Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— По-о-шел, договорился! — Федька отпрянул, чтобы Антон не мог достать его своей медвежьей ладошкой. — А дело проще холостого патрона. Корзинкин ранен, ему много воевать нельзя, надо лежать. А тебя, Антон, я давно бы перевел в санитары.
— Перед всей бригадой выставляешь нас трусами, дезертирами? — наскочил я на Федьку.
Тут Антон подхватил нас обоих под ручки и увел в землянку. Сидим все рядышком. Федька в середине, одну руку он положил мне на коленку, другую Антону.
— Вот мы все одинаково бойцы и все разные. У одного — отец, мать, бабушка, брат Данька, две сестренки, у другого — жена, сын, дочка, — передохнул, — а у меня — никого, кругом один ветер. Кто умер, кто бросил меня, кто не знает, что шарахается где-то сродник Федька. И чего вас заедает, если я немножко за ваших сродников поработаю? — Федька сорвал пеструю немецкую плащ-палатку, закрывавшую вход в землянку, и мы увидели как бы раскаленные солнцем дубы, сосны, росистую поляну всю в мелких капельках-огоньках, Алену Березку с охапкой белья. — Что обидного, если вот за это повоюю на копейку больше вашего? Ну что… говорите!
Мы сказали:
— Воюй, твое право. Но не хлопочи, не вытягивай нам поблажки у командиров, не подменяй нас!
Федька старается ходить в боевые задания только с нами, но там уж частенько ставит свою жизнь за нас. То и дело слышишь: «Я сбегаю», «Я сделаю»; то и дело видишь: пополз выяснить что-нибудь подозрительное, полез на дерево сориентироваться. Мы стараемся не отставать от него, но он так ловок и быстр, что равняться с ним немыслимо.
В районе, где находится наш десант, у противника собрано несколько полков пехоты, много танков, минометов, самоходок. Сокрушить этот кулак сразу весь нам не под силу, и мы уничтожаем его по частям. Каждую ночь наши небольшие отряды и группы внезапно, дерзко громят вражеские штабы, склады, обозы, рвут мосты, дороги, связь. Эта тактика сбивает противника с толку: он ждет, что налетят здесь, а бьют там; повернет силы туда, а стукнут здесь; замахнется для большого, уничтожающего удара, а нас уже нет, мы далеко.
Нам эта тактика помогает хранить в тайне свое расположение, свою главную базу. Противник не знает, куда двинуть свои полки, до сих пор топчется на одном месте. Ему известно, что мы хоронимся в лесу, но лес-то большой и окружить, прочесать его весь трудно.
Почти каждую ночь прилетают к нам «утята» — маленькие самолеты «У-2», выключают моторы и начинают планировать низко-низко над лесом. Летчики во все горло кричат:
— О-го-го, десантники! Здравствуйте! Разводи быстро костры. Станем бросать боеприпас. Пошарь вон там, справа, — газеты сбросили.
Нам кажется, что летчиков слышно на весь лес, на весь мир. Нам это как нож к горлу: кругом ведь немцы. И мы чертыхаемся на летчиков, но разводим костры. С самолетов сыплются парашютно-десантные мешки, большей частью с оружием и боеприпасами.
Сбросив груз, летчики орут опять же во все горло:
— Кончай костры! Мы отработали. Завтра снова будем, ждите. До свиданья!
Включают моторы и улетают.
Однажды с тем же криком: «О-го-го, десантники!» — прилетел гадкий утенок. Мы заподозрили его по шуму мотора, он не выключил его, и воздержались разводить костры. Но самолет и без костров сбросил что-то. Оказались листовки: фашисты призывали выдавать десантников, за каждого сулили много водки и махорки. Но пока мы не знаем случая, чтобы кого-то из наших обменяли на выпивку и курево.
«Утята» сыплют и сыплют боеприпасы, вооружают нас для больших дел. Мы все расширяем, усиливаем борьбу, можно сказать, залезли противнику в брюхо и рвем там всё. Прошлой ночью одна из наших групп подорвала эшелон с оружием, шедший к Днепру. Грохот рвущихся снарядов, бомб, мин был такой, что мы, находившиеся за несколько километров от взрыва, открывали рты и зажимали уши, чтобы не оглохнуть. А ребята, сделавшие взрыв, вернулись глухими.
Доктор уверяет, что глухота временная, скоро пройдет.
Говорят: «Разведка — глаза и уши армии», а для десанта она само сердце, без нее десант долго не наживет. И мы постоянно ведем глубокую, круговую разведку. Ведут не только разведчики, а все, кого сочтет способным наше командование.
Вот сейчас по лощине, поросшей реденьким кустарником, мы подползаем к небольшой деревне. И вдруг по той же лощине идет старикашка, идет прямо на нас без всякой опаски, даже радостно, и подает всякие знаки головой, руками, чтобы не стреляли. Оружия при нем не видно. Но по воинскому уставу мы командуем:
— Стой!
А старикашка сует нам руку, лопочет:
— Здравствуйте! Я к вам. Узнал, что прилетели первые ласточки, и пошел искать. Насилу нашел. Не знаю, как назвать вас. Не осудите, если ошибусь. Здравствуйте, господа-товарищи, сынки, спасители!
