в теле. Каждый участок подъема требует всё больше усилий, а камни под ногами – хитрые и коварные – то и дело пытаются ускользнуть.
Грудь стискивает давление тревоги, на лице выступают холодные капли пота. Я почти не могу дышать, и каждый вздох напоминает о моем враге – горе. Жар солнца вызывает головокружение. Я нахожу небольшую тень от скалы и останавливаюсь отдохнуть, прислонившись к уступу. И слышу гору – она продолжает смеяться надо мной, подталкивать вниз, говоря, что я никогда не смогу покорить её.
Ложь!
О каждом следующем шаге даже думать было трудно. Склоны горы становились круче, а нога напоминала о своей муке. Прорываться сквозь заросли кустарника и виться между огромными камнями, поднимаясь всё выше – невыносимое испытание.
Ощущая, что грозит срыв, я вглядываюсь в небеса. Их пустота и бескрайность казались злой иронией. Куда я смел взобраться, кем себя возомнил?
Подъём становился всё медленнее, но я продолжал, проклиная глупую гордыню и неумение прощать себе слабость. Временами я едва ли не падал с ног от усталости, но что-то заставляло меня продолжать.
Последний шаг... Вот оно!
Увидев вершину, захлебнулся от восхищения, вся Поднебесная в моих руках: горы, реки, домики – всё на ладони. Тяжесть из ноги ушла.
– ГХРА-А-А! – разлетаются птицы – насмешек больше нет.
* * *
Руки потяжелели.
На них живого места нет. Страшно смотреть, что там под повязками. Дабы отмыть разбрызганную повсюду кровь нужно потратить годы, не меньше. Представить сложно, откуда в моем теле столько жидкости, больше того – столько ненасытности.
Сделал ещё одну куклу.
Смотрим друг на друга. Сейчас я начну срываться, бить её, останется кучка осколков, а завтра всё начнётся по новой. Я раздеру чучело, не оставив живого места.
От тика передёргивает.
Разматываю повязки на руках: открытые раны, следы от ударов, зубов, содранной кожи, видны даже кости. Больно. Во время тренировок пару раз отлетали ногти – на пальцах видны обрубки. Ладони. Изманные в крови, грязи, усыпанные мозолями – усталые. Это не руки человека.
Вспомнил Кена.
Бродяга умер зверем. Но даже он не опустился до такого, до безумного самоистязания, даже он держал себя в руках, насколько это было возможно. Я хуже, намного хуже. Желания биться пропало, также быстро как и воспылало в первый раз. Я знаю всё, что произойдёт с точностью до направления полёта руки.
В этом больше нет смысла.
Я трачу безграничную силу в пустоту. Столько энергии пущено на саморазрушение – разве я не дурак? Идиот, коих поискать! Оно и правильно, что меня столько раз избили, столько раз унизили и выбросили! Не заслуживает такой остолоп нормальной жизни.
Обернуть.
Бесконечную муку – в океан возможностей. Кровь на руках только пятнает гладь, делает путь неясным, туманным. Ведь разве не так, что каждый шаг вперед – это шаг к горизонту, который никогда не станет ближе, а лишь уводит нас дальше и дальше в мир познания и самосовершенствования?
Вижу.. вижу то, насколько безграничен этот путь.
Вся тревога – дракон, парящий далеко в небе, вот только посмотришь на него поближе – жалкий змей.
А я – бесконечен.
* * *
Как мне пробиться к Йошихиро?
Вызвать в нём...
Идея!
Я был совсем юн, когда Тэмотсу-сан впервые дал мне попробовать его фирменное саке со словами: "Малыш должен привыкать ко вкусу мужского пойла!", – видать, они с Норайо сошлись именно на алкогольной почве.
Секретный ингредиент “пойла” – сок плодов Кибоу.
Буквально пару капель, добавленных вместе с грибами кодзи, способны вызвать у каждого человека отличающуюся реакцию, что зависит от его жизненного опыта и от места, где созревал плод. Обычно, даже запах подогретого напитка может напомнить о давно утраченных воспоминаниях, как приятных, так и нет. Рёко говорил: "На местах побоищ вкус Кибоу подобен мертвечине, а на землях добросовестного даймё – отдаёт не спелым яблоком".
Кибоу, как известно, невозможно сорвать вовремя, ведь каждый отдельный плод развивается по своему и, с большой вероятностью, даже не успевает раскрыть истинный вкус, а просто сдувается ветром и втаптывается в грязь лошадьми.
Незавидная судьба.
У дома Рейкон тоже растёт Юме.
Во внутреннем дворе резиденции древо раскинуло широкие ветви, под которыми нежился аккуратный сад камней, принадлежащий Хюну. Он как-то показывал мне свою гордость, и, не преуменьшая, этот сэкитэй лучший из всех, что я видел: мелкая галька, играющая водную стихию, булыжники, подобны горам и островам, землистый мох, идея растительности… У меня тут и свой сад есть, попроще, понятное дело, но тоже что-то.
Осталось только выпросить у Хюна саке.
– Смотрел в подсказку?
– Не-а.
– Неужели сам додумался?
– Мгм.
–
