Форма входа
Читем онлайн Охота на убитого соболя - Валерий Дмитриевич Поволяев
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
делает, а вокруг машины женщины хлопочут в оранжевых жилетках, похожие на рыбаков, суетятся, лопатами по дымящейся массе хлопают, – все сравнялось, ни канав, ни логов-падей, ни каменных гряд, ни зубьев, ни завалов. Идти при таком свете нельзя.
– Амба! – выдохнул Кучумов и снопом повалился в снег.
Не ощущая самого себя, оглушенный, без памяти и понимания, кто он и что он, с выкачанной болью, без крови и слез – совсем пустой Чириков свалился рядом. Лайка, та тоже не могла больше тянуть – клубком прокатилась по насту и также распласталась бездыханно.
Но лежать долго нельзя – полежишь, и дорога только одна будет – на погост. Старшой зашевелился, не вставая сбросил с ног лыжи.
– Эй, Рубель! Ты жив?
– Н-не знаю! – просипел Чириков, закрыл глаза и закашлялся: приблазнится же такое! Он кашлял и не мог остановиться – в груди бухало, клубками плавал холод, лопатки смерзлись, надо было подниматься, а подниматься нет никаких сил, перед глазами висят бурые облака, кусками расползаются в разные стороны, потом снова сползаются, склеиваются, неспешно перемещаются из угла в угол. Откашлявшись, послушав самого себя, Чириков спросил застуженным сиплым голосом: – А как же он? Браконьер этот…
– Рубе-ель! – услышав лед в голосе напарника, завозился Кучумов. – Подымайся, Рубель. Лежать больше нельзя!
– Сейчас, я сейчас, – покорно отозвался Чириков. – А как же он?
– Браконьеришка?
– Он же уйдет!
– Не уйдет. Он тоже ночевать в снегу будет. Как и мы, без удобств, – Кучумов захрипел довольно, – устроили мы ему… Нам плохо, а ему, может быть, еще хуже.
– А если уйдет? А?
– Я говорю – не уйдет. Ты же видел его след! О чем говорит этот след? О том, что мы мужика гоним опытного, матерого – очень грамотно он от нас уходил. Не пойдет он ночью, знает, что поломается. Соболей, наверное, в котомке несет, да не одного, г-гад, – Кучумов завозился в снегу, переваливаясь с боку на бок, отодрал от клейкого наста горб, потом голову в шапке, выпростал руки. – Если пойдет, то на первом километре оставит свои ноги. Понял?
– Чем бабку донял… Нo все равно боязно – а вдруг уйдет!
– Уйти, еще раз говорю, Рубель, не уйдет, а вот соболишек, значитца, спрятать может. Поэтому утром у его кострища задержимся, обследуем – а вдруг схоронка?
– Он что, костер будет жечь?
– А как ты думал?
– Демаскировка. Мы же к этому костру в темноте подползти сможем.
– Не сможем.
– Почему?
Не успел Чириков добавить к «почему» свое обычное «а», как старшой сморщился, морщины были крупными, недовольными, даже обиженными, хоть порох в них насыпай; Кучумов уже окончательно вытянул себя из снега, постонал, сплевывая темную мокроту, поскрипел остывшими суставами, откуда-то из-под спины выдернул сухую ломкую прутинку, переломил ее, деля на две половинки, потом каждую половинку еще раз разделил на две, вытянул из сидора заветный свиток бересты, отодрал большой лохмот и сунул под ломанину.
Запалил ловко, с одной спички, похрипел, дыша на огонь.
Береста затрещала, маленькие проворные светлячки побежали по ней, прожигая черные воронки, переметнулись на сучья, и через минуту рядом с упавшими бездыханными людьми и такой же бездыханной собакой горел костерок.
Словно бы перекликаясь с этим костерком, на недалекой сопке, прожигая плоть ночи, загорелся ответный огонь – выдохшийся браконьер, полежав без чувств в снегу, также разжег костер.
– Вона! – прохрипел старшой, поднимаясь на четвереньки. – Видишь?
Чириков шевельнул лопатками в снегу – держало прочно, попробовал выдрать руки – также прочно держит, попытался приподнять ноги или хотя бы освободиться от лыж – куда там!
– Эй! – позвал он старшого.
– Чего, Рубель, вмерз?
– Помоги, а?
– Ах, Рубель, Рубель, а еще хотел в одиночку это пространство одолеть.
– С чего ты, Алексеич, взял? – Чириков дернулся, выскребаясь из цепкого снегового обхвата, но не выскребся – чуть рукава себе не отхватил – ткань затрещала, проймы полезли, в дыры потек холод.
Старшой на четвереньках подполз к напарнику, помотал головой:
– Если не это хотел, то что-то другое…
Беспредметный разговор, загадка на загадке.
– Неправда!
– У тебя, Рубель, глаза так устроены, что обманывать не умеют, шторок нет.
– К честному открытому лицу честные открытые глаза положены, – Чириков дернулся, рукава у него вновь затрещали.
– Этим гордиться, Рубель, надо, а не насмешничать. Так моих детей учат учителя в школе.
– А ты, Алексеич, моралист. Тебе бы в школе занятия вести.
– Возможно, Рубель, вполне возможно. И то, что я соболька себе взял, те не понравилось, верно?
– Алексеич!
– Не понравилось, да. Ну ничего, Рубель, следующий соболек, даже если морда у него из платины будет сработана, а в глаза по алмазу вставлено – твой! – Кучумов потянулся за посохом, подоткнул его под напарника, поддел вверх. Окутался иглистым, светящимся паром. – Говорил я тебе, что нельзя мокрым лежать в снегу, а ты лег…
Голос Кучумова был бесцветным, чужим – хрип всегда бывает бесцветным и всегда он чужой, даже если говорит близкий человек – не узнаешь, перепутаешь с соседом. Похоже, гонка не очень-то скрутила старшого. Чириков почувствовал, насколько он уязвим, слаб, жалок, мошка по сравнению с канюком. Выдравшись из снега, Чириков завалился на бок и, приложив руку козырьком ко лбу, всмотрелся в далекий тревожный огонек, что-то злое защемило его изнутри, в ушах забилась, запищала какая-то неведомая звонкоголосая птичка, на глаза кто-то надавил пальцами, костерок запрыгал перед ним, словно некачественное изображение на плохом экране: и из-за этого ничтожного человечишки они должны страдать?
Тьфу!
Поднялись рано. Это только в рассказах досужих людей таежники ночуют в снегу чуть ли не каждый день, трескучие сугробы их здорово греют и от избытка тепла они чувствуют себя, как дома на печи – вольготно, легко, сны розовые видят, детство вспоминают, страну Крокодилию, про которую прознали из книжек, запросто с Богом общаются. Общаются, да… когда от холода копыта откидывают.
Такие досужие рассказчики сами никогда в снегу не ночевали, не знают, что это такое.
Когда поднимаешься – чуть живой, со вспухшими слезящимися глазами, с ёкающим сердцем и желудком, в котором смерзлось все, что было съедено вечером, то охота бывает влить в себя ведро кипятка, чтобы хоть как-то оттаять, заставить суставы сгибаться…
– Ничего, Рубель! – прохрипел Кучумов, подбадривая напарника. – Пусть тебя утешает, что у него была точно такая ночь. Может быть, даже хуже.
– Он не ушел?
– Еще темно, чтобы идти. Смотри, он сейчас тоже костер будет разжигать, – старшой плюхнулся на колени и отгреб в сторону вчерашнюю золу.
Запалили костер – и на дальней сопке тоже, отзываясь на их огонь, зажегся светлячок. Видать, у тех, кто здесь живет, одна кровь, одни повадки. Независимо от того, кто заяц, а кто волк, кто беглец, а кто преследователь.
Хорошо, что за водой не надо никуда идти: зачерпнул котелком снега, нацепил на рогульку – вот и вся ходьба.
Что есть и кто есть человек по отношению к этой мрачной, задавленной густой предрассветной
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Охота на убитого соболя - Валерий Дмитриевич Поволяев бесплатно.
Похожие на Охота на убитого соболя - Валерий Дмитриевич Поволяев книги
- Фуэте над Инженерным замком - Ольга Николаевна Кучумова - Короткие любовные романы / Русская классическая проза / Ужасы и Мистика
- Осколок Надежды - Эбигейл Александровна Лис - Любовно-фантастические романы / Прочие приключения / Современные любовные романы
- Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
- Прозрачный мир - Рано Разыкова - Русская классическая проза
- Шаг за шагом - Иннокентий Омулевский - Русская классическая проза
- Ученые разговоры - Иннокентий Омулевский - Русская классическая проза
- Земля за ледяной пустыней - Даниил Дмитриевич Большаков - Прочие приключения / Советская классическая проза
- Перхатья 1 - Валерий Дмитриевич Зякин - Мифы. Легенды. Эпос / Русская классическая проза
- Новые приключения в мире бетона - Валерий Дмитриевич Зякин - Историческая проза / Русская классическая проза / Науки: разное
- Люди сверху, люди снизу - Наталья Рубанова - Русская классическая проза
