцов, стало быть, Евгений Евгеньевич и Сергей Евгеньевич, – сказал Булгаков, радуясь, как они баррикадируются друг от друга своими семьями.
– Запомнили.
– А Евгений Александрович Шиловский – фигура заметная. Если не ошибаюсь, Лешка Толстой с него своего Рощина писал в «Хождении по мукам»?
– Это верно, но только вы ударение неправильно ставите, надо на первый слог, – поправила она. – Он из старинного тамбовского дворянского рода, ничего общего с поляками не имеет, не любит их и всегда обижается, если его фамилию на польский манер ударяют.
– Приношу свои извинения благороднейшему Евгению Александровичу, – отвесил полупоклон Булгаков. – В этом отношении мы с ним одних взглядов. И автор «Села Степанчикова», кстати, тоже. Страшно сердился, когда его фамилию с ударением на «е» произносили: «Я не поляк, имение наше Достоево произносится так же, как достоинство, прошу не путать».
– Вот-вот, а сейчас об этом забыли, все говорят не Достóевский, а Достоéвский. Обидно за человека.
– А тут один мой знакомый ученый стал доказывать, что Волгу после Казани надо переименовать в Каму, потому что, видите ли, водосброс у Камы в месте их слияния с Волгой гораздо больше, а стало быть, по всем законам это Волга впадает в Каму, а не Кама – в Волгу. Представляете, какой ералаш в мозгах будет, если Самара, Саратов, Астрахань окажутся на Каме.
– Да Сталин не согласится, чтобы Сталинград был не на Волге.
– Полагаю, Евгений Александрович постоянно со Сталиным встречается, – с нескрываемой завистью произнес Булгаков, допивая пивко.
– Нередко, – с гордостью ответила жена прославленного командарма.
– Завидую. Хотел бы тоже эдак… Как Хлестаков с Пушкиным. «Ну что, брат Булгаков? – Да так, брат… Так как-то все…» Любите своих Женечек и Сереженьку?
– Души в них не чаю.
– Все у вас хорошо, а будет еще лучше. Так?
– Смею полагать.
– У меня тоже с Любашей полнейшая идиллия. Она превосходная. Спортивная, всегда в форме. Занимается верховой ездой, в теннис меня обыгрывает только так. С ней весело. А вам весело с мужем?
– Не сказать, чтобы очень. Такого чувства юмора, как у вас, Жене-большому никогда не приобрести. Но он настолько прекрасный человек во всех отношениях, что мне с ним… комфортно.
– Только комфортно?
– А разве этого мало для женщины? И я люблю его за то, что он такой. Знаете ли, должна вам открыть, что я была замужем… Если все по порядку, то родилась в Риге, отец – крещеный еврей Сергей Маркович Нюренберг, и я в девичестве – Елена Нюренберг.
– Забавно! – усмехнулся Михаил Афанасьевич. – А познакомились мы с вами в доме Нирнзее.
– Мама моя Александра Александровна, в девичестве Горская. Русская. Дочь православного священника.
– И у меня православный священник – отец матери.
Владимир Иванович Немирович-Данченко
[Музей-квартира Вл. И. Немировича-Данченко]
– И отец тоже?
– Нет, отец – писатель и преподаватель, писал о православной вере, но не священник.
– Понятно. Так вот, вскоре после смерти отца я вышла замуж за сына известнейшего Мамонта Дальского.
– Да что вы! За сына?
– А что тут
