Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава Седьмая
Ф. И. ТЮТЧЕВ
Сегодня уже ни у кого не вызывает сомнений, что Федор Иванович Тютчев является одним из величайших лирических поэтов мира. Однако это признание пришло далеко не сразу, путь его был трудным и долгим. Речь идет не только о широте признания, но и о глубине понимания этой на редкость содержательной и своеобразной поэзии. Одним из первых в ряду весьма немногочисленных современников Тютчева, осознавших истинный масштаб его дарования, стал Н. А. Некрасов, который назвал лирику Тютчева одним из «немногих блестящих явлений» русской поэзии. Удивительно точным оказалось и предсказание И. С. Тургенева, писавшего, что стихотворения Тютчева переживут многое в современной литературе, что теперь кажется долговечным и пользуется шумным успехом.
Среди тех, кто высоко ценил Тютчева, — А. А. Фет и Д. И. Менделеев. Н. Г. Чернышевский и М. Горький. С «изумлением и восторгом» отзывался о Тютчеве Лев Толстой и даже склонен был иногда ставить его поэзию выше пушкинской. Именно Толстой сказал однажды: без книжки стихотворений Тютчева «нельзя жить». И он же, Толстой, не раз сетовал на то, что лирика этого поэта не получила должной оценки, что критики нередко «забывают» о нем, считают, что он устарел. И действительно, и при жизни Тютчева, и долгое время спустя после его смерти, круг его читателей был весьма малочисленным. И довольно устойчивым было мнение, высказанное критиком А. М. Скабичевским, что Тютчев поэт «посредственный», что большинство его произведений читается с трудом и ценится лишь самыми строгими и «рьяными эстетиками».
Настоящее признание Тютчева как поэта великого началось лишь в конце XIX — начале XX века. Если же говорить о широком признании и популярности, то они пришли гораздо позднее. И все же и сегодня можно сказать, что Тютчев продолжает оставаться в ряду всё еще плохо прочитанных русских поэтов. Причин тому много, и о некоторых из них речь в дальнейшем. Но об одной, и, пожалуй, главной, следует сказать сразу. Несомненно, что часть трудностей, связанных с дальнейшим постижением творческого наследия поэта (как и непонимание его современниками), были обусловлены исключительным своеобразием поистине гениального поэта, который столь ощутимо опередил свое время, что созданные им произведения самым активным образом продолжают участвовать в познании мира и человека в наши дни.
Федор Иванович Тютчев родился 23 ноября (5 декабря) 1803 года в селе Овстуг Брянского уезда Орловской губернии. Тютчевы принадлежали к старинному русскому дворянству. Детство будущего поэт прошло в Овстуге, юность была связана с Москвой.
Большое умственное и нравственное влияние на Тютчева оказал С. Е. Раич, поэт и переводчик, который в качестве домашнего учителя должен был подготовить юношу к поступлению и университет. По словам И. С. Аксакова, первого биографа Тютчева, это был человек в высшей степени оригинальный, бескорыстный, чистый, соединявший солидность ученого с поэтическим пылом и младенческим незлобием. Раич работал над переводами латинских и итальянских поэтов и поощрительно относился к первым переводческим и стихотворным опытам юного Тютчева, который очень скоро стал для него не учеником, а товарищем. И не случайно, конечно, в начале 1818 года четырнадцатилетний Тютчев (к этому времени он переводил Горация и сочинял стихи в подражание этому поэту) был принят в Общество любителей российской словесности. А через год его стихи были впервые напечатаны, и в этом же году он был принят на словесное отделение Московского университета. Университет он закончил в 1821 году. 23 ноября, в день восемнадцатилетия Тютчева, Совет Московского университета утвердил своего бывшего слушателя в звании кандидата.
В июне 1822 года Тютчев был причислен к дипломатической миссии в Мюнхене и последующие двадцать два года своей жизни провел в западноевропейских странах. В Россию он приезжал только во время немногочисленных отпусков. В Мюнхене (в 1826 году) он женился на вдове русского дипломата Элеоноре Петерсон; здесь же он познакомился с философом Шеллингом, с поэтом Генрихом Гейне, стихи которого одним из первых стал переводить на русский язык. Кстати сказать, переводил он и других немецких поэтов — Гете и Шиллера.
Дипломатическая служба не обременяла Тютчева (к карьере и чинам он был почти равнодушен). И досуг он употреблял с большой пользой для себя, серьезно занимаясь изучением истории, философии, языков. И надо сказать, весьма и весьма преуспел в этом, «Вообще это был духовный организм, трудно дающийся пониманию: тонкий, сложный, многострунный. Его внутреннее содержание было самого серьезного качества» [292], – так писал о Тютчеве И. С. Аксаков. Близок к этому мнению был и И. В. Киреевский, который, после встреч с Тютчевым в Мюнхене, сообщал в Россию: «Он уже одним своим присутствием мог бы быть полезен в России: таких европейских людей у нас перечесть по пальцам» [293].
И вместе с тем этот «европейский человек» сообщает в одном из писем к родителям: «Мне надоело существование человека без родины». А в другом говорит еще более определенно: «Хоть я и не привык жить в России, но думаю, что невозможно быть более привязанным к своей стране, нежели я, более постоянно озабоченным тем, что до нее относится… Я заранее радуюсь тому, что снова окажусь там» [294].
Что касается каких-то прямых связей и отношений Тютчева с родиной, то они, как правило, были редкими, случайными, эпизодическими. Это всего четыре отпуска за два десятилетия его службы за границей; это встречи и беседы с соотечественниками, приезжавшими в Мюнхен, это, наконец, переписка Тютчева с российскими корреспондентами, отношения, связанные с посылкой стихов и публикацией их в русских журналах и альманахах («Урания», «Северная лира», «Галатея»).
Стихотворения, печатавшиеся в этих изданиях в 20—30-е годы, не принесли Тютчеву известности в России (хотя некоторые из них позднее будут признаны классикой русской поэзии). Важным этапом в творческой биографии поэта станет публикация шестнадцати стихотворений, отобранных Пушкиным, в журнале «Современник» (1836, № 3) под общим заглавием «Стихотворения, присланные из Германии», с подписью «Ф. Т.». Но и они не сделают его имя популярным. И после смерти Пушкина, вплоть до 1840 года, стихи Тютчева публиковались в «Современнике» (с 1838 года подписывались «Ф. Т-в»). Как полагают, и эти стихи были отобраны еще самим Пушкиным.
Многие биографы и исследователи задавались вопросом, каким образом Тютчев в иноземной среде сумел сохранить строй и чистоту русского языка, как вообще в таких условиях мог создаться в нем русский поэт. В самом деле, и на службе и дома у него говорили по-немецки и по-французски (после смерти первой жены, ни слова не знавшей по-русски, он вновь женился на немке, Эрнестине Дёрнберг, которая выучилась русскому языку, только когда они переехали в Россию).
«Конечно, язык — стихия природная, — писал по этому поводу И. С. Аксаков, — и Тютчев уже перед отъездом за границу владел вполне основательным знанием родной речи. Но для того, чтобы не только сохранить это знание, а стать хозяином и творцом в языке… чтобы возвести свое поэтическое, русское слово до такой степени красоты и силы, при чужеязычной двадцатидвухлетней обстановке, когда поэту даже некому было и поведать своих творений… для этого нужна была такая самобытность духовной природы, которой нельзя не дивиться» [295].
В Россию Тютчев вернулся в 1844 году. Ряд лет он служит в ведомстве министерства иностранных дел, а затем, с 1858 года и до самой смерти, он — председатель Комитета цензуры иностранной литературы при министерстве иностранных дел. К службе своей, как и в заграничной жизни, он не проявляет особого рвения. Поистине прав был биограф Тютчева, заметивший, что в тщеславии у него был органический недостаток. Он ведет светский образ жизни, большим успехом пользуются его эпиграммы, мудрые и блестящие изречения, меткие словечки. Конечно, ему приятен этот успех, но в то же время он не вполне светский человек. Его тяготят условности светской «морали», он дорожит своей независимостью, своим правом на свободу проявления своих мыслей и чувств. Для «светского» человека Тютчев слишком много читает, слишком глубоко и разрушительно мыслит.
И ещё: он всегда был весьма невысокого мнения о своих стихотворениях, очень не любил говорить о них, более чем равнодушно относился к их судьбе: и тех, которые нужно было печатать, и тех, которые уже были опубликованы. Многие стихи, нередко — из лучших лучшие, он вообще не печатает, о некоторых из них — просто забывает. Не принимает участия он в обоих прижизненных изданиях своих стихов (1854 и 1868 годов). Да и самый выход в свет этих отдельных сборников стихотворений вызывает у него либо иронию, либо раздражение. «Милая моя дочь, — читаем в его письме, — Речь идет о только что появившемся, весьма ненужном в весьма бесполезном издании виршей, которые были бы годны разве лишь на то, чтобы их забыли. Но так как, несмотря на все отвращение, которое я принципиально к этому питал, я кончил тем, что дал свое согласие — из чувства лени и безразличия, то потому и не имею права на это сетовать» (2,320).
- Малый бедекер по НФ, или Книга о многих превосходных вещах - Геннадий Прашкевич - Публицистика
- Избранные эссе 1960-70-х годов - Сьюзен Зонтаг - Публицистика
- Тихая моя родина - Сергей Юрьевич Катканов - Прочая документальная литература / Публицистика
- Дети Везувия. Публицистика и поэзия итальянского периода - Николай Александрович Добролюбов - Публицистика / Русская классическая проза
- Очерк и публицистика - Борис Куркин - Публицистика
- Русская война - Александр Дугин - Публицистика
- Союз звезды со свастикой: Встречная агрессия - Виктор Суворов - Публицистика
- Великая легкость. Очерки культурного движения - Валерия Пустовая - Публицистика
- Татаро-монгольское иго. Кто кого завоевывал - Анатолий Фоменко - Публицистика
- Священные камни Европы - Сергей Юрьевич Катканов - Публицистика