камней.
– Верно. Нет соли. – Я отворачиваюсь от запретного источника. Сглотнув собственную слюну, я спрашиваю: – Ты посадил этот мох, чтобы отпугнуть незваных гостей?
Он усмехается:
И отравить свой народ?
Его народ? Энтони упомянул, что жители гор приручили воронов, но Морргот говорит так, будто все наоборот.
– Я полагаю, отравлять ваших последователей-людей и их домашних птиц было бы не так уж умно.
Домашних птиц?
Он выплевывает эти слова у меня в голове.
– Мои извинения. Мне не следовало называть их домашними птицами. – Делаю мысленную пометку: относись к его Воронам как к людям.
Покусывая губу, я изучаю гладкий потолок, возвышающийся на три этажа.
– Кто-то посадил мох или он просто начал расти сам по себе?
Коста Реджио посадил его в надежде, что это убьет полукровок. Единственное, в чем он преуспел, – это отравил жителей Ракоччи.
Ужас заставляет меня взглянуть на Морргота.
Тысячи людей погибли, прежде чем нам удалось воздвигнуть плотину и узнать о противоядии, чтобы защититься от этого мерзавца. И все же… и все же это по-прежнему считается одной из его самых блестящих уловок. Он добавляет низким голосом: Так начался Магнабеллум.
Я широко распахиваю глаза.
– Ты был… ты был ее свидетелем? – Не понимаю, почему я до сих пор удивляюсь всему, что касается Морргота, но все же…
Да. Был.
Я повторяю его слова, гадая, правда ли это или он рассказывает мне слезливую историю.
– Магнабеллум был войной между Шаббе и Люче.
Нет. Это была война между Воронами и фейри. Шаббины стали нашими союзниками.
– Но в книгах по истории говорится по-другому.
Потому что книги по истории пишутся победителями, Фэллон. Его грубый тон вибрирует в моем черепе. Действия Косты привели в ярость людей, которые до этого момента были лояльны к воронам. Твой отец предложил мне убрать непостоянного фейри, но я отказался, потому что Коста пользовался поддержкой Небба и Глейса, и я боялся, что они приплывут к нашим берегам, чтобы поддержать его переворот. Голос ворона становится тихим, но не спокойным, а гнетущим. Если бы я послушал Кахола, когда он сказал мне, что Коста узнал о нашем обсидиановом проклятии, Люче все еще был бы наш.
– Как он узнал о вашем проклятии?
От Мериам, его шаббинской любовницы. Той, которой он позже пожертвовал, чтобы создать защиту вокруг королевства.
У великого короля фейри, который ненавидел Шаббе, был роман с шаббинкой?
Морргот одним ударом когтя уничтожил все, что я знаю о зарождении Люче.
Птичье королевство… Безумие.
Как только весть о моем птичьем дворе дойдет до Марко и дедушки… Я содрогаюсь, представляя, как Юстус взбирается на другую сторону горы, чтобы поприветствовать меня стальным лезвием своего украшенного драгоценными камнями меча.
– Мой дедушка собирается убить меня, – размышляю я вслух.
Мертвые вряд ли могут убивать.
Кровь отливает от лица.
– Мой дедушка – он… Ты… ты убил его? – Это то, для чего Морргот улизнул посреди ночи? Я не могу решить, испытываю ли я облегчение или ужас.
Пока нет, но будь уверена, Фэллон, что с любым, кто желает тебе хоть каплю зла, я поступлю соответствующим образом.
Я моргаю, глядя на ворона, который трепещет своими темными крыльями с томностью насытившейся нектаром бабочки. Я достаточно хорошо узнала Морргота, чтобы понять, что его спокойствие – иллюзия и «поступлю» – это эвфемизм для слова «убить».
– Полагаю, я должна быть благодарна, что ты будешь действовать как мое оружие и щит, но я была бы признательна, если бы ты не совершал убийства необдуманно, особенно от моего имени. Как только наши пути разойдутся, эти смерти падут на мои плечи. – Данте простит предателя, но он слишком правильный, чтобы простить убийцу. – Одно дело, когда на моих руках перья, Морргот; совсем другое – когда на них кровь.
Ворон перестает хлопать крыльями, но все же остается в подвешенном состоянии, дрейфуя, как облака, окутывающие гору. Последовавшее за этим затишье оказалось напряженнее, чем предшествовавший ему шум.
Скоро жара станет невыносимой, а обещанный мной ручей все еще далеко. Мы должны идти.
– Мы не прогуляемся по твоему городу?
А потом ты убежишь обратно к своему ненагляднному принцу со всеми нашими секретами? Я думаю, что нет. Кроме того, у тебя нет крыльев.
– Я вполне могу пешком дойти.
Единственный способ попасть в мой город – это полететь.
Он уже уносится прочь на ветру, от которого веет ароматом тропиков – горячего песка, мокрых листьев и сладких фруктов.
– Тогда как все твои последователи-люди попадают туда? – Я осматриваю потолок, прежде чем перевести взгляд на его темную фигуру среди позолоченной синевы и сочной зелени.
Я думала, что вид на восток захватывает дух, но вид на запад за облаками… он не похож ни на один пейзаж, который я когда-либо видела. Изумруд вырезан в виде гигантских листьев вместо маленьких, аквамарин пенится на фоне полумесяцев песка, таких бледных, что они напоминают рассыпанный сахар, а яркие оттенки – пурпурный, мандариново-оранжевый и солнечно-желтый – борются за то, чтобы затмить друг друга.
Тареспагия блестит от яркого солнечного света и колышется в прохладном воздухе.
Бархатная морда толкает меня в плечо, выводя из задумчивости. Я глажу Фурию по носу, и конь наклоняется в ответ на мое прикосновение.
Я вздыхаю:
– Здесь красиво, правда?
Конь раздувает ноздри. Я воспринимаю это как согласие.
Как и всегда, Фэллон.
– Я рада, что ты не такой капризный, как он. Не думаю, что смогла бы справиться с двумя сварливыми компаньонами.
Я глажу коня по шее, затем ставлю ногу в стремя и подтягиваюсь. Тело скрипит, как корпус лодки в бурном море, срывая с губ стон.
Я рада, что мы направляемся к ручью, но что бы я только не отдала за пуховую перину.
– Эй, Морргот, ты сказал, что будет жарко. – Фурия бежит быстрой рысью, от которой у меня дрожат кости. – Может, мы могли бы остановиться в тени и вздремнуть? Или, еще лучше, в таверне со спальнями.
Мы отдохнем.
– В таверне? – Я хочу, чтобы он сказал «да», но надеяться, что Морргот сделает или скажет то, чего от него ждут, все равно что надеяться получить обратно украденный спрайтом медяк.
Поскольку я безумно оптимистична, я решаю воспринять его молчание как «может быть». И затем, когда мое тело раскачивается, как густой тропический лес, я начинаю мечтать о таверне, и, клянусь, я чувствую запах шипящего масла, на котором жарятся яйца, и вкус сладких булочек, подрумянивающихся в соседней духовке.
Пожалуйста, пусть это не будет плодом моего изголодавшегося воображения.
Хотя запах хлеба и яиц сохраняется, я понимаю, что он