Выглядит старикашка комедиантом со сцены: голова и борода красно-рыжие с проседью, на макушке большая лысина. Все кажется неестественным, приклеенным. Одет в ватную куртку и штаны с таким количеством заплат — самых разных, ярко-диких, — будто сшиты они из лоскутного одеяла. На ногах самодельные калоши, склеенные из грубых, рубчатых автомобильных покрышек.
— Хитро здоровкаешься: «Господа-товарищи». Чем-нибудь угодишь, — воркочет Арсен, оглядывая придирчиво старикашку.
А тот подхватывает радостно:
— Вот именно, вот именно так, угадал: здоровкаюсь на всяк случай.
Федька. Не перед всяким же.
— Вот именно, что перед всяким. Поклонишься — не переломишься. Оттого и жив, цел. Не гнись — не носил бы уж головы.
Арсен. Видать, жук.
Старикашка (радостно). Жук, верно, жук! И зовут Кузькой.
Арсен. До седых волос дожил — и все Кузька. (Укоризненно мотает головой.)
Кузька. Да, да. Как зачали во младенчестве кузькать, так и осталось на всю жизнь. Давно уж я и многолет и многодед, а все едино кузькают.
Антон. Фамилия есть?
Кузька. Как не быть. Пудов. И прозвище есть — Баскобай.
Антон. Что это значит?
Кузька. Вроде краснобая. Охоч я, легок на язык, баско говорю — вот и прилепили Баскобая.
Антон. Ты откуда?
Кузька. Да вот из этой самой деревни.
Антон. Что делаешь там?
Кузька. Как все протчие, живу, себя, детей, внучат спасаю. Я к вашей милости, господа-товарищи. Покажите мне вашего самого набольшего!
Антон. Зачем?
Кузька. Может, у него какая нужда есть.
Антон. Может, и есть. Тебе-то что до его нужды?
Кузька. Я готов услужить.
Антон. Это зачем тебе?
Кузька. Говорят, скоро везде ваш верх будет.
Мы все. Да, скоро. Наверняка. Готовь хлеб-соль.
Кузька. И я про то же. Готов услужить.
Федька. Слыхал про Арсена Коваленкова?
Кузька. Как не слыхать: про него вся округа гудит.
Федька. Вот иди к нему на пару. Будет самая хорошая услуга.
Кузька. Нет, не могу. Арсен идет напролом, ему можно: одинокий.
Арсен (горячо). И совсем не одинокий. Четверо детей.
Кузька. Дети и у меня есть. Но забота не о них: они большие, сами распорядятся своей жизнью. Я за внучаток болею, их хочу сохранить. Мне нельзя жить с шумом, с громом, напрямик, как Арсен. Мне надо маленьким ручейком, в обход, в оббег.
Мы оставили Кузьку с Арсеном: пусть побалакают два деда, — а сами отошли в сторонку посовещаться. Кузьку, конечно, надо проверить. Надежен ли? Надо прощупать, какие он может сделать нам услуги. Решили задержать Кузьку, воспользоваться им для разведки.
Командует нашей группой Антон Крошка, он же ведет всю политику с Кузькой и говорит:
— Мы согласны погоститься у тебя.
— Милости прошу! Только уж не обессудьте, угощенье будет сиротское. И впрямь сиротами живем. Война так подобрала полноспособный народ — не то что мужика, а бабу в соку, девку-невесту редко увидишь. Кто с красными ушел, кто в леса скрываться, кого в неметчину угнали. Здесь осталась старотá, малотá, босотá да голотá. Так обтрепались, так подносились, что раньше нищему подавать стыдно было, теперь сами по праздникам в люди надеваем. — Дед Кузя тряхнул своей одевкой. — Эта лохмотá — мое выходное облаченье, дома-то носим рвань куда хлеще этой. Так что не взыщите!
— Не взыщем, — успокоил его Антон. — И ты с нас не взыщи.
— За что же мне-то с вас взыскивать?
— Говорится: в чужой монастырь не ходят со своим уставом. А мы во всяк монастырь ходим только со своим уставом. И к тебе пойдем со своим.
— Как вам угодно. Только не обижайте нас. И без того так обижены! Эх! — Кузька смахнул слезу.
— Не обидишь нас — не обидим и мы. Не обижать идем. — И Антон резко повернул разговор. — Немцы в деревне есть?
- К своей звезде - Аркадий Пинчук - Советская классическая проза
- Собрание сочинений в четырех томах. Том 1 - Александр Серафимович - Советская классическая проза
- Собрание сочинений в четырех томах. 2 том - Борис Горбатов - Советская классическая проза
- Собрание сочинений в четырех томах. 1 том - Борис Горбатов - Советская классическая проза
- Шесть зим и одно лето - Александр Коноплин - Советская классическая проза
- Собрание сочинений. Том 1 - Петр Павленко - Советская классическая проза
- Собрание сочинений в 4 томах. Том 1 - Николай Погодин - Советская классическая проза
- Собрание сочинений в трех томах. Том 3. - Гавриил Троепольский - Советская классическая проза
- Юность в Железнодольске - Николай Воронов - Советская классическая проза
- Собрание сочинений в девяти томах. Том 1. Рассказы и сказки. - Валентин Катаев - Советская классическая проза