Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Надо из руководства послать кого-нибудь, — предложила Гертруда — Вас? Но вы не можете — дела. А мне бы полезно поучиться у советских друзей.
— Да, не плохо бы и вам позаимствовать их опыт, — поддержал Больце.
Вальтера выбрали. Бургомистр назвал Гертруду, похвалил ее за энтузиазм в работе, сказал, что руководителям магистрата тоже надо учиться у строителей социализма.
Пермяков тоже сидел за столом президиума. Он считал доводы бургомистра о посылке Гертруды правильными, логичными. Но ему не хотелось поддержать ее выдвижение в делегацию, а почему именно, Пермяков не мог ответить себе. Потому ли, что она всегда напрашивалась сама? Но кому не хочется побывать в Москве? А может быть, потому, что рьяно клевещет на профессора Торрена.
Кто-то назвал имя Штривера. Пермяков обвел глазами зал. Штривер сидел в заднем ряду, у самой двери. Он читал что-то. Редкий случай, чуть ли не единственный, что ой задержался на собрании. Если он заходил в этот зал, когда собирались производственники, то садился на излюбленное место, с краю, и моментально шмыгал в дверь. Пермяков знал повадку главного конструктора, не раз при удобном случае упрекал его, Штривер продолжал «голосовать» ногами. Сегодня он голосует руками.
Поднялась Гертруда. Говорила она подкупающе, долго изъяснялась, чтоб не сочли ее нескромной, поскольку ее тоже рекомендуют.
— Я с сожалением произношу слова о том, что ведущий инженер не достоин такой чести, как поездка в страну социализма. Радостно фиксировать его присутствие на сегодняшнем собрании, но это первый случай. Не менее важная причина против его поездки и та, что инженер Штривер усиленно работает над своим изобретением.
Взял слово Пермяков. Он не хвалил инженера Штривера, говорил так, будто читал мысли и собравшихся и конструктора.
— Инженер Штривер не верит в способности освобожденного народа. Он считает, что науку и технику двигают только личности. Не верит он и в правду о Советском Союзе. Может, поездка в нашу страну послужит ему на пользу?
— Разрешите! — крикнул Штривер. — Я читаю брошюру об изобретении телевизора советскими инженерами…
— Это я всучил ему перевод, — шепнул Вальтер Михаилу и Галине Николаевне.
— В ней упоминается, — продолжал Штривер — учение об электромагнитных волнах немецкого физика Герца. Факт правильный. Я верю этому…
Штривер хотел еще что-то сказать, но Вальтер перебил его:
— Если о немецком физике правильно пишут советские люди, то о себе тем более.
— Возможно, и так, — процедил Штривер и замолчал.
— Инженер Штривер верит в факты, — продолжал Пермяков. — Мне кажется, ему полезно будет посмотреть на факты, которые описываются в брошюре о телевизоре. Тогда он, может, скорее закончит свое изобретение, и завод начнет выпускать его.
Не ожидал Штривер такой поблажки от Пермякова. После острых стычек, непримиримых споров он думал, что комендант волком смотрит на него. И вдруг такая честь. Не понимает он коменданта.
«Или это очень хороший человек, или только принципиальный; хочет добиться своей цели — перевернуть мой ум, заставить быть общественником. Вряд ли ему удастся…»
Все ждали, что же скажет Штривер.
— Что ж, я могу и поехать, — ответил он.
Гертруду бросило в жар. Согласие Штривера может стать стрелой, пущенной в нее — мастерицу интриг, еще не знавшей ни одного провала в своей многолетней злой игре. Неверным оказался Штривер, начинает перестраиваться. Поедет в Москву — совсем выйдет из скорлупы. Нет, не должен он ехать, надо заставить его заболеть. Об этом она позаботится…
Стали голосовать, не нарушая порядка записи. Первым было названо имя Гертруды. Много рук поднято, но за Штривера больше.
Руководителем делегации хотели избрать Вальтера, но решили, что молод. Посоветовали выдвинуть Штривера. Инженер-конструктор еще больше удивился. «Чем заслужил я честь и доверие? Ничем», — думал он о себе. Пермяков надеялся на старого специалиста: тот может принести большую пользу для новой Германии, если вытряхнет свою полувековую замкнутость, откроