И тут я увидела. В голубых небесах свернулась бесконечная змея, зеленая с золотом, с четырьмя огненными глазами, — черно-красное пламя, испускавшее лучи во все стороны; в кольцах она удерживала великое множество смеющихся детей. Стоило мне взглянуть, видение размылось. Извивающиеся реки крови потекли с небес, кровь гноилась безымянными формами, — чесоточные псы, волочащие за собой выпавшие кишки, полуслоны-полужуки, нечто, похожее на жуткий выбитый глаз, окаймленный кожаными щупальцами, женщины с кожей, бугрящейся и пузырящейся, точно кипящая сера, и испускающей облака, собирающиеся в тысячи новых очертаний, еще более чудовищных, чем их прародительница, — таковы были насельники этих полных ненависти рек. Кроме того, были вещи, которые невозможно назвать или описать.

Меня привел в себя вид Артура, хрипящего и задыхающегося, его скрутила судорога.

После этого случая он так по-настоящему и не оправился. Тусклый взгляд стал еще туманнее, речь медленней и неразборчивей, головные боли чаще и пронзительней.

На смену прежней замечательной энергии и активности пришел ступор, его жизнь превратилась в постоянную летаргию, сползающую в кому. Частые судороги предупреждали меня, что он находится в опасности.

Иногда его дыхание становилось тяжелым и шипящим, словно у разъяренной змеи; ближе к концу оно приобрело тип чейн-стока со вспышками все более усиливающимися по длительности и остроте.

И, тем не менее, он оставался самим собой; тот ужас, который был и все же не был им, не выглядывал из-под покрова.

— Пока я нахожусь в сознании, — сказал Артур в момент редкого просветления рассудка, — я могу сообщать тебе то, что я думаю; как только сознательное эго вытесняется, ты ловишь бессознательную мысль, которая, боюсь — о, как я этого боюсь! — и есть большая и истинная часть меня. Ты извлекла неразгаданное объяснение из мира снов; ты — единственная женщина на свете, — возможно, другой никогда не будет, — у которой есть возможность изучить феномен смерти.

Он искренне убеждал меня, в надежде умерить мою скорбь, чтобы я всецело концентрировалась на мыслях, появляющихся в его сознании, когда он больше не способен был выражать их, и на бессознательном, если сознание блокировала кома.

Это и есть тот самый эксперимент, который я ныне заставляю себя описать. Пролог оказался длинным; необходимо было представить человечеству факты простейшим путем, чтобы оно смогло узнать верный способ самоубийства. Я искренне прошу читателей не сомневаться в истинности моего рассказа; описания наших экспериментов, оставленные в моем завещании величайшему из ныне живущих мыслителей, профессору фон Бюле, докажут, что моя повесть правдива, и что существует великая и страшная необходимость действовать немедленно и решительно.

ЧАСТЬ II

Удивительным физическим проявлением болезни моего мужа была всеобъемлющая прострация. Тело столь сильное, что подтверждали частые судороги, и такая инертность в нем! Он мог целый день лежать, как бревно; затем без предупреждения или конкретного повода начинались спазмы. Уравновешенный научный мозг Артура хорошо переносил это состояние; бред начался только за два дня до смерти. В тот момент меня не было рядом, я совсем измучилась и не могла спать, так что доктор настоял, чтобы я отправилась на продолжительную автомобильную прогулку. На свежем воздухе я задремала и проснулась оттого, что незнакомый голос сказал мне прямо в ухо: "Ну а теперь — гвоздь программы". Поблизости никого не было. И тут я услышала голос моего мужа — знакомый и любимый, — ясный, сильный, низкий, размеренный: "Запомни все точно, это очень важно. Меня увлекают силы бессознательного. Может быть, я больше не смогу с тобой говорить. Но я здесь, меня не изменят страдания; я всегда смогу думать; ты всегда сможешь читать мои… — Голос сорвался в страстный вопрос. — Но кончится ли это когда-нибудь? — словно некто что-то ему сказал. И тут я услышала смех. Смех, который я слышала под мостом Магдалины, был божественной музыкой по сравнению с этим! Даже лицо Кальвина, когда он злорадствовал, глядя на сожжение Сервета, преисполнилось бы милосердия, услышь он этот смех, превосходно воплощавший самую суть проклятия.

С этой минуты мысли моего мужа словно поменялись местами с мыслями другого. Они были снизу, внутри, подавлены. Я сказала себе: "Он мертв!"

И тут возникла мысль Артура: "Лучше б я притворился безумным. Это спасло бы ее, быть может, и это изменило бы все. Сделаю вид, что я зарубил ее топором. Будь все проклято! Надеюсь, она не слышит. — Теперь я уже полностью проснулась и велела шоферу ехать домой. — Надеюсь, она погибла в автокатастрофе, надеюсь, что ее разнесло на миллион кусочков. Господи! Услышь мою молитву! Пусть анархист бросит бомбу и разорвет Магдалину на миллион кусочков! Особенно мозг! Главное — мозг. О Боже! Моя первая и последняя молитва: разнеси Магдалину на миллион кусочков!".

