Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Петр остановился и вглянул на Меншикова.
- Полагаю, запись учинена с обстоятельствами верно, - сказал он.
- Верно, государь, - отвечал Меншиков.
- У черкас, я вижу, письменное дело зело хорошо налажено.
- Черкасы, государь, ученее нас.
- Подлинно... Да и свет учения и книгопечатное дело от них же, от черкас, идет к нам, на Москву.
А Павлуша Ягужинский, прислушиваясь к разговору царя с Меншиковым о черкасах, думал о своей "черкашенке" из Диканьки, и в душе его продолжала петь дивная мелодия:
Ой, гаю, мий гаю, зеленый розмаю!
Упустыла соколонька - та вже й не пиймаю!..
10
Между тем, пока царь на берегу "чужого моря" волновался великими государственными думами, под Нарвой его преображенцы и другие воинские люди, большею частью, кроме преображенцев и семеновцев, состоявшие из неопытных новобранцев, продолжали возводить укрепления своего лагеря, готовясь к скорой осаде.
Время стояло осеннее, ненастное. То хлестал дождь, то слепил глаза мокрый снег, и северное пасмурное небо не располагало к энергичной работе. Даже любимцы царя, преображенцы, чувствовали себя как бы покинутыми своим державным вождем.
- Не любы, что ли, мы стали батюшке-царю? Из царей разжаловал себя в капитаны бомбардерской роты... Простой капитан!
- Да и прозвище свое родовое переменил: стал Петром Михайловым.
- А видели, как он онамедни шанцы копал да сваи тесал? Топор у него ажно звенит, щепы во каки летят!
Кто-то затянул вдали:
На Михайловский денечек
Выпал беленький снежочек.
- И точно, братцы: завтра Михайлов день, и снежочек идет...
- Како снежочек! Просто кисель с неба немцы льют.
- Да и кисель-ту не беленький, а во какой, с грязью.
Разговор переходил на то, что не ладно-де... немца над войском поставили начальником. Всех удивляло, что командование войском поручено герцогу фон Круи.
- Ерцог!.. Да у нас на Руси ерцогов этих и в заводе не было.
- И точно, немец на немце у нас в войске...
- Один такой вон уже и тягу дал, в Нарву убег.
Это говорили о Гуммерте, которого обласкал царь, а он перебежал к Горну, коменданту Нарвы.
- Эй, братцы! Слышь ты? Велят веселей работать... чтобы с песеньем... пущай-де там, в Нарве-ту, слышали чтоб... это чтоб страху на них напустить.
- А коли нет, так и запоем.
И один преображенец, опираясь на заступ, визгливым фальцетом запел:
Задумал Теренька жаницца,
Тетка да Дарья браницца:
Куда тебя черти носили?
Мы б тебя дома жанили.
Или-или-или-или-или.
Мы б тебя дома жанили.
Дружный хохот наградил певца.
- Ну и тетка Дарья у нас!.. Жох баба!
- А ты что ж, Терентий? - спросили добродушного богатыря, который продолжал железной лопатой выворачивать огромные глыбы сырой земли с каменьем.
- Что Терентий? Он не дурак до девок: он во как отрезал тетке Дарьюшке.
И другой преображенец, подбоченясь и скорчив ужасную рожу, запел:
Построю я келью со дверью,
Стану я Богу молицца,
Чтоб меня девки любили
Крашоные яйца носили.
Или-или-или-или-или,
Крашоные яйца носили.
- Что, братцы, слышно в Нарве? - спросил певец.
- Должно, слышно: вон и вороны тамотка раскаркались на Тереху.
В это время к работавшим у шанцев подъехали князь Иван Юрьевич Трубецкой и заведывавший укреплением лагеря саксонский инженер Галларт.
- Бог в помощь, молодцы! - поздоровался Трубецкой с солдатами.
- Рады стараться, боярин! - гаркнули молодцы.
- Старайтесь, старайтесь. А завтра, ради Михайлова дня, я вас угощу большой чарой, - сказал князь.
- Покорнейше благодарим на милостивом слове!
"Большой чарке" солдаты особенно обрадовались, потому что ненастная, сырая погода требовала чего-нибудь согревательного, бодрящего организм.
А князь Трубецкой тут просто придрался к случаю. Его очень обрадовало письмо из Москвы, извещавшее его о женитьбе сына на Ксении Головкиной. От жены он знал, что Ксения - редкая девушка и по красоте, и по душевным качествам. Кроме того, ему лестно было породниться с Головкиным, которого царь заметно приближал к себе и отличал от других.
- А кто из вас так весело пел? - улыбнулся он.
Солдаты замялись было, но простоватый богатырь Теренька выступил вперед и сказал:
- Это они меня передразнивали, ваша милость.
И он указал на певцов.
- За что ж они тебя передразнивали? - засмеялся князь.
- Что я бытта, хочу женитца.
- Что ж, дело доброе, добудем Нарву, тогда и женим тебя. Прощайте, молодцы, - сказал князь, удаляясь, и прибавил: - Песельникам по две чары, а жениху - три.
Солдаты были в восторге.
- Ну так, братцы, пой! Боярин похвалил, да и спорей работа пойдет.
- Ин и вправду, заводи, Гурин.
- Какую заводить-то?
- Ивушку, чтобы горла-те мы все опрастали.
И Гурин "завел" высоко-высоко:
Ивушка, ивушка, зеленая моя!
Солдатские "горла" подхватили, голоса все более и более крепли, и воодушевление особенно охватило всех, когда дело дошло до "бояр, ехавших из Новагорода".
Ехали бояре из Новагорода,
Срубили ивушку под самый корешок,
Сделали из ивушки два они весла
Два весла-весельца, третью лодочку косну,
Взяли-подхватили красну девицу с собой...
- Ну, братцы, в Нарве, поди, всех воробьев распужали, - сказал, подходя, один семеновец.
- Да мы не даром поем: за пенье зелено вино жрем, - сказал Гурин.
- Ой ли! На каки таки денежки? Да тутай и кружала нету.
- Мы завтрея гуляем у самово боярина, князь Иван Юрьевича Трубецкова.
- Поддай, поддай жару, Гуря!
Гурин поддавал с высвистом:
Стали оне девицу спрашивати
Спрашивати, разговаривати:
"Что же ты, девица, не весела сидишь..."
- Бояре, бояре едут! Как бы не тово, - убежал к своим семеновец.
Это ехали осматривать работы князь Яков Федорович Долгорукий, имеретинский царевич Александр и Автаном Михайлович Головин.
Вдруг среди работавших послышались голоса:
- Государь едет, государь едет!
Петр возвращался с морского берега радостный, возбужденный.
- Государь в духе, море видел, - улыбнулся Яков Долгорукий.
- Ему бы хоть поглядеть на море, и то сыт по горло, - заметил Головин.
- Ну, не говори, Автаном Михалыч, - сказал царевич Александр своим несколько гортанным говором, - от погляденья на море государь пуще распаляется; он бы все моря, кажись, выпил.
Царь увидел своих вождей и направился к ним.
11
На Москве тем временем князь-кесарь продолжал свое застеночное дело.
Одним из наиболее крупных зверей, уловленных князь-кесарем, оказался упоминаемый в предыдущих главах друг Талицкого, тоже из ученых светил школы знаменитого протопопа Аввакума, иконник Ивашка Савин. У него при обыске найдены и подлинные сочинения Талицкого.
Привели Ивашку пред светлые очи князь-кесаря. Сухое лицо иконника, напоминавшее старинный закоптелый образ, и стоячие глаза выдавали упорство фанатика.
- С вором Гришкой Талицким в знаемости был ли? - спросил Ромодановский.
- Был, не отрекаюсь; вместе Богу работали, - отвечал иконник.
- И с оным Гришкою в единомыслии был же?
- Был и в единомыслии.
Ромодановский глянул на иконника такими глазами, которых в Преображенском приказе никто не выдерживал. Иконник Ивашка выдержал.
- И слышал от Гришки воровские его на великого государя с поношением хульные слова?
- Слышал, - не запирался допрашиваемый.
Ромодановского поразила смелость иконописного лица.
- И воровские его, Гришкины, тетрати чел?
- Чел.
- И усмотря в воровских его тетратех государю многие укорительные слова, государю и святейшему патриарху не известил?
- Точно, не известил.
Князь-кесарь начал терять терпение.
- И ты его, Гришку, поймав, ко мне не привел по "слову и делу".
- Не привел... И то я учинил для того, чтоб он, Григорий, от меня не заплакал, и в том я перед государем виноват.
Ромодановский порывисто встал:
- С ним, я вижу, всухомятку негоже разговаривать, - обратился он к сидевшему за одним с ним столом Никите Зотову.
- Что ж, можно и маслицем сухомятку сдобрить, - улыбнулся циник Зотов.
- Все записал? - спросил князь-кесарь приказного.
- Все до единой литеры, - отвечал приказный, кладя перо за ухо.
- В исповедальню! - кивнул Ромодановский приставам на свою жертву.
Иконника увели в застенок.
- Подвесить, - сказал князь-кесарь, входя в свой "рабочий кабинет".
Заплечные мастера тотчас подняли несчастного на дыбу. Тот молчал. Палачи подтянули еще свою жертву. Руки несчастного сразу были вывихнуты из суставов, и хилое тело его опустилось.
- Винишься в своих воровских помыслах? - спросил Ромодановский.
- Не винюсь. Оный Григорий дал мне те написанные столбцы о пришествии в мир антихриста и о летах от создания мира до скончания света для ведомства ради того, что "любы Божия всему веру емлет", и он, Григорий, в тех письмах писал все правду от книг Божественного писания и не своим вымыслом, а от которых книг, и то в тех письмах написано именно.
- История России. Смутное время Московского государства. Окончание истории России при первой династии. Начало XVII века. - Дмитрий Иванович Иловайский - История
- Беседы о русской культуре - Юрий Михайлович Лотман - История / Культурология / Литературоведение
- Почетный академик Сталин и академик Марр - Борис Илизаров - История
- Добрые русские люди. От Ивана III до Константина Крылова. Исторические портреты деятелей русской истории и культуры - Егор Станиславович Холмогоров - Биографии и Мемуары / История / Публицистика
- Мятеж Реформации. Москва – ветхозаветный Иерусалим. Кто такой царь Соломон? - Анатолий Фоменко - История
- Мир истории : Россия в XVII столетии - Виктор Иванович Буганов - История / Прочая научная литература
- Накануне 22 июня 1941 года. Документальные очерки - Олег Вишлёв - История
- Мифы и факты русской истории. От лихолетья Смуты до империи Петра - Кирилл Резников - История
- СКИФИЙСКАЯ ИСТОРИЯ - ЛЫЗЛОВ ИВАНОВИЧ - История
- Дневники императора Николая II: Том II, 1905-1917 - Николай II - История