С укреплением в сознании бывших славян нового термина: «русь», «русский», наименования эти стали прилагаться к рекам, горам, территориям даже в Карпатах и одновременно появились у иностранных писателей: арабов, греков, пользовавшихся до того времени терминами: скифы, славяне, сербы. Киев и Киевская Русь или Полянская земля, вообще — юг, были той территорией, тем локализированным пунктом, где впервые зародилась и впервые возвещена национальная идея, связанная с именем «русь», «русский» (Костомаров). Следовательно, то именно славянское племя, потомков которого проф. Грушевский называет «украинцами», было творцом русской национальной идеи и провозвестником русского этнического единства.

В течение минувшей тысячи лет вновь народившаяся этническая сила возросла, возмужала и стала мировым самоопределяющимся психическим фактором. Не всем это дается в таком широком и неожиданном масштабе! Если обратим внимание на эту этническую особенность, которая тонко оценена этнологами, — именно на особенную чистоту славянской расы в ряду других европейских рас и на феноменальную антропологическую простоту составных частей русского народа, то значение этого народа является в особом свете. Э. Ренан, не без основания, назвал удивительным — гений русского народа, выступившего только в минувшем XIX столетии на авансцену мира, но сразу показавшего свою самобытность.

Хотя внешняя история русского народа в истекшее первое тысячелетие его жизни не была заметной и внушительной и, наоборот, была, быть может, менее продуктивной, нежели у других народов земли, но это стоит в несомненной связи с фактом медленной этнической интеграции, которая, однако, потому медленна, что богата глубиной, сложностью и оригинальностью плана. Особенности русской психической эволюции обратили на себя внимание иностранных мыслителей и этнологов, а в отечестве хотя и служили предметом неодобрения со стороны нетерпеливых преобразователей или сторонних зрителей, но в глубине народных масс как национальные идеалы, так и самый ход их развития — медленный, основательный — сопровождается непоколебимой верой и надеждами.

Особенности русской этнической психологии, на которые обращено внимание иностранных мыслителей и этнологов, состоят в следующих качествах, заслуживающих хотя бы самого краткого упоминания и оценки. Это, во-первых, — идеализм воззрений и жизни, придающий русскому народу особую печать этнического культурного бескорыстия, во-вторых, — общеизвестная славянская грусть и задушевность, придающие медленный темп, глубину и основательность всем душевным движениям, начиная от мысли и кончая действием, в-третьих, — вера, как психологическая черта и свойство, дающее уверенность, устойчивость и прочность надеждам, ожиданиям и самому идеализму. Твердая вера, как естественная прирожденная черта русской этнической психологии, облегчила русскому народу принятие и усвоение христианской религии, в которой народный дух нашел подкрепление и освещение своих глубочайших идеальных запросов — отчего религия получила в русском народе значение не только конфессионального, но и важного жизненного фактора, не всегда понимаемого иностранцами. Четвертой отличительной народной чертой является русское гостеприимство и терпимость; эта особенность представляет народную черту еще со времен славянства, т. е. со времен прарусских, и лежит в основе общепризнанной за Россией цивилизаторской роли, чуждой духа эксплуатации.

Все указанные основные черты русской этнической психологии свойственны в равной степени представителям всех отделов, на какие обыкновенно подразделяют русское население, т. е., великоруссам, белоруссам и южноруссам, а потому нет собственно основания для названных подразделений. Естественнее и в научно-этническом отношении правильнее удержать одно только наименование: русская народность и термин: «русский». Если Костомаров в своей статье 50 лет назад говорит о двух русских народностях: великоруссах и южноруссах, то речь, ясно, идет только о подразделениях, как показывает и самое заглавие, притом историк делает это не на основании современной этнической психологии великоруссов и южноруссов, а скорее в виду проявленных ими изначальных историко-политических тенденций, предопределивших политическую судьбу всей расы, именно — стремление создать общину и государство за счет индивидуальных свобод (великоруссы) и слабо проявленных государственных тенденций (южноруссы). За исключением этого специального политического пункта, обе поднародности проявляют общие этнические свойства: те же религиозно-аскетические аспирации вначале, те же монастыри и храмы, та же этническая колонизация финского населения, тот же общий книжный и богослужебный язык, то же общее сознание своей принадлежности к русской народности, которое и явилось общим психологическим центром, объединившим основные этнические идеалы. Непререкаемое единство этнического сознания, сказавшееся в усвоении общего имени Русь, еще ярче и с художественной силой выразилось в литературных памятниках, как, например, в Слове о Полку Игореве, где народные чувства, стремления, идеалы и поэзия охватывают в мысли и чаяниях всю Русь от Новгорода и Полоцка до Кавказа и Тамани, от Немана и Волги до берегов Дуная и Черного моря. Здесь русский народ сознал себя этнически единым, несмотря даже на политическое разъединение.

То этнополитическое различие Южной и Северной России, о котором упоминает Костомаров, и которое, согласно его мысли, свидетельствует, будто бы, о стремлении Севера к созданию единорусской державы, а Юга — к созданию Славянской федерации, — это не есть этническая черта, а скорее этнополитический вариант народной психологии и прямо не входит в программу нашей беседы. По поводу его много говорить — значит гадать, притом гадать о том, чего не было… Гадать о создании большого политического тела, а таковым Русь зачалась — гадать притом о создании такого тела без прочных скреп — это политика, может быть, и не осуществимая на нашей территории, где нет естественных защитных границ и где добрым соседям легко было бы разобрать по частицам всю Русь (одну федерацию за другой). Но созданием единой державы такая этно-гибельная перспектива предупреждалась… По поводу подобных вопросов любят указывать на федеративный пример Америки. Но Америка, во-первых, опоясана океанами, т. е., имеет естественную ограду, а во-вторых, Америку не хотят ставить в пример человечеству такие великие люди, посетившие эту страну, как Вольтер в конце XVII в. и Герберт Спенсер в конце XIX в. Оба думают, что умственное будущее такой страны не должно быть предметом подражания: есть лучшие образцы, и наша страна их предпочитает.

За исключением указанного сейчас этнополитического пункта, т. е. единодержавия на севере и федерации на юге, в остальном северная и южная Русь сходны этнически.

Внешняя борьба, которую испытала вновь возникшая русская народность, скрыла от взора перипетии развития народного духа, а быть может и самое развитие переживало свой внутренний подготовительный период, но только вся народная жизнь видимо затихла, и ни литературы, ни просвещения, ни религиозной и политической борьбы, как на западе Европы, не замечалось: текущая жизнь носила печать мало заметной обыденности. Для племен славяно-финского этнического корня такое затихание жизни не представляется дурным знаком и лишь характеризует периодичность ее проявлений: «шумим, братец, шумим» издавна вызывает в русской душе скорее иронию, чем одобрение. Напротив, затихание и внутренняя работа чувствуется в народной душе, как естественное явление. Некоторые сильные исторические эпизоды показывают, что всегда было так; этническая жизнь не угасала, и сколько-нибудь резкие толчки заставали ее готовой, а не врасплох. Это замечалось как в центральной и восточной России, носившей в ту пору имя Московского государства, так и в Южной Руси, входившей тогда в состав Польско-Литовского государства. К таким сильным историческим эпизодам или показательным событиям в Южной Руси относится борьба с поляками за религию и народность. Эта борьба показала, что сна нет, а есть духовная чуткость и есть сокрытая заготовленная сила самозащиты. Для Московского государства подобным же показательным реактивом явилась борьба с Польшей за славянскую гегемонию и борьба с внутренней смутой за целость государства. Московская Русь в обоих случаях, т. е. во внешней борьбе с Польшей и в борьбе со смутой, оказалась национально подготовленной и сильной для самосохранения. Таким образом, и в Южной, и в Северной Руси этническое развитие и сознание оказалось зрелым и мощным. И там, и здесь ярко сказалась национальная черта русской (финно-славянской) народности — вера в правду своих расовых идеалов и надежд — та сила и степень веры, при которой раса в борьбе готова жертвовать половиною своего населения, но отстоять свои святыни.

1 ... 88 89 90 91 92 93 94 95 96 ... 225

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Русская расовая теория до 1917 года. Том 1 - Владимир Авдеев бесплатно.

Похожие на Русская расовая теория до 1917 года. Том 1 - Владимир Авдеев книги

Русская расовая теория до 1917 года. Том 2 - Владимир Авдеев - Прочая научная литература
Прародина русской души - Анатолий Абрашкин - Прочая научная литература
1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций - Димитрий Чураков - Прочая научная литература
В неизведанные края. Путешествия на Север 1917 – 1930 г.г. - Владимир Обручев - Прочая научная литература
Арийская Гиперборея. Колыбель Русского Мира - Наталья Павлищева - Прочая научная литература
Государственно-частное партнерство: теория и практика - Коллектив авторов - Прочая научная литература
Раса и этнос - Владимир Авдеев - Прочая научная литература
Выставочный Иерусалим - Анатолий Тимофеевич Фоменко - Прочая научная литература
В чем истина? Эксплейнер по современной философии от Фуко и Делеза до Жижека и Харауэй - Неаполитанский Максимилиан - Прочая научная литература
Северо-Кавказский федеральный округ: оценка состояния и перспектив социально-экономического развития - С. Левченко - Прочая научная литература

Оставить комментарий