Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот и сейчас, играя около дома, Санька решал свои уличные дела с соседскими мальчишками.
– Эй, подойди сюда, – услышал он чей-то не очень ласковый оклик.
Санька оглянулся. Голос, доносившийся из-за решетчатого забора приемника-распределителя, принадлежал Шурке – рослому подростку в старой, выцветшей рубахе и коротких не по размеру штанах. Санька подошел.
– Ты меня знаешь? – сурово спросил Шурка Саньку, который был младше лет на семь.
– Знаю, – ответил Санька.
– Ну, кто я?
– Ты Шурка, – промямлил Санька.
К Шурке подошел еще один подросток.
– Это Федька, – показал Шурка на подошедшего мальчишку. – Он мой друг. Ты его знаешь?
– Да, – кивнул Санька.
– Принеси хлеба…
Санька совсем было собрался бежать домой за хлебом, но услышал голос соседки:
– Санька, не водись с Шуркой и Федькой, они воры. Отойдите от мальца, – тут же переключилась женщина на подростков, – вот я вам, шпана!..
В глазах повзрослевшего Саньки заблестели слезы:
– Помню, как ты просил у меня хлеба…
– Да, жрать хотелось очень…
– Шурка, где ты сейчас?
– Я-то? В Москве. Сварщиком работаю. Да мы с Федькой оба там. Видишь, не пропали. Институтов не кончали, но людьми стали… А здесь случайно оказался. В город приехал по делам. Знакомый немец рассказал про освящение кирхи. Когда я узнал, что это за место, знаешь, захотелось посмотреть… А ты где?
– А я здесь живу, в Астрахани. Пойдем ко мне, посидим, вспомним…
Они вышли из калитки, не дождавшись конца освящения возрождавшейся из забвения Евангелическо-лютеранской церкви. Они были сейчас в другом измерении. Для Саньки улица Кирочная навсегда осталась эпизодом детства, а Шурка так и не смог поверить, что приемник-распределитель, в котором он провел не самые лучшие свои детские годы, всего лишь эпизод в жизни начального училища для детей Евангелическо-лютеранской церкви.
Аромат кофе. Плотные шторы на окнах. Сумерки. Гостеприимные глубокие кресла, подставив свои мягкие кожаные подлокотники, располагали к беседе. Я тронула глобус, стоящий рядом на тумбочке. Отозвавшись на мое прикосновение, он дрогнул и поплыл вокруг металлической оси. Вот она, моя Астрахань, еле уловимая точка планеты, частица Русской земли, как мать, согревшая своим теплом всех, кто некогда селился на ней.
– Астраханский край уникален, – поймав мою мысль, сказала Вера Зауэр. – Ни в каком другом уголке планеты нет такого мирного сосуществования различных национальностей, необычайной веротерпимости, хотя здесь проживает около 176 народностей.
– А с чем это связано? – поинтересовалась я.
– Основное население края было пришлым. Беглые крестьяне, ссыльные французские солдаты – всех прельщала астраханская земля. На ней организовывались подворья – индийские, турецкие… Никто не мог считать себя здесь главным. Еще причина – экономические связи. Получение прибыли жители ставили выше религиозных и национальных распрей. Основные промыслы астраханской земли соляные и рыбные – тяжелый труд. Главное на этих промыслах – терпимость друг к другу в коллективе. Да и климат не из легких, – рассказывала Вера Александровна.
В моем воображении вдруг всплыли деревянные остроконечные башенки лютеранской кирхи и дети, несущие зажженные белые свечи.
– А когда здесь появились лютеране? – спросила я.
– О, это были пленные из Литвы и Швеции, которых поселили тут еще при Иоанне Грозном. А более или менее сплоченное общество лютеран появилось в самом начале XVIII века. К 1713 году построили первый молитвенный дом. В 1720 году переименовали его в кирху. За всю историю лютеранства в Астрахани их было несколько. А эта деревянная кирха служит людям с 1888 года. Она последняя, дожившая до наших дней.
Неспешный рассказ этой женщины еще долго водил меня замысловатыми путями по уголкам и закоулкам истории то к «свадебному бунту» 1705 года, когда погибли почти все лютеране в городе, то к пожару 1729 года, когда в ночь под Рождество сгорели до основания кирха, церковная школа, весь церковный архив, то к событиям наших дней, начавших отсчет нового времени.
Я возвращалась домой, когда полная луна безраздельно властвовала на ночном летнем небе. День, казавшийся рутинно-обыденным, одарил меня удивительно яркими событиями. Я думала то о нарядно одетых детях, несущих в ладонях священный огонь, превращая существующий пока в этих стенах туберкулезный диспансер, в Евангелическо-лютеранскую церковь, то о голодных, оборванных питомцах приемника-распределителя. Я думала о том, как противоречив Мир, соединивший скверну и святость под одним сводом последней лютеранской кирхи.
«Последняя» – грустное слово. Звучит, как «последняя жемчужина». А может быть, не последняя, а единственная и неповторимая среди россыпи неповторимых жемчужин: мусульманских мечетей, православных храмов, еврейской синагоги, католического костела – религий и культур, оставивших красивые следы на земле сурового Астраханского края?
Следы, следы, следы… Мог ли предположить мальчик, родившийся в XV веке в бедной семье маленького саксонского городка Эйслебен, что оставит свой след на далекой астраханской земле? Мог ли знать Мартин Лютер, что религия, носящая его имя, пустит на этой земле корни? А если б знал, мог бы допустить, чтобы в стенах его церквей страдали души? Но все возвращается на круги своя. В Мир входят новые люди, чтоб поднять из праха времен утерянную культуру, возродить Веру и оставить свой достойный след на Земле.
Русский пьедестал
Геометрия большого города отражалась в геометрии витрин. Архитектура форм из стекла и бетона, укротив дикую природу, заставила ее ютиться в строго отведенных местах. Затерявшийся в автомобильных пробках полдень задыхался от смога. Темп, скорость, суета не давали шанса остаться наедине с собой, крепко-накрепко затягивая узел рутины. Бесчисленные потоки информации, стекаясь мутными ручьями в водоворот жизни, смывали возможность воспринимать мир живых красок, сводя к логической схеме расчет каждого прожитого дня. Ограниченное пространство квартир создавало их обитателям маленькие замкнутые мирки, в которых терялось ощущение единства с себе подобными, притуплялись чувства, черствели сердца. Естество городской современности, преклоняясь перед закордонной валютой, возведя ее на пьедестал вожделения, тонуло в чужой моде, в чужой музыке, чужих словах и мыслях. В воображении господствовали виртуальные миры. Искусственные формы, искусственный интеллект,
- За Уральским Камнем - Сергей Жук - Исторические приключения
- Одеты камнем - Ольга Форш - Историческая проза
- Лейденская красавица - Генри Райдер Хаггард - Исторические приключения
- Царь Горы, Или Тайна Кира Великого - Сергей Смирнов - Историческая проза
- Фараон и воры - Георгий Гулиа - Историческая проза
- Батыево нашествие. Повесть о погибели Русской Земли - Виктор Поротников - Историческая проза
- Песни бегущей воды. Роман - Галина Долгая - Историческая проза
- Госпожа трех гаремов - Евгений Сухов - Историческая проза
- Жёлтый вождь - Майн Рид - Исторические приключения / Прочие приключения
- Семен Палий - Мушкетик Юрий Михайлович - Историческая проза