сама могла бы, — заключаю примирительно. — Ты мне по шрамам объясни, — молю отчаянно.
В этот раз установленный зрительный контакт дольше и настойчивее.
— Хочешь, чтобы я потерял брата? — выдыхает Илья хмуро. — За этот слив он меня точно не простит. Предупредил.
— Что же там такое? — невольно сокрушаюсь вслух.
Мозг активизируется. Генерирует мысли. Дымка почти рассеивается.
Но…
Какая-то часть меня, понимая, что не готова к этой информации, блокирует призрачную правду и запирает ее на замки. Ощущение, что за этой дверью спрятано нечто ужасное. Боль, перед столкновением с которой нужно сделать очень глубокий вдох. А кислорода пока нет. Попросту нет.
Шумно тяну воздух. Но насыщения не происходит.
Только Ян ставит передо мной пол-литра латте, взволнованно обхватываю бумажный стаканчик ладонями. Когда же рядом приземляются еще два вишневых чупа-чупса, вздрагиваю. С трудом успеваю притормозить с реакциями нервной системы, чтобы не стиснуть теплый картон слишком сильно и не выплеснуть содержимое себе на руки.
А вот направление взгляда вовремя отследить неспособна. Вскидываю его на Яна, прежде чем осознаю, что делаю.
И в сердце будто десятки тысяч лампочек врубаются.
Освещают. Ослепляют. Согревают.
Да пусть… Пусть. Пусть сжигают. Сжигают. Сжигают, конечно.
Чупа-чупсы… Это так не похоже на нового Яна. Совсем не похоже.
Что за намек???
Нельзя просто вернуться к тому, что было когда-то! Да и что там было? Кто объяснит череду всех событий? Почему так случилось? Почему?!
Всем табу наперекор прокладываем друг к другу путь. Прорываемся после всех исполненных смертельных петель. Пробиваемся измученными душами, хоть до сих пор не знаем, что за войны в одиночку прошли.
«Есть дороги, которые нужно пройти в одиночку…» — вспоминаю слова Миланы Андреевны.
И под горлом снова бьется ужас.
Страшно. Очень страшно заглянуть чуть дальше обозримого.
— Спасибо, — принимаю и кофе, и конфеты.
Это о многом говорит.
Ян осознает, но как будто с оттяжкой. Словно сам себе запрещает надеяться и верить. Его широкая грудная клетка раздувается на вдохе. Медленно возвращается в первоначальное состояние.
Он опускается на диван рядом со мной. Как и я, придерживает руками стаканчик. Задумчиво постукивает по нему пальцами.
А я вдруг вспоминаю, как на первом курсе впервые оказались вместе за столом. Тогда Нечаев хуже владел собой. Нервничал почти так же сильно, как и я. Молчал. Избегал прямого зрительного контакта. То сжимал, то разжимал кулаки. Тряс ногой, взбивая коленом воздух.
Сейчас неподвижен. Открыто смотрит на брата. Усмехается, когда тот спрашивает:
— Видел фотку, которую папа запостил?
— Отметил же. Видел.
С интересом наблюдая за парнями, делаю маленький глоток кофе.
Илья в красках описывает снимок:
— У меня рука сломана, Егор сразу без двух передних зубов, а у тебя фингалет в полщеки!
Вот вроде возмущается, но как-то через хохот.
Я не могу не хихикнуть. Застываю, когда вижу на лице Яна, который явно вернулся в день, когда было сделано фото, счастливую улыбку.
— Батеринство — топ, — заключает с каким-то по-мужски трепетным уважением.
Больше чем уверена, что этот комментарий и к прошлому, и к настоящему относится.
— Можно мне взглянуть? — осмеливаюсь полюбопытствовать.
Когда открывает приложение одной из самых популярных соцсетей и протягивает мне свой телефон, с трудом сдерживаю взбудораженный вздох.
Наши пальцы соприкасаются. И этот контакт совершенно точно не случаен.
Не могу не проигнорировать, так как чувствую, что Ян ждет от меня каких-то знаков. Сжимая смартфон, прочищаю горло и якобы между делом двигаюсь по дивану, пока не соприкасаемся бедрами.
Смотрим друг на друга. Цепляемся взглядами. Множим напряжение.
Мурашки по коже. Всполохи за грудиной. Спазмы в животе.
Дыхание стынет.
Не сразу получается вернуться к фотографии. А вернее, физически я к ней возвращаюсь, но фокусируюсь с трудом.
— О, — протягиваю тихо спустя долгие секунды паузы. — Я помню этот синяк. Седьмой класс, первая четверть.
Ян хмурится, но едва заметным кивком головы подтверждает мои догадки.
— Надо же… И у Боди губа разбита, а он тут совсем пупс.
— Мы здесь не при делах, — заявляют братья Нечаевы басовитым хором.
А Илья дает пояснения:
— Он увидел воробья и решил без предупреждения катапультировать с вертушки. Никто, естественно, качели остановить не успел.
— Уф, — морщусь, представляя этот полет. — Бедный малыш…
«Круче сына только четыре сына», — читаю подпись, которую сделал Роман Константинович, и снова улыбаюсь.
А комментарий Миланы Андреевны и вовсе рассмеяться заставляет:
«Мать их ЖЕНЩИНА! Святая ЖЕНЩИНА!»
— Точно святая, — бормочу, прежде чем отдать Яну телефон.
Несколько некомфортно себя чувствую, когда образуется небольшая пауза. Но как только братья заводят разговор о технических показателях мотоциклов, расслабляюсь и вполне спокойно допиваю свое латте.
— Что решил с Японией? — спрашивает Илья у Яна, когда я уже распечатываю чупа-чупс.
Не сразу соображаю, почему парни переглядываются и смотрят на меня.
— Юния хорошую работу провела, — хвалит босс неожиданно. Пока я под прицелом его глаз моргаю, следуют подробности по обстоятельствам: — Brandt люто переплачивает, получая турбины и ЭБУ через Италию. Однако главный офис с ними еще полтора года разорвать договор не сможет.
— Жаль, — вздыхаю я огорченно.
Отправляю в рот чупа-чупс, когда Ян заявляет:
— Но это не значит, что данный договор обязаны выполнять мы. Я поговорил с юристами. Можно заключить индивидуальный. Главное, убедить японцев, что им это тоже выгодно. Дать необходимые гарантии. И на переговоры они приглашают нас к себе.
— Нас?
— Небольшая делегация. Юрист, Лукреция Петровна, я и ты.
Вытягиваю изо рта чупа-чупс и возмущенно им размахиваю перед лицом Нечаева.
— А я здесь при чем?
— Идея твоя. Я не могу оставить тебя в стороне.
— О, поверь, я с радостью в этой стороне останусь!
— Вопрос решеный, Ю, — заключает Ян без каких-либо эмоций. — Ты летишь в группе.
— У меня даже загранника нет, помнишь? Я так и не нашла время сделать его.
— Завтра сделаем. Я договорился.
— Ян, — толкаю взбешенно. — Я начинаю злиться.
Но Нечаева мои эмоции не особо волнуют.
— Не стоит, Зая. Как сказал мне однажды старый мудрый немец, терпение приносит розы[1].
— Я не люблю розы. У них шипы, — толкаю в запале.
Резко поднимаюсь и покидаю кафе.
Надо бы выкинуть дурацкую конфету. Глупо стоять и как ни в чем не бывало сосать!
Господи… О чем я думаю!
В общем, рука не поднимается вышвырнуть чертов привет из прошлого. Выругавшись себе под нос, сердито разгрызаю карамель. Выбрасываю палочку как раз в тот момент, когда на крыльце появляется Ян.
Судя по тому, как раздувается его грудная клетка в процессе дыхания, он взволнован не меньше меня.
Прогоняя воспоминания, отворачиваюсь. Но Нечаев упорно двигается следом и таки застывает прямо напротив меня.
Как