Самым ужасным в этой мысли была моя убежденность — тогда и теперь — что она возникла в сознании совершенно ясном и последовательном. И я чрезвычайно боялась думать о смысле его слов.

У дверей палаты меня встретил санитар, попросивший не входить. Не владея собой, я спросила "Он умер?", и, хотя Артур лежал на постели абсолютно недвижный, я прочитала ответную мысль "Умер!", безмолвно произнесенную полным издевки, ужаса, цинизма и отчаяния тоном, которого я никогда не слышала прежде. Это было нечто или некто, бесконечно страдавший и бесконечно глумившийся над самим страданием. И это нечто завесой отделяло меня от Артура.

Снова послышалось свистящее дыхание; казалось, Артур пытается выразить себя, прежнего. Ему удалось негромко произнести: "Это полиция? Выпустите меня из дома! За мною пришла полиция. Я зарубил Магдалину топором". Появились симптомы бреда. "Я убил Магдалину", — пробормотал он десяток раз, потом принялся снова и снова повторять "Магдалину…", голос угасал, затихал, все еще повторяя. Затем внезапно, очень ясно и громко, пытаясь привстать на постели, он произнес: "Я размозжил Магдалину топором на миллионы кусочков". И после секундной паузы: "Миллион — в наши времена не так уж много". После этого (теперь я понимаю, что то был голос вменяемого Артура), он снова начал бредить. "Миллионы кусочков", "целый миллион", "миллион миллион миллион миллион миллион, миллион" и так далее, и вдруг внезапно: "Собачка Фанни умерла".

Я не могу пояснить последнюю фразу моим читателям, скажу только, что она значила для меня очень многое. Я зарыдала. И в этот момент уловила мысль Артура: "Ты должна записывать, а не плакать". Я взяла себя в руки, вытерла слезы и принялась писать.

В этот момент пришел врач и стал уговаривать меня отдохнуть. "Вы только сами себя изводите, миссис Блэр, и совершенно напрасно, потому что он без сознания и ничего не чувствует". Пауза. "Господи! Почему вы так на меня смотрите?", — воскликнул он, не на шутку испугавшись. Верно на моем лице появилось нечто от этой дьявольщины, что-то от этого хохота, этого отвращения, этой трясины презрения и безнадежного отчаяния.

Я вновь погрузилась в себя, устыдившись, что сущее знание — сиречь знание гнусное — преисполнило меня столь жуткой гордыни. Теперь понятно, отчего пал Сатана! Я стала понимать старые легенды, да и многое другое…

Я сказала доктору Киршоу, что исполняю последнюю волю Артура. Он не стал возражать, но я заметила, что он подал знак санитару, чтобы тот не спускал с меня глаз.

Палец больного подозвал нас. Говорить Артур не мог, лишь чертил круги на одеяле. Врач (с примечательной сообразительностью), подсчитав круги, кивнул:

— Да, уже почти семь часов. Время принимать лекарство, верно?

— Нет, — объяснила я, — он хочет сказать, что он в седьмом круге дантова Ада.

В этот момент у Артура начался буйный бред. Дикие долгие вопли вырывались из его горла: его неустанно пожирал Дис; каждый вопль свидетельствовал о встрече с зубом чудовища. Я объяснила это врачу.

— Нет, — ответил тот, — он потерял сознание.

— Увидите, — сказала я, — он издаст еще восемь воплей.

Доктор Киршоу взглянул на меня удивленно, но принялся считать.

Мои подсчеты оказались верны.

Он обернулся ко мне:

— Да человек ли вы?

— Нет, — отвечала я. — Я коллега своего мужа.

— Мне кажется, это внушение. Вы его гипнотизировали?

— Нет, но я умею читать его мысли.

— Да, теперь припоминаю. Я читал очень любопытную работу о рассудке, два года назад.

— Это были детские забавы. Но позвольте мне продолжить работу.

Он дал последние распоряжения санитару и ушел.

Страдания Артура в этот момент были невыразимы. Он был пережеван в полную кашу и очутился на языке Диса, каждый кровавый кусочек сохранял идентичность свою собственную и целого.

1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 23

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Сборник рассказов - Алистер Кроули бесплатно.

Похожие на Сборник рассказов - Алистер Кроули книги

Сэр Гибби - Джордж Макдональд - Классическая проза
Солнце живых (сборник) - Иван Шмелев - Классическая проза
Три часа между рейсами - Фрэнсис Скотт Фицджеральд - Классическая проза
Мэр Кэстербриджа - Томас Гарди - Классическая проза
Собрание сочинений в шести томах. т.6 - Юз Алешковский - Классическая проза
Собрание сочинений. Т. 22. Истина - Эмиль Золя - Классическая проза
Недолгое счастье Френсиса Макомбера - Эрнест Миллер Хемингуэй - Классическая проза
Снега Килиманджаро - Эрнест Миллер Хемингуэй - Классическая проза
Онича - Жан-Мари Гюстав Леклезио - Классическая проза
Ученик брадобрея - Уильям Сароян - Классическая проза

Оставить комментарий