Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Конечно, может, кому–то больше по душе ссуды под высокие проценты и мафиозное «включение счетчика», но это до поры до времени. Пока собственные дети не сталкиваются с подобными реалиями. Тут апологетика периода первоначального накопления капитала быстро сходит на нет и начинаются поиски опытного психолога, который помог бы избежать встречи с органами правопорядка.
— Можно подумать, — возразят нам, — что в западной литературе для малышей богатые непременно показываются с симпатией. Да возьмите хотя бы творчество прекрасной шведской писательницы Астрид Линдгрен! Что, она поет гимн богатству?
В двух словах тут никак не ответишь, потому что ответ гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд.
Да, богатые далеко не всегда выглядят в западной литературе симпатягами. Но там и нет нерасторжимого двуединства «зло–богатство», «добро–бедность». Пеппи — Длинный чулок, героиня повести Линдгрен, добрая и при этом очень богатая девочка — обладательница сундука, битком набитого золотыми монетами. Она отдает излишки, а котята из «Кошкиного дома» или Падчерица из «Двенадцати месяцев» делятся последним. Согласитесь, это не очень схожие образы доброты.
И Пеппи, и, если вспомнить М.Твена, принц из «Принца и нищего», и богатые филантропы Диккенса, и множество других подобных персонажей западной литературы — это все варианты частной, «точечной» благотворительности, «гуманистического» варианта. Идея кардинального переустройства мира им и в голову не приходит. Принц, узнавший на своей шкуре, что такое жизнь нищего, вернувшись на трон, не торопится раздать беднякам богатства английской короны, а лишь вознаграждает тех, кто был к нему добр во время его злоключений. Ну, и несколько смягчает участь народа, сделав некоторые поблажки в налогах.
Пеппи, если посмотреть на нее под этим углом зрения, выступает как аналог принца: с одной стороны, проявляет похвальную доброту, покупая бедным детям леденцы, а с другой, не собирается отказываться от сундука с золотом «в пользу бедных», ибо именно он обеспечивает ей свободу. Свободу жить по своему усмотрению и в том числе забавляться властью своего толстого кошелька над продавцами и приказчиками: сначала они относятся к Пеппи презрительно, ведь ее вид вовсе не наводит на мысли о миллионах, но стоит ей вытащить из кармана золотую монету, как те же самые люди начинают перед ней пресмыкаться, буквально ползать на брюхе.
Выходит, что даже в образцах демократической западной литературы по сути дела поется гимн богатству. Но богатству «с человеческим лицом», что нисколько не отменяет существования бедных. Сегодня Пеппи им купила конфеты, а завтра?
— Ну, конечно! — послышится сейчас язвительное возражение. — Лучше забивать детям голову откровенными утопиями. Ведь все, что вы приводите сейчас в пример, типичные утопии. Сегодня это ясно, как Божий день!
Да, безусловно. Но во–первых, утопичны любые сказки, поэтому сам признак утопичности следует вынести за скобки, когда речь идет о детской литературе, которая вся в той или иной мере сказочная, фантазийная. А во–вторых, утопия, она из сферы идеального, т.е. недостижимого в реальной жизни. Существует даже такое клише — «недостижимый идеал». Модель утопии, свойственная той или иной культуре, тоже формирует этические установки народа. И никуда от этого не деться. Точно так же, как не обойтись в воспитании без идеалов.Попробуйте — и вы быстро схватитесь за голову.
— А мы будем читать своим детям только западную, а не совковую литературу. Льюиса Кэррола и Клайва Льюиса! — в запальчивости воскликнет оппонент.
Очень хорошо, читайте. Только другие тоже воспользуются таким важным завоеванием, как плюрализм. И их дети будут прекрасно знать советскую детскую литературу. И уже знают, благо «Буратино» и «Три толстяка» не сходят с книжных прилавков. И, сталкиваясь с детьми — «знайками» (которых большинство), ваши дети неизбежно почувствуют себя обделенными. Не верите? Ну, представьте себе в реальности семилетнего ребенка, который не знает, кто такой Буратино (или Чипполино, или Суок). Как на него посмотрят сверстники?
Да и как уберечь? Вот уж поистине утопическая идея! Эта литература настолько въелась в поры всей нашей культуры, что придется исключить массу фильмов, мультфильмов, спектаклей, песен, не водить ребенка на елки, где, в частности, очень популярен карнавальный костюм Буратино. А игрушки? А «одноименный» лимонад? А конфеты «Золотой ключик»? В общем, не очень понятно, как выкрутиться.
Но нашего оппонента не так–то просто сбить с панталыку.
— Ладно, — делает он тактическую уступку, — читать будем, но выборочно, с купюрами.
Ну что ж, роль цензора, в конце концов, естественна для взрослого. Мы всегда что–то даем детям почитать, а что–то — нет. Но именно идеологическую цензуру в данном случае осуществить невероятно сложно. Скажем более определенно: нам такая задача представляется невыполнимой. Это все равно что выдернуть из холста поперечные нити с целью смягчить ткань. Вот, например, В.Драгунский. Казалось бы, в его рассказах нет и не может быть никакой «идеологической подкладки». Кого–то, наверное, даже удивило, что мы поставили его в один ряд с Гайдаром и Лагиным. Откроем «Денискины рассказы». Конечно, это не «Школа» и не «Судьба барабанщика». Но… Впрочем, цитаты убедительней:
«Папа покачал головой.
— Ах, вот оно что! Его высокоблагородие фон–барон Кутькин–Путькин не хочет есть молочную лапшу! Ему, наверное, надо подать марципаны на серебряном подносе!
Я сказал: — Это что такое — марципаны?
— Я не знаю, — сказал папа, — наверно, что–нибудь сладенькое и пахнет одеколоном. Специально для фон–барона Кутькина–Путькина! А ну, давай ешь лапшу!»
(рассказ «Арбузный переулок).
Это юмор. А вот и лиризм:
«А потом один парень снял пиджак… достал с третьей полки гармошку и заиграл, и спел грустную песню про комсомольца, как он упал на траву, возле ног у коня, и закрыл свои карие очи, и красная кровь стекала на зеленую траву.»
(рассказ «Поют колеса тра–та–та»).
А вот и революционный пафос, вплетенный в сюжет, как поперечная нить в продольную. Рассказ «Сражение у Чистой речки». Ребята сидят в кино.
«И в это время откуда ни возьмись появились белые офицеры, их было очень много, и они начали стрелять, и красные стали падать и защищаться, но тех было гораздо больше… И красный пулеметчик стал отстреливаться, но он увидал, что у него очень мало патронов, и заскрипел зубами, и заплакал. Тут все наши ребята страшно зашумели, затопали и засвистели, кто в два пальца, а кто просто так. А у меня прямо защемило сердце, я не выдержал, выхватил свой пистолет и закричал что было сил:
— Первый класс «В»! Огонь!!!
И мы стали палить из всех пистолетов сразу. Мы хотели во что бы то ни стало помочь красным.»
Заметьте, что в юмористическом рассказе нет ни тени ерничества. Напротив, юмор виртуозно сочетается с трагическим, высоким переживанием.
Вы думаете, наш оппонент сдался? О нет, он бьется до последнего, ведь он тоже как–никак воспитывался на книгах Драгунского и Гайдара.
— Ничего страшного! Можно прочитать все эти книги, только надо их по–умному прокомментировать: рассказать детям о зверствах большевиков, о сталинщине, о лагерях.
Верной дорогой идете, товарищи! И у вас уже появились проводники. Например, в новом учебнике русской словесности Е.Н.Басовской читаем:
«Когда я училась в школе… революция представлялась нам примерной такой — радостной победой «хороших» над плохими». Я очень любила и по сей день люблю «Сказку о ветре»… — бесподобный романтический детектив, но сегодня мне делается не по себе, когда пришедшие к власти революционеры говорят о трудовом перевоспитании эксплуататоров. Слишком хорошо мы знаем теперь, что представляли собой реальные трудовые лагеря на Колыме или на Соловках…»
Родители могут развить эту тему и наполнить конкретными фактами.
Только пусть они сначала попытаются поставить себя на место ребенка 5–7 лет. И спрогнозировать реакцию. Но подлинную, с учетом возрастных возможностей, а не запланированную взрослыми.
Как профессионалы в области детской психологии мы можем им в этом помочь. Вместо ожидаемой реакции осознания у ребенка от рассказов о лагерях могут развиться патологические страхи — фобии. Если уж они зачастую возникают сейчас от заграничных мультфильмов, то что говорить о «суровой правде жизни», о правде про Соловки и Колыму?! А с другой стороны, подобные рассказы могут вызвать у ребенка охранительную реакцию отторжения. Психика, будучи не в состоянии переварить непосильную информацию, вытеснит ее… И вытеснение это вовсе не безболезненно, не безобидно для тех же самых родителей. Страх порождает агрессию, а она выплескивается прежде всего на близких.
- Анатомия игры - Марина Линдхолм - Психология
- Отдайте мне меня - Виолетта Лосева - Психология
- Формирование будущих событий. Практическое пособие по преодолению неизвестности - Ирина Штеренберг - Психология
- Это переходит все границы: Психология эмиграции. Как адаптироваться к жизни в другой стране - Евгения Петрова - Менеджмент и кадры / Психология / Руководства
- Отпусти его, обрети себя. 10 шагов от разбитого сердца к счастливым отношениям - Эми Чан - Психология / Эротика, Секс
- Разноцветные “белые вороны” - Ирина Медведева - Психология
- Семья и как в ней уцелеть - Роберт Скиннер - Психология
- Время Next - Андрей Притиск (Нагваль Модест) - Психология / Науки: разное / Эзотерика
- Необыкновенное путешествие в безумие и обратно: операторы и вещи - Барбара Брайен - Психология
- Беседы Свобода - это Все, Любовь - это Все Остальное - Ричард Бендлер - Психология