Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да нет, мой, — повторил Евдоким.
— А ты разве не колхозник? — Овсянников поскреб пальцем небритую щеку и уставился на Евдокима таким взглядом, каким удав смотрит на кролика.
— Пока нет, — уклончиво ответил Евдоким.
— Выходит, единоличник.
— Выходит, так, — Канунников опустил глаза.
— Ну тогда показывай, какой дом ты себе отгрохал, — Овсянников, кряхтя, начал подниматься на берег по сыпучему песку.
Евдоким провел приезжих в избу. Овсянников поздоровался с Натальей, внимательно, как в свое время председатель луговского колхоза Зиновьев, осмотрел жилье.
— Неплохо устроился, — сказал он. — Только вот как ты с колхозом уживаешься? Выселять тебя не пробовали?
— Бригаду рыболовецкую хотят создать, — ответил Евдоким. — А меня бригадиром поставить.
Овсянников заметил:
— Я ведь не из любопытства тебя расспрашиваю. По Чалышу через несколько дней первый пароход пойдет. Повезет в колхозы технику, горючее, семенное зерно тем, у кого его нет. — Он сделал ударение на конце фразы и многозначительно посмотрел на Евдокима. Тот понял, что зерно предназначено для луговского колхоза. — Нам надо реку обустраивать. Бакенщики требуются, много бакенщиков. Могли бы и тебе работу найти. Дом твой стоит удобно — на главной дороге.
— Я этой работы не знаю, — сказал Евдоким и посмотрел на Наталью. — Для меня она незнакома.
Та сидела на кровати, держа на руках сына. Овсянников понравился ей вежливостью и тем, что, рассуждая о важных вещах, разговаривал с ними, как с равными.
— Большое дело начинается в Причалышье, — продолжал Овсянников. — Судоходство здесь всю жизнь перевернет, колхозы на ноги поставит. Завтра же езжай к Зиновьеву. Если у него с бригадой ничего не получается, иди к нам в бакенщики. Впрочем, я с ним сам сегодня поговорю.
Овсянников обрадовался, встретив на берегу Чалыша свободного человека, да, к тому же, мало-мальски обустроенного. Приказ об открытии на реке навигации он получил в самом конце зимы и времени на ее организацию практически не имел. Он и сегодня не знал, когда и какие грузы пойдут для чалышских колхозов. Оставив в Бийске ответственного за их получение и погрузку, сам он решил отправиться на катере по реке, чтобы собственными глазами осмотреть ее, переговорить с председателями колхозов и, самое главное, подыскать бакенщиков. Без них никакой навигации не наладишь. Евдокима Канунникова он воспринял, как подарок судьбы. Сразу понял: мужику отсюда податься некуда, на новую работу он согласится. Молодой, здоровый, для такого каждый день отшлепать на веслах по реке несколько километров не составит труда.
— В общем, думай, — сказал Овсянников, прощаясь с Евдокимом. — Но времени на размышление у тебя очень мало.
Утром Евдоким отправился в Луговое. Настояла на этом Наталья.
— Езжай, поговори с Зиновьевым, — сказала она. — Все одно нас так здесь не оставят. Надо прибиваться к какому-то берегу. Не сделаем этого, арестуют и сошлют. Сейчас власть крута.
Евдоким и сам уже начал терять веру в то, что ему удастся прожить в стороне от всех. Прожить он бы смог, в этом сомнений не было. Да кто ему даст? Скольких людей уже отправили в тюрьму и ссылку из-за того, что не хотели смириться с коллективизацией. Он до сих пор не мог поверить в то, что вместе со многими в Нарым отправился и Данила Червяков, безотказнейший человек, не обидевший за свою жизнь и поганого таракана. «Уж если его упекли, то мне подавно не сдобровать, — рассудил Евдоким. — Я ведь у них теперь, как бельмо в глазу». Ему даже пришла мысль вернуться в Олениху и покаяться за свои неразумные слова, но он тут же отбросил ее. Пойти в колхоз так, как это заставляют власти, значит совершить насилие над самим собой. А он больше всего ценил свободу. И Евдоким решил утром отправиться к Зиновьеву, поговорить с ним, но не о вступлении в колхоз, а о том, чтобы ловить для него рыбу.
По реке до села было верст пятнадцать, но грести приходилось против течения и поэтому путь предстоял долгий. К тому же в половодье течение было особенно сильным. Часа через два у Канунникова устала спина. Он пристал к берегу, прошелся по земле, разминая затекшие ноги. Сквозь высохшую прошлогоднюю траву кое-где начала пробиваться молодая зелень. На краю маленькой ложбинки, заполненной талой водой, желтело несколько цветков куриной слепоты. Евдоким удивился столь раннему цветению болотного растения и подумал о том, что для крестьянина наступает самое горячее время. В колхозах, наверное, во всю готовятся к севу.
Он свернул цигарку, закурил и присел на нос лодки. Весеннее солнце карабкалось к поднебесью, щедро рассыпая тепло. Канунникову вспомнилась Олениха. В деревенских скворечниках скворцы в это время уже сидели на гнездах. Они совсем не боялись людей. Словно домашние птицы, ходили за плугом, собирали червей и личинок насекомых на вывернутых пластах чернозема. В душе Евдокима в который раз шевельнулась тоска по прежней, такой устроенной, размеренной жизни. Но он понимал, что возврата к ней нет. Огромная буря, пронесшаяся над страной, вырвала его из деревни, бросила в водоворот, и теперь он крутится, как поднятый ураганом опавший лист. Евдоким, прищурившись, посмотрел на залитые водой луга, за которыми начинались крестьянские поля, тяжело вздохнул и, выбросив недокуренную самокрутку, столкнул лодку на воду.
В Луговое он приплыл в полдень. Проходя мимо сгоревшего амбара, удивился, что его до сих пор не отстроили. Обгоревшие бревна и серые, подернутые пеплом угли лежали здесь, как и месяц назад. В конторе Евдоким застал только пожилую женщину, как он понял, сторожиху.
— Никого нету, — сказала она. — Счетовод уехал в Усть-Чалыш, Зиновьев ушел в кузню.
Канунников отправился искать председателя. Найти кузню оказалось несложно. Пройдя в конец улицы, Евдоким увидел полуразвалившуюся избушку с единственным маленьким закопченным оконцем. На небольшой поляне рядом с ней стояли конные грабли, несколько плугов, валялись сломанные железные колеса, металлический инвентарь, ждущий ремонта. Дверь была открыта и Евдоким шагнул через порог. В темном после солнца помещении, приглядевшись, он увидел только одного человека в длинном, почти до пола, кожаном фартуке. Председателя здесь не было.
— Зиновьева не видел? — спросил вместо приветствия Евдоким.
— Скоро придет, — ответил кузнец, поворачивая в горне щипцами железную заготовку. — Подожди, коли шибко надо. Ты, случайно, не из Омутянки?
— Нет, я один живу. — Евдоким неожиданно улыбнулся, словно обрадовался случаю рассказать о себе незнакомому человеку.
— А, на Чалыше-то? — качнул головой кузнец. — Слыхал, слыхал.
Канунников подумал, что сейчас он начнет расспрашивать, почему да зачем поселился там, и приготовился отвечать. Но вместо этого кузнец спросил:
— Кувалду держать можешь?
— Держал когда-то.
— Возьми, постучи, где я тебе покажу.
Евдоким взял кувалду за деревянную, отполированную
- Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
- История села Мотовилово. Тетрадь 16. 1930-1932 - Иван Васильевич Шмелев - Русская классическая проза
- История села Мотовилово. Тетрадь 5 - Иван Васильевич Шмелев - Русская классическая проза
- На перламутровых облаках - Зульфия Талыбова - Русская классическая проза / Ужасы и Мистика
- К северу от первой парты - Александр Калинин - Русская классическая проза / Юмористическая проза
- Справа Вiктара Лукашэвiча (на белорусском языке) - Кузьма Черный - Русская классическая проза
- Сборник рассказов - Ирина В. Иванченко - Прочее / Русская классическая проза
- Записки из подполья - Федор Достоевский - Русская классическая проза
- В то короткое лето… - Илона Руднева - Короткие любовные романы / Русская классическая проза
- Фарфоровый птицелов - Виталий Ковалев - Русская классическая проза