Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Громкие лозунги пропагандистских кампаний скрывали большие внутренние неурядицы. Чиновники ВОКСа по-прежнему пытались достичь превосходства своей организации в сфере культурных отношений с заграницей, однако период роста и развития Общества явно остался позади. Если Каменева регулярно и активно пользовалась своим прямым доступом к высшему партийному руководству, то теперь появились жалобы на то, что ее преемник Петров слишком обременен своей работой над «Большой советской энциклопедией». Он работал в ВОКСе всего по два-три часа в день, и то в основном лишь участвуя в торжественных приемах по случаю прибытия иностранных высокопоставленных лиц. Важнейшие посты в организации оставались вакантными. К большой досаде уполномоченных ВОКСа за границей, из Москвы к ним поступали материалы в еще более хаотичном виде, чем ранее, к тому же практически не принимались в расчет различия между странами-получателями. Быстрый рост значимости «Интуриста», как уже указывалось выше, серьезно подорвал позиции ВОКСа и поставил его в зависимое положение в смысле доступа к переводчикам, гидам и гостиницам, причем до такой степени, что в 1931 году представитель ВОКСа в Ленинграде сам предложил вариант «поглощения» своего представительства главным конкурентом в туриндустрии. Тревогу и ярость «ударников» ВОКСа, планировавших собственную кампанию по делу «Промпартии», вызвал отказ их организации предоставить им билеты на показательный процесс, что они совершенно справедливо расценили как явную потерю Обществом остатков авторитета{591}.
Утрата ВОКСом былого статуса в сочетании с хаосом новой эпохи сделали Общество легкой мишенью для зловещих обвинений в нарушении секретности, в то время как подозрительность в отношении связей с заграницей становилась все более характерной чертой политической культуры. Появлялись новые меры, направленные на ограничение контактов с иностранными визитерами. В 1931 году персонал ВОКСа был обвинен в «некритическом оживленном общении» с иностранцами и небрежном обращении с посылками из-за рубежа. Любые проявления подобного поведения представлялись как помощь разведывательным службам враждебных стран; схожие обвинения вновь в изобилии появятся в печати в годы Большого террора. Примерно в это же время в официальных и полуофициальных заявлениях защита от разрушительного капиталистического вмешательства (вместо избирательного импорта наиболее полезных достижений науки и культуры западных стран) начала рассматриваться в качестве главной задачи организации. ВОКС должен был стать «фильтрующим и контролирующим органом» для всех «чужих культурных течений», проистекающих из-за рубежа{592}. «Великий перелом» повысил риски, связанные с работой с иностранцами, несмотря на то что в течение этого периода угроза «заражения» от них определялась в классовых терминах, т.е. как близость не к иностранцам per se, а к западной интеллигенции и буржуазии.
В то же самое время три значительных события (Великая депрессия, подъем фашизма в Европе и первая пятилетка строительства социализма в СССР) стали предвестниками новой эпохи увлечения Запада советским экспериментом. Ведущие попутчики советского коммунизма, такие как Ромен Роллан и Андре Жид, ранее остававшиеся в стороне, теперь объявили о своей дружбе с Советским Союзом. Также получила распространение и практика щедрого приема и чествования иностранных друзей, таких как Бернард Шоу. По предположению Катерины Кларк, составной частью «постиконоборческой фазы» советской культуры после 1931 года (когда она ориентировалась уже не на разрушение старого, а на защиту нового) стала мечта партийных интеллектуалов сделать Москву символическим и организационным культурным центром в международном масштабе. В то время как под знаком соцреализма шло парадоксальное самоопределение советской культуры в качестве высшей точки великой общемировой или по крайней мере европейской традиции, эти деятели были готовы к тому, чтобы перейти от посещения дальних строек коммунизма и промышленных гигантов первых пятилеток к турам по европейским столицам в период роста антифашистской культуры{593}. С самого начала сталинизм комбинировал вариации двух соперничавших и хорошо укорененных идеологических принципов: первый обыгрывал опасности и враждебность Запада и в более широком смысле — всего внешнего мира, а второй выискивал и использовал любые благоприятные возможности, которые создавало восприятие иностранцами успехов революции. Программа мероприятий эпохи «великого перелома», ставившая задачу «догнать и перегнать», предполагала не только высокомерное отрицание, но и жаркие объятия.
В то же время этот вездесущий лозунг — «догнать и перегнать» капиталистический Запад — напрямую вел к более жестко состязательному и конкурентному пониманию культурного обмена. Производственный менталитет (всеобщая ориентация на индустриализацию) периода пятилетнего плана весьма серьезно влиял на язык и практики советской культуры. Прикладные и утилитарные вычисления смело прилагались к образованию, науке и всем сферам культуры; они пронизывали культурный фронт в качестве дополнения ко всевозможным квотам и планированию, бригадам, ударничеству и «усилению классовой борьбы». Работники учреждений, занимавшихся международными культурными связями и также подвергавшихся давлению советской системы, обсуждали и формулировали цели своей работы в контексте культуры эпохи «великого перелома». Прошло лишь две недели после того, как Каменева покинула ВОКС, а его новый глава Федор Петров 17 июля 1929 года уже проявил свой бухгалтерский подход к «взаимодействию культур». Снова и снова он побуждал упорно не соглашавшегося с ним Левит-Ливента (своего референта по Центральной Европе) признать не только слабость советского влияния, но и научную и культурную зависимость СССР от Германии:
Петров: Фактически чья культура, по-вашему, оказывает влияние: наша или их на нас?
Левит: В области техники они влияют на нас.
П.: А в медицине?
Л.: В медицине тоже, но имеются другие области, например театр, где мы имеем колоссальное влияние. Нужно сказать, что Пискатор, который основал в Берлине три театра, всецело находится под нашим влиянием.
П.: А в музыкальном отношении наоборот?
Л.: Совершенно правильно… Но… мы оказали огромное влияние… в отношении кино. Наша выставка имеет колоссальный успех в Германии… Некоторое влияние имеется и в педагогическом отношении…
П.: Вы сказали, что кинорежиссеры учатся у нас, но ведь не технике?
Л.: В отношении всех вопросов, касающихся техники, мы, конечно, учимся у Германии, но, даже несмотря на слабую технику, наши фильмы считаются образцовыми{594}.[52]
Удивляет здесь даже не то, что Левит, защищаясь, выдвигает список сфер советского превосходства, а то, с какой готовностью он принимает саму предпосылку Петрова, что культурный обмен есть борьба за гегемонию между «нами» и «ними», которую можно просчитать арифметически, как баланс импортно-экспортных операций, и указать на обладание «активами» — такими, как Пискатор[53]. Несмотря на подобный подтекст вопросов Петрова, непохоже, чтобы ВОКС мог предложить нечто такое, что могло бы всерьез изменить баланс культурно-научных сил, хотя Петрову и его сотрудникам этого, конечно же, хотелось. Совещание руководства ВОКСа подсказывает, что порыв эпохи «великого перелома» «перегнать» капиталистических соперников может быть интерпретирован как культурное соревнование с нулевой суммой не в меньшей степени, чем рывок на перевыполнение планов по выпуску промышленной продукции.
Однако при этом, хотя «великий перелом» и перемалывал один за другим все хрупкие компромиссы эпохи нэпа, старый ленинский тезис о том, что развитый и культурный Запад может многому научить страну социализма, оставался в неприкосновенности. Из основных вопросов Петрова можно заключить, что партийная верхушка и интеллигенция часто по-прежнему воспринимали превосходство Запада как нечто само собой разумеющееся, причем не только в тех сферах, в отношении которых с этим превосходством легко было согласиться (технологии, эффективность промышленного производства и в меньшей степени — наука). Например, недолго просуществовавшая программа ВОКСа по поддержке изучения иностранных языков подавалась как частичное решение общей задачи «информировать рабочих о культурных достижениях Запада». Другие программные установки того же периода снова и снова повторяли рецепт ленинской панацеи об усвоении всего «полезного» из «западноевропейской научно-культурной мысли»{595}. Идеологические взаимоотношения с Западом оставались крайне противоречивыми. Советские авангардисты и интеллигенты в тот период весьма охотно поддерживали транснациональные связи или даже становились законодателями моды среди западных писателей и художников, пораженных достижениями советской культуры на различных мероприятиях в Берлине, Париже, Праге и других местах, — и это даже под угрозой обвинений в космополитизме и «формализме», впервые пущенных в оборот около 1930 года{596}.
- История с географией - Евгения Александровна Масальская-Сурина - Биографии и Мемуары / История
- Дипломатия и войны русских князей - Широкорад Александр Борисович - История
- Лекции по истории Древнего Востока: от ранней архаики до раннего средневековья - Виктор Рeбрик - История
- История Христианской Церкви - Михаил Поснов - История
- Ордынский период. Лучшие историки: Сергей Соловьев, Василий Ключевский, Сергей Платонов (сборник) - Сергей Платонов - История
- Полный курс лекций по русской истории. Достопамятные события и лица от возникновения древних племен до великих реформ Александра II - Сергей Федорович Платонов - Биографии и Мемуары / История
- Почетный академик Сталин и академик Марр - Борис Илизаров - История
- Нидерланды. Каприз истории - Геерт Мак - История
- Дипломатия России. Опыт Первой мировой войны - Станислав Чернявский - История
- Анабасис. Греческая история - Ксенофонт Эфесский - История