Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жаров доложил обстановку Виногорову. Ни слова упрека! Только командный пункт полка он приказал перевести на левый берег.
— С правого мне легче управлять, я тут ближе к войскам.
— Переносить на левый!
Позже позвонил Забруцкий: в полк выехал командарм. Генерал будто сказал: виновников отхода расстреляет на месте.
Андрей до немоты стиснул зубы: нрав у командарма крутой! Все может случиться.
Командарм прямо на машине проскочил через мост, а попав под огонь, укрылся в кювете. Не ожидая вызова, Жаров направился к генералу.
Мост — единственный путь связи. В ротах большой расход боеприпасов. Их через мост доставляют на пароконных повозках. Ездовые галопом проскакивают сто метров смертной зоны.
Засовывая за пояс рожки магазинов, Серьга молча взял автомат.
— Я один, — бросил майор своему ординарцу.
— Почему? — недоумевал тот. — Я тоже.
— Что? — И солдат по голосу понял: возражать бесполезно.
На днях Серьга получил письмо от матери. В каждой строчке она просит его беречь себя. Ее муж погиб еще в сорок первом. Два сына убиты позже. Жаров сам потерял в войну отца, мать, брата, и горе женщины ему особенно понятно. Зачем же бесцельно рисковать ее сыном?
Совсем рядом взвизгивают пули. Снаряды вздымают пенные столбы. На выщербленных досках настила чернеют обломки повозки, в которую угодила мина. Неподалеку от нее туша убитой лошади. Еще одна, тяжело израненная, с обрезанными постромками, бьется в судорогах. Тут же убитый солдат. Кажется, он только что залег и ползет по-пластунски. Дальше другой, третий.
Что скажет командующий? Как держатся роты? — эти вопросы сверлили мозг, пока Жаров пробирался по мосту. Соскочил в кювет, приложил руку к козырьку, чтобы доложить...
— Ложись, нечего бравировать! — строго сказал генерал.
Майор опустился на траву. А про себя подумал — не дело командующего выскакивать под такой огонь, хоть ему и свойственна безмерная отвага.
— Где батальон Черезова? Переправляется, говорите, и пойдет в обход? Нужно торопить его! — и командующий обстоятельно расспросил о положении, о намерениях. Одобрив их, строго сказал Жарову:
— Мост не отдавать. Головой отвечаете, — и посмотрел ему в запавшие глаза, словно оценивая, насколько возможно положиться на командира.
— С места не сдвинемся! — поклялся Жаров.
В кювет прямо под ноги генералу скатился молодой лейтенант. Жаров сразу узнал в нем командира армейских разведчиков, которых он силой заставил сегодня принять бой. Жаловаться станет, огорчился Андрей.
— А, Самохин! — обрадованно встретил его генерал.
«Самохин, — изумился Жаров, радуясь встрече и одновременно досадуя, что в горячке боя не узнал офицера, служившего у него в батальоне с Курской дуги до Корсуня. — Правда, возмужал, потом эти усики, которых раньше не было, маскхалат», — оправдывал Андрей свою память.
Самохин начал обстоятельно докладывать.
— Хорошо, молодцы, — похвалил командующий, — важные сведения.
— Только маху дали малость, — сбиваясь с уставного тона, повинился Самохин. — Тикали, чтоб не застрять, а товарищ майор принял нас за беглецов. Так что воюем под его началом.
— Теперь можно вывести, — сказал Жаров.
— Зачем, оставим пока, если хорошо воюют, тем более Самохин в полк просится.
— А у нас в полку как раз начальника разведки нет.
Командующий пристально посмотрел на Самохина:
— Пойдешь?
— Отпустите — пойду, товарищ командующий.
— Берите, Жаров, не пожалеете.
— Да я воевал с ним, только из-за усов не признал сразу.
— Вот и отлично, а усы на ваше усмотрение, можете сбрить за любой промах, — пошутил генерал.
Вскоре после отъезда командующего прибыли обещанные батареи и стало легче.
3Как ни был Моисеев мнителен, этот вызов к Жарову нисколько не пугал его. Провинностей за собой он не чувствовал и шел с легким сердцем. Полк всем обеспечен. Армейское начальство только что хвалило, и он получил благодарность. А что если опять проборка? И как капитан ни гадал, выходило, упрекнуть его не в чем. Оттого и за ручку двери штабного блиндажа он взялся без всякой опаски. Но не успел он потянуть ее на себя, как дверь порывисто распахнулась, и капитан чуть не столкнулся с Черезовым.
— Да вы что, из бани? — усмехнулся начальник тыла.
— Не радуйтесь, товарищ капитан, — не без горечи отшутился комбат, вытирая платком раскрасневшееся лицо, — сейчас и вас попарят.
Сердце у Моисеева неприятно екнуло.
Жаров с минуту молча рассматривал начальника тыла, и Моисееву стало не по себе. Брови у майора насуплены, взгляд острый, пронизывающий.
— Ну что, Моисеев, будет у вас порядок? Думаете, кухни наладили, и все. А кто должен вникать в полковое хозяйство? Не хотите? Не умеете? В чем дело наконец?
— Я не понимаю...
— А пора понимать, — перебил его Жаров, — пора видеть, как отощали кони, как скрипят повозки — на всю дивизию слышно!
Майор продержал Моисеева не больше пяти минут — начальнику тыла они показались часом. Истинно баня. То с горячим, то с холодным душем. Как и Черезов, он выскочил оттуда красный и мокрый, достал платок и торопливо вытер лоб, шею. Конечно, майор прав. И повозки скрипят, и кони отощали, и пропылилось все... Но марш-то какой, марш! То бои, то бешеная гонка за бегущим противником. Где тут успеть! А ты всех напои, накорми, одень и обуй, подвези патроны, снаряды. Все тонны и тонны. А ему, видишь ли, подай еще и образцовый порядок. А где людей взять?
Но, оправдывая свои промахи, он думал о них беспрестанно. Знал, день-другой, и с тем, о чем говорил майор, будет покончено. Но Жаров найдет что-либо еще, и опять проборка. Да будь ты без сучка и задоринки, он все равно выищет недостатки. Дотошный командир. С таким сложа руки не посидишь...
По пути к себе Моисеев наскочил на ротные обозы Хмырова и нежданно-негаданно обнаружил у старшины несколько бочонков смазочного.
— И на что тебе столько смазки? — рассвирепев, наседал он на старшину. — Тут на весь полк хватит.
— Что за война? — вдруг раздался голос Жарова у повозки с бочонками.
Моисеев остолбенел.
— Да вот смазка, оказывается... — еле пролепетал он.
— Вот видите, и смазка есть. Эх, Моисеев, Моисеев! — покачал головой Жаров и пошел дальше.
А Моисееву хоть сквозь землю провалиться. Будь она проклята, эта смазка. Опять, как и всегда, прав он, командир полка.
4Румянцев застал Таню за чисткой оружия и загляделся на девушку. Какие необыкновенные у нее глаза, теплые, ищущие. И с ума сойти — до чего мила ее улыбка. Удивительная девушка. Разве можно не любить такую? И каким нужно быть самому, чтобы полюбила она, Таня?
Смазывая автомат, девушка лукаво поглядывала на него: какой он простой, хороший и все-таки немножко смешной. Любит он ее или не любит? Похоже, любит. А ни слова о своих чувствах, хоть и дружат они с Курской дуги. Как все странно складывается в жизни. Они дружили. Любила она другого. Леона Самохина. Яков — сама сдержанность. Леон — вихрь. Увлекся другой девушкой, ее подругой. Увлечение было случайным, кратковременным, давно забытым. А обида помнилась. Где он теперь, Леон? А Яков рядом и, конечно, любит Таню. В отношениях между ними невидимая стена, за которую Яков не смел даже заглядывать, хоть из озорства, что ли. Таня порой и сетовала, зачем он такой несмелый.
Девушка выбралась из окопа, и они уселись под буком. Бой к вечеру стих, и здесь, во втором эшелоне, было спокойно. Давно не приходилось им дружески разговаривать. Все бои да марши. А сейчас, когда можно наговориться досыта, они вдруг умолкли. Незаметно сгустились сумерки, вспыхнули первые звезды. Молча, как ребенок, Таня склонила на его плечо голову. Яков обнял девушку, и у него перехватило дыхание. Сжать бы ее, зацеловать. Будь что будет. А если вырвется и убежит?
Упала звездочка, оставив яркий след на темном небе. Упала и погасла. Таня встрепенулась.
— Яша! — прильнула она чуть сильнее. — Как хочется домой, Яша.
Поблизости грохнул снаряд. Они вздрогнули, и Таня отстранилась. А стихло — она встала.
— Будем отдыхать, Яша?
— Всю ночь просидел бы...
— Все же пора.
Опьяненный невольной лаской, Яков глядел в небо, и звезды казались ему необыкновенно яркими. Захотелось перецеловать их все сразу. Неужели Таня полюбит его? Неужели возможно их счастье? И вдруг нежданная мысль, как темное облако, заслонила небо и звезды. А как же Леон? Он же любит Таню, и она его любит. Все так запутанно.
Как-то непроизвольно он стал думать о Леоне, о дружбе с ним. Есть в ней что-то чистое, непобедимо торжествующее, что возвышает человека. Дружат они с первого дня, как встретились в военном училище, а спорят со второго. Леон любит блеснуть, Якову по душе успех, достигнутый тихо и незаметно. Учились они в одном учебном взводе, служили в одной роте и потом поочередно командовали ею. Даже полюбили одну и ту же девушку. В полк пришли юнцами, а теперь у обоих серьезная закалка: с самого Курска в наступлении. По три ордена у каждого, а за форсирование Днепра Яков стал Героем Советского Союза. Леон же тогда увлекся, потерял ключевую высоту, не доложил вовремя, был снят и понижен. А роту, которой командовал, сдал Якову. Много было пережито, много перечувствовано. В том бою Леон был ранен, лежал в госпитале, а по выздоровлении его направили в армейскую разведку, и они давно не виделись.
- Вдруг выпал снег. Год любви - Юрий Николаевич Авдеенко - Советская классическая проза
- Зауряд-полк. Лютая зима - Сергей Сергеев-Ценский - Советская классическая проза
- Когда зацветут тюльпаны - Юрий Владимирович Пермяков - Советская классическая проза
- Избранное в двух томах. Том первый - Тахави Ахтанов - Советская классическая проза
- Когда замерзли дожди - Михаил Коршунов - Советская классическая проза
- Конец большого дома - Григорий Ходжер - Советская классическая проза
- Роза ветров - Михаил Шушарин - Советская классическая проза
- Весна Михаила Протасова - Валентин Сергеевич Родин - Советская классическая проза
- Под брезентовым небом - Александр Бартэн - Советская классическая проза
- Батальоны просят огня (редакция №2) - Юрий Бондарев - Советская классическая проза