Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой…
— Тебе не холодно? — отец заботливо прикрывает Сашу своим полушубком. Неспокойно на сердце у Павла Николаевича.
Близко над собой Саша видит озабоченное, заросшее черной бородой лицо отца; в глазах у него, наверно от дыма, мерцают слезинки.
Бодро, мужественно звучит песня партизан, призывая к борьбе:
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна!
Идет война народная,
Священная война…
Слышно, как наверху, над крышей, сердито завывает ветер, скрипят деревья…
«Может быть, Мите удалось бежать и он теперь на пути в лагерь», — с надеждой думает Саша.
Не знает Саша, что Митя в это время стоит на допросе перед офицером комендатуры. Думает Саша, что теперь делают его друзья в городе. Не знает, что его дружки, притаившись у забора, выводят мелом на мерзлых досках: «Долой фашистов! Да здравствует Москва!»
А Наташа? Наверно, ждет: он обещал снова встретиться с ней. Не знает Саша, что в это время Наташа настойчиво выпытывает у своего дяди полицая Ковалева про арестованного Клевцова.
Саша засыпает, но спит тревожно, беспокойно.
Темно в землянке, только под потолком еле заметно чадит желтоватый огонек лампочки. Саша, проснувшись, выглядывает с нар. У печки, помешивая кочергой дрова, сидит Люба. На плечах у нее накинут черный платок, густые рассыпанные волосы отсвечивают золотом.
Она тихо, вполголоса напевает про себя, чтобы не уснуть:
Уходили, расставаясь,
Покидая тихий край…
Саша замечает, что слезы текут у нее по щекам. Люба их не вытирает.
«Это она о Мите…» — с тоской думает Саша.
Услышав, что Саша зашевелился, Люба, не поворачивая головы, спрашивает:
— Проснулся?
— Люба, наши ушли?
— Ушли.
— Как я проспал! — удивляется Саша. — Ты о чем плачешь-то? Думаешь, Митяй не вернется?
— Ничего я не думаю… — Люба незаметно вытерла слезы, подошла к Саше, присела рядом. Они долго молчат.
Люба снова тихо затянула:
Ты мне что-нибудь, родная,
На прощанье пожелай…
— Не понимаю, — удивляется Саша, — то плачешь, то песни поешь. Неужели тебе весело?
— Я всегда такая. Весело мне — я пою, грустно — тоже пою…
Она приложила руку к Сашиному лбу.
— Опять весь горишь… — Люба горестно покачала головой. — Ой, Шурик, Шурик! Партизан ты мой удалой… Сердце мое изболелось глядеть на тебя.
— Тоже… сердце у ней изболелось… — сердится Саша. — А ты не гляди.
— Как же не глядеть-то?.. Позеленел, как капустный лист. Хочешь покушать картошечки? Хочешь, чайку вскипячу?
— Ничего я не хочу. Вот холодного выпил бы… — Саша приподнимается на нарах, пьет из кружки и морщится: — Вода-то какая невкусная — теплая.
Люба наклонилась над печкой, подбросила дров в огонь и снова подошла к Саше, видя, как он потянулся с нар, взял винтовку, подержал ее и снова поставил на место.
— Чистить опять, что ли, хочешь?
Саша смущенно улыбнулся.
— Приснилось, что фашисты окружили, а винтовки нет. Я туда-сюда — нет винтовки. И проснулся. А тебе, Люба, что-нибудь снится?
— Всякая чепуха в голову лезет, — пренебрежительно махнула рукой Люба. — Особенно если задумаешься, помечтаешь о чем-нибудь.
— А ты любишь мечтать?
— Конечно люблю.
— Я тоже раньше мечтал, — оживляется Саша. — Хотел путешествовать. Уехать на север, в глухую-преглухую тайгу и там охотой заняться. Или у Северного полюса на льдине дрейфовать… Помню, у дедушки старые часы починил, бой у них наладил — прозвали тогда дома меня инженером… Потом захотелось мне знаменитым человеком в районе стать. Вырастить картошку или овес такой, чтоб равного в округе не было… — Саша приподнялся на нарах. — А когда с отцом на охоту или на рыбалку пойду, все на свете позабуду. Знаешь, как хорошо, когда утром солнышко всходит! Трава вся росой покрыта, как серебром… А рыба в реке играет…
Но Люба, очевидно, думает о чем-то своем, не слушает. Она снова подошла к печке, сняла чугунок с картошкой.
— Ну и картошечка, разварная — как мак! Не хочешь?
Видя, что Саша молчит, погруженный в свои воспоминания, Люба спрашивает:
— Шурик, что ты больше всего на свете любишь?
— Я все люблю, — уклончиво отвечает Саша.
Люба задорно улыбается, ей хочется развеселить Сашу.
— И девушек любишь? — лукаво спрашивает она, прищурив глаза. — Ну, чего отворачиваешься?
— Ничего я не отворачиваюсь, — хмурится он. — Ты все выдумываешь…
Люба встала, потянулась, машинально заглянула в тусклый осколок зеркала, воткнутого между еловыми сучками стропил на потолке. Отблески пламени осветили ее раскрасневшееся лицо, большие серые глаза, чуть вздернутый нос с черной родинкой, пухлые, яркие губы.
«Сказать ей разве про разговор с Митяем? — подумал Саша. — Как он тогда допытывался!» — кольнуло воспоминание о друге. Саша только тяжело вздохнул.
— Дай мне картошечки, — просит Саша, соблазненный запахом горячей картошки.
Люба, обжигая руки, кладет Саше на блюдечко несколько картофелин.
— Много наложила — не одолеть, — Саша с сомнением качает головой.
Едва притронувшись, он отодвигает блюдечко, морщится.
— Убери, не хочу, — говорит он, завертываясь в одеяло.
Подойдя к печке, Люба подбрасывает в огонь наколотые еловые чурки. Дрова, шипя и потрескивая, разгораются. В землянке становится светлее.
Саша снял со стены висевший на сучке компас, задумчиво повертел его в руках. Этот компас подарила ему Наташа.
— А что, Люба, серьезно мне дали задание идти в Песковатское? — снова спросил он, вспомнив распоряжение Тимофеева.
— Конечно, серьезно. А ты что думаешь? — отрывисто говорит Люба, продолжая чистить картошку.
Саша представляет себе, как он придет к дедушке. Бабушка жарко-прежарко истопит печь, дедушка принесет к чаю медку. Какое блаженство теперь полежать на горячей печке, когда со всех сторон струится тепло…
Люба с кочергой в руках сидит у огня и протяжно напевает:
Орленок, орленок, взлети выше солнца
И степи с высот огляди!..
— У нас в деревне у ребят игра была в «гражданскую войну», — тихо говорит Саша. — Помню, если запоют «Орленка» — значит, меня на улицу вызывают. Мой пароль был. Люблю я эту песню.
Люба задумывается. Налив в жестяной чайник воды, она ставит его на печку, продолжая напевать:
Орленок, орленок, блесни опереньем,
Собою затми белый свет.
Не хочется думать о смерти, поверь мне,
В шестнадцать мальчишеских лет…
Она не замечает, как Саша вдруг изменился в лице, вспомнив про Митю. Его товарищ в руках фашистов, ждет помощи, а Саша здесь, в землянке… и ничего не может сделать для него.
Уткнувшись лицом в подушку, Саша лежит неподвижно и не слышит,
- Проводник в бездну: Повесть - Василь Григорьевич Большак - Разное / Прочее / О войне / Повести
- Детство, опалённое войной - Александр Камянчук - О войне
- Детство, опалённое войной - Александр Камянчук - О войне
- Кроваво-красный снег. Записки пулеметчика Вермахта - Ганс Киншерманн - Биографии и Мемуары
- Батальоны просят огня. Горячий снег (сборник) - Юрий Бондарев - О войне
- Летом сорок второго - Михаил Александрович Калашников - О войне / Шпионский детектив
- Повесть о Верещагине - Константин Иванович Коничев - Биографии и Мемуары / Историческая проза
- Присутствие духа - Марк Бременер - О войне
- Никифоров Семен Гаврилович - Яков Минченков - Биографии и Мемуары
- Реальная история штрафбатов и другие мифы о самых страшных моментах Великой Отечественной войны - Максим Кустов - О войне