будущими попутчиками, от души расплылся:
— Если ты, дитя, всегда будешь на меня так реагировать, у меня, на старости лет разовьется комплекс неполноценности.
— Прошу прощения, — вновь залилась я румянцем. — Мне совсем не хочется, чтобы вы из-за меня заболели, — после чего величественный старец уже, не сдерживаясь, захохотал, а мы с Его Высочеством обменялись взглядами, различными по значению.
Однако ж, сама виновата: надо было, вместо того, чтоб носиться по парку, хотя бы узнать, как тут принято представать пред правительские черные очи. Сивермитис же, протерев их своей широкой ладонью, выдохнул напоследок, а потом изрек:
— Дорогие гости. Мы с вами не прощаемся и увидимся очень скоро. Но, мне, именно сейчас, хотелось бы сделать тебе, дитя, приятное, — взмахнул он рукой в сторону застывшего в сторонке Руда. — Я думаю, это тебе пригодится, в будущем, — и подал мне небольшую, сложенную книжкой картонку.
— Это твой паспорт, — среагировал на мой открывшийся рот, Стах. — Ты теперь — гражданка Тинарры, по праву особых заслуг перед ней.
— Спасибо… Но, ведь у меня, как у дриады, даже фамилии нет? — таращясь в незнакомые буквы и печати, пробормотала я.
— Как это, нет? Она там должна быть вписана, — глянул отец на сына, а сын — на меня:
— Я тебе потом все… переведу. Сивермитис, нам уже пора. Остальное, как договорились, — и, отвесив быстрый поклон, подхватил меня за руку.
— Стах, мне надоело публично позориться по твоей милости, — воспитанно шипя, поскакала я за ним по ступеням.
— По-моему, ты преувеличиваешь, любимая.
— Да что ты?
— Угу. Вот сейчас, например, у тебя раскраснелись лишь щеки. Уже без ушей. А скоро ты и вовсе перестанешь реагировать на разные… досадные мелочи, — уже подсаживая меня в седло, выдал нахал. На что я тут же свесилась к нему вниз:
— Все мои «досадные мелочи» закончатся сами собой в тот момент, когда я тебя, все-таки, грохну, огромная ты, ходячая неприятность.
— Это, вряд ли. Я же знаю, что ты меня любишь. И еще раз повторяю — привыкай…
За ворота дворцовой площади, занятой сейчас лишь ветром да еще голубями, мы выезжали молча и парами: Стах с моей насупленной персоной, следом за нами Хран с торчащим из сумки бесовским котом, а замыкающими — Любоня с Русаном. А потом сразу взяли вправо, на широкую, покрытую ровным серым булыжником улицу, состоящую из кирпичных одноэтажных домов. Странное это зрелище. Даже для меня, видевшей в жизни всего-то пару ладменских городов. А тут, как-никак, столица. Чистая, просторная и… одноуровневая. С яркими пятнами ровно остриженных деревьев и магазинных вывесок сразу на двух языках.
Встречающиеся нам по пути кентавры и люди, так же странно, никуда не спешили. А, завидев нашу, тоже, неторопливую процессию, уважительно кланялись, прикладывая ладони к сердцу. И делали это вполне искренне, ведь сиянием не обманешь. А на одном из переулков, в нашу сторону вывернула шеи целая группа, собравшаяся у широкого, оклеенного яркими бумажными листами столба. Один из кентавров, уже в годах, сделав шаг на мостовую, склонился, а потом громко произнес, глядя прямо Стаху в глаза:
— Эвлого сэс теон эльпида Тинарри!
— Что он сказал? — тут же закончила я свой молчаливый байкот, но, Стах лишь, склонив в ответ горожанину голову, пожал плечами:
— Поздоровался.
— Он сказал на эллинском: «Да благословят тебя боги, надежда Тинарры», — прищурясь на кружащих в небе птиц, разъяснил за него Хран. — Здесь многие так считают. Вчера дотемна на всех площадях и улицах праздновали возвращение Омеги.
— Надежда Тинарры, — скосясь на своего спутника, вздохнула я. — Красиво звучит. Тебя здесь любят.
— Угу…
— Стах, а почему все здешние дома одинаково низкие?
— Не выше одного этажа? — с усмешкой отозвался он. — Потому что, дворец Сивермитиса — одноэтажный, а рядовые тинаррцы не имеют права обитаться выше собственного правителя. Не только в Шаране, а по всей стране такая… «архитектурная традиция»: кентаврам лестницы неудобны, особенно, винтовые. Зато просторы и гражданская субординация вполне позволяют строиться вширь как душе угодно.
— А как переводится Шаран? — подала голос Любоня.
— На кенво, это — «пристанище». А река, которую мы пересечем по мосту сразу за городом, называется Киссада. То есть, «жизнь».
— А как звучит моя фамилия? — с прищуром глянула я на мужчину.
— Мира Ата, — улыбнулся он, глядя в уличный просвет.
— Это тоже кенво?
— Угу. «Моя половина». Теперь, даже по паспорту.
— Правда? — тихо выдохнула я, растерянно повернувшись туда же. — … Как будет на кенво «ты»?
— Ты?.. «Апэ».
— Апэ… мира… киссада, Стахос Мидвальди.
Мужчина посмотрел на меня, склонив голову набок, а потом также тихо ответил:
— Мне нужна лишь ее половина. Но, до самого последнего дня, — и, подстегнув Капкана, оглянулся к остальным. — Прибавим ходу. До обеда нам надо быть на месте.
— А что это за место, ты ведь так и не сказал.
— Потерпи немного, любимая, иначе испортишь мой тебе подарок…
Город, как бы долго не тянулся своими прямыми лучами улиц, все же, иссяк. И миновав, радующие всеми переливами зеленого, местные огороды, мы, наконец, выбрались в открытую степь. Еще вчера, на рассвете и в плохом настроении… да не выспавшись… к тому же, из маленького окна рыдвана, она уже показалась мне пушистой и солнечной. А вот сейчас… Сейчас Тинаррские просторы прямо благоухали жизнью, продуваемой теплым восточным ветром. И я, честно сказать, различия между ними и медоносными медянскими полями, совсем не прочувствовала. Разве, что…
— Это курган? — приложив ладонь ко лбу, кивнула я Стаху на уже изрядно осевший, но, все еще правильной треугольной формы бугор, на самой верхушке которого одиноко торчал куст хвойника.
— Он самый, — прищурился туда же мужчина. — Здесь раньше были земли кочевников. Поэтому данные «украшения» разбросаны на много миль вокруг. Но, им уже лет шестьсот, не меньше. Местные туда не лезут, после нескольких случаев… несчастных случаев.
— Ну и правильно делают, — ехидно изрек Тишок. — Евся, ты чуешь?
— Ага. Сила та же, что и на кладбище в Клитне. Только, здесь еще что-то другое. Будто хоронили…
— С защитой.
— Ну да, — развернулась я к бесу. — Хорошей защитой. — Тишок поскреб между возвращенных рожек и уж больно задумчиво хмыкнул:
— Стах, а вот, если…
— Пасть свою!
— Да что уж так сразу то? — возмутился искатель приключений. Только такие приключения, обычно по-другому называются.
— Ну, пробовал я… один раз. Там куда мы сейчас едем…
— Неприятности обязательно найдутся, — утвердительно собственным выводам скривилась я. — Так мы курганы будем копать? И мой подарок, видно, в одном из них схоронен?
— Это вы о чем сейчас? — мигом встрепенулась на своей Дуле Любоня.
— Понятия не имею, — уверил ее Стахос и вообще свернул
