Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы занимались любовью, чтобы компенсировать год без любви. Мы занимались любовью в память о прошедших ночах. Мы занимались любовью в память о скамейке в сквере на бульваре Распай. Потом мы опять занимались любовью – про запас, ведь нельзя было исключать, что следующий интервал у нас будет длиной в вечность. Последнее объятие оставило нас без сил. Было, наверное, около шести утра. Уже начали раздаваться звуки, предвещавшие день. Не знаю, можно ли было сказать, что Старый город проснулся, ведь он и не засыпал, разве что вполглаза. Другая половина была свидетелем нашего бунта.
– Надо немного отдохнуть, – сказала она. – В два часа Ба Му Сёсс (она произнесла название организации не во французском переводе, а на языке волоф) проводит выборы координационного совета протестующих накануне 14 сентября. Я должна там быть.
– Кто тебе сообщил о том, что здесь затевается?
– Друзья, корреспонденты газет, активисты. Многие журналисты следят за акциями гражданского протеста в Африке. После Алжира я поехала в Буркина-Фасо. Там познакомилась с сильными, решительными, революционно настроенными людьми. Достойными продолжателями дела Санкары. Когда я узнала о самоубийстве Фатимы Диоп, сразу поняла: в Сенегале что-то произойдет. И бикфордов шнур неизбежно протянется через Дакар. Я прилетела первым же рейсом. Сейчас здесь забрезжила надежда для борющейся молодежи всей Африки, всего мира. Нет, я не романтизирую бунт, если ты так подумал. Я знаю, во что порой обходятся протестные акции. Поэтому отношусь к ним с уважением. Поэтому хочу, чтобы мир увидел их, как вижу их я. В глазах у людей – огонь. Он переворачивает мне душу. Я вижу его в лице Фатимы. Это огонь гнева и негодования, но также и глубочайшего чувства собственного достоинства.
Я ничего не ответил и обнял ее за плечи. Она не отстранилась. Я даже как будто уловил едва заметное движение плеч и бедер: она хотела, чтобы наши тела сплелись теснее. Несколько секунд мы молчали.
– Ну, а ты? – спросила она. – Что ты делаешь в Сенегале?
Я помедлил с ответом. Должен ли я был сказать правду? Я не хотел признаваться ей, что вернулся в Сенегал ради Элимана и «Лабиринта бесчеловечности», так же как не решился признаться в этом родителям: из страха, что мой поступок сочтут легкомысленным или неуместным. Лучше солгать, чем рассказывать об увлечении, которое в сложившейся ситуации могло выглядеть неприличным. Какую ценность, какой смысл имеет мое расследование перед лицом событий, которые развернулись в стране несколько дней назад? Что значит творческий путь писателя в сравнении с бедствиями народа? Поиски главной книги в сравнении с желанием отстоять свое человеческое достоинство? Литература в сравнении с политикой? Элиман в сравнении с Фатимой? И я решил солгать. Сказал Аиде, что приехал в отпуск повидаться с родными.
Д – 3
На следующий день мы с Аидой, собираясь расходиться каждый по своим делам, стояли на оживленной улице в задумчивости: что подойдет для прощания? Быстрое чмок-чмок? Долгий поцелуй? Рукопожатие? Небрежный взмах пальчиками? Улица стесняла изъявление чувств, как и культура, и взгляды прохожих, и наш цвет кожи, и ее длинные волосы, туго заплетенные в косу за спиной, вбирающую в себя лучи полуденного солнца. Но, скорее всего, мы стеснялись друг друга: наше прошлое, на одну ночь извлеченное из мрака забвения, давило на нас тяжким грузом. По молчаливому обоюдному согласию мы выбрали быстрое однократное чмок, почти у самого рта. Я озаботился стереть перед возвращением домой красный след от помады. Она направилась в университет Шейха Анта Диопа, на учредительное заседание координационного совета Ба Му Сёсс. Мы обещали писать друг другу сообщения.
Когда я пришел домой, мама метнула в меня один из тех взглядов, которые без слов говорят: я твоя мать, и я знаю, чем ты занимался сегодня ночью. Однако она не задала никаких вопросов, отец – тоже. Вторую половину дня я провел дома, с младшими братьями и родителями, заново привыкая к их повседневной жизни, от которой во Франции у меня не осталось даже воспоминаний.
Пришла эсэмэска от Аиды: «Признаюсь, я скучала по тебе. Весь этот год мне хотелось написать тебе, но я удерживалась, чтобы не потерять лицо. Чтобы не усложнять жизнь. Но жизнь усложнилась сама собой. Мне тебя все еще не хватает. Все мои чувства требуют тебя. Они хотят снова узнать тебя. И хотят, чтобы ты снова узнал их. Тем не менее я считаю, что нам больше не надо встречаться. Знаю, я противоречу сама себе, но это так. А чего хочешь ты?»
«…Ты, наверное, хочешь, чтобы я сказала, что за человек он был? – говорила гаитянская поэтесса Сиге Д. – На этот вопрос нет простого ответа, Corazon. Он много месяцев посещал литературный салон моих родителей, прежде чем я впервые услышала его голос. Он мало разговаривал. Больше слушал; и возникала надежда, что благодаря своим размышлениям он вдруг одним словом разорвет завесу, которую никто не видел, но каждый чувствовал, и
- Песнь песней на улице Палермской - Аннетте Бьергфельдт - Русская классическая проза
- Обломов - Иван Александрович Гончаров - Разное / Русская классическая проза
- Русский диссонанс. От Топорова и Уэльбека до Робины Куртин: беседы и прочтения, эссе, статьи, рецензии, интервью-рокировки, фишки - Наталья Федоровна Рубанова - Русская классическая проза
- Девять жизней Роуз Наполитано - Донна Фрейтас - Русская классическая проза
- Птица Карлсон - Владимир Сергеевич Березин - Публицистика / Периодические издания / Русская классическая проза
- Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года - Александр Пушкин - Русская классическая проза
- Николай Суетной - Илья Салов - Русская классическая проза
- Дети Везувия. Публицистика и поэзия итальянского периода - Николай Александрович Добролюбов - Публицистика / Русская классическая проза
- Я говорю на русском языке. Песни осени. Книга вторая. Куда-то плыли облака… - Галина Теплова - Поэзия / Русская классическая проза
- Пони - Р. Дж. Паласио - Исторические приключения / Русская классическая проза