Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот как-то я была больна, она это знала. Я специально не хочу писать ни про диагноз, ни про болезни. Я хочу написать только про одно – про человеческие отношения. Так случилось, что я, уже понимая, что мне все хуже и хуже, позвонила ей. Тогда уже появились первые мобильные телефоны – я помню, у меня он уже был, а у нее еще не было. Но я тем не менее позвонила ей на работу и сказала: «Танечка, мне очень плохо, мне нужно сделать одно исследование, я боюсь, поехали вместе». Она говорит: «Обязательно!» – и тут же подлетела. Мы поехали вместе с ней.
Необходимо было мне буквально немедленно ложиться на сложнейшую операцию. Я, конечно, рыдаю. Она стоит потерянная, потом я перестала рыдать, понимала, что уже как-то надо мобилизоваться. И она мне говорила: «Немедленно собирайся, немедленно делаем, все будет хорошо. Надо! И не смей даже раскисать ни на секунду!» Она вот, знаете, прямо как какой-то магнит, к которому притягивается что-то слабое или более легкое по энергетике. Она так спрессовалась и мгновенно меня подтянула к себе душой, сердцем, силами, и я понимала, что это надо делать.
Короче, иду. Но, прежде чем идти, я должна сыграть спектакль «Татуированная роза». Я спрашиваю врачей: «Можно?» – «Можно». А на следующий день я уже ложилась. И вот, вы знаете, я выхожу играть эту «Татуированную розу» и, как в последний раз, вижу эти декорации. Ребята, наверное, и не понимали, что со мной. Я никому не говорила, ни костюмерам, ни гримерам – никому. Наверное, они просто видели, что я была очень собранная, и вот, представьте себе, там роль трагическая, и мне не надо было даже настраивать себя на Серафину. Я уже играла как Ирина, сама, живя совершенно другой своей жизнью, помимо роли. Потому что я прощалась. Прощалась со сценой, прощалась с целым периодом ярчайшей, интереснейшей жизни моей, ощущала чудовищный страх перед завтрашним днем, и страх оттого, что все изменится, прощалась со своим зрителем, когда мы кланялись в последний раз, как мне казалось, в тот момент, поверьте, я, наверное, слабая, я не могла себе говорить: «Нет! Все будет хорошо! Скоро я снова выйду на сцену!» Не было у меня таких мыслей. У меня мысли были совершенно другие и ощущения другие.
Все аплодируют, несут цветы, а мы должны с Боречкой Коростелевым, обнявшись, счастливые смотреть друг на друга, а потом под ручку, так поставил Рома Виктюк, идти через всю сцену кланяться. И вот я смотрела на него. Он не понимал, только спросил: «Ирина Петровна, что с вами? Что вы такая грустная?» – «Ничего, ничего», – сказала я, наверное, сдерживая слезы, я уже не помню. Но тем не менее вот это ощущение прощания было.
И такое же ощущение прощания было накануне операции, когда пришел ко мне в больницу Андрей. Он шел по коридору, я стояла в дверях и ждала. Он шел в вечернем костюме, в котором выходил на сцену, когда мы с ним гастролировали. Он всегда очень любил красивую обувь и любит. И у него были очень красивые ботинки. И сзади шел человек, какой-то дежурный врач, и таким «железным» голосом: «Почему вы не надели бахилы?» А он шел с огромным букетом роз какого-то невероятного цвета – коричнево-розового. Они были такие красивые, их было много, раскрытые, знаете, очень красивый букет. И, конечно, бодрый веселый голос: «Ну вот, тут меня заставляют надевать какие-то бахилы! Ну не могу же я прийти к тебе в бахилах каких-то, каком-то халате. Я хочу, чтобы ты меня видела в красивом виде».
Я сразу стала говорить, каков вид и как все прекрасно, мы долго не знали, куда поставить розы, потом наконец поставили, а потом договорились: «Значит так, первое, как только проснешься, сразу звонишь мне! Хорошо?» И как-то у меня не было времени так уж сильно переживать, жаловаться, прощаться, – просто я знала, что у меня задание – сразу же первое – звонить и докладывать, как дела.
Наступило утро. Надо уже направляться на операцию. И вдруг приходит Танечка. В бахилах, в халате голубом, шапочке и маске. И торчат только два глаза. Испуганные, нежные, добрые. И она шла за мной до того места, куда ей уже входить было нельзя.
Долго все длилось. И каждый, наверное, по-разному рассказывает, как он выходил из наркоза, у каждого свои ощущения; у меня была очень смешная история. Мне что-то снилось, у меня было ощущение, что я была в космосе, что я где-то в розовом парю, у меня все время было ощущение нежно-розового цвета. И абсолютно не было ощущения меня реальной, только моя душа, которая где-то летает, потом вдруг я куда-то лечу вниз-вниз-вниз и мне безумно больно, и вдруг я чувствую, что меня придавливает каким-то жутким камнем, и тут я слышу голос: «Она не дышит, надо, чтобы она дышала. Ну-ка, чтобы она дышала, давайте-ка!»
Потом я даже не понимаю, что – то ли меня бьют по лицу, я открываю глаза и, о боже! – поскольку я все время лечу в космосе, мозгами понимаю, что я в космосе, и вдруг открываю глаза и вижу перед собой женщину, в шапочке, маске, кусок красных щек виден и абсолютно, как мне кажется, раскосые глаза, и точно такой же врач, мужчина, у которого точно так же: шапочка, маска, глаза и красные щеки. И я подумала: «Ой, это гуманоиды!» – и закрыла глаза сразу. И опять слышу: «Да что же это! Ну-ка дыши!» – и теребят меня всячески.
После этого я уже открываю глаза и понимаю, что это медсестра и доктор, и я его узнаю, потому что он перед операцией ко мне приходил, и я его очень испугалась и занервничала. А как выяснилось, это один из самых лучших реаниматологов в этом институте. К сожалению, позже я узнала, что он очень скоро умер. Теперь я понимаю, что, конечно, у них адски нервная, сложная и трудная работа. Царствие ему Небесное. Спасибо ему.
Потом, когда я перед этими людьми выступала – естественно, я попросила сама шефски у них выступить перед каким-то праздником, – я рассказала эту историю про гуманоидов. И говорю: «А нельзя ли посмотреть, кто это был?» И встает женщина, такая большая, круглая, полная, с огромными щеками. «Это я!» Весь зал хихикает, естественно.
- Репетиция - любовь моя - Анатолий Васильевич Эфрос - Биографии и Мемуары / Культурология
- О Михаиле Кедрове - Михаил Смирнов - Биографии и Мемуары
- Очерки Русско-японской войны, 1904 г. Записки: Ноябрь 1916 г. – ноябрь 1920 г. - Петр Николаевич Врангель - Биографии и Мемуары
- Я был секретарем Сталина - Борис Бажанов - Биографии и Мемуары
- Оно того стоило. Моя настоящая и невероятная история. Часть II. Любовь - Беата Ардеева - Биографии и Мемуары
- Булгаков и Лаппа - Бояджиева Людмила Григорьевна - Биографии и Мемуары
- Елизавета Петровна в любви и борьбе за власть - Николай Федорович Шахмагонов - Биографии и Мемуары / История
- Вивьен Ли. Жизнь, рассказанная ею самой - Вивьен Ли - Биографии и Мемуары / Публицистика
- О судьбе и доблести - Александр Македонский - Биографии и Мемуары
- Олег Стриженов и Лионелла Пырьева. Исповедь - Олег Стриженов - Биографии и Мемуары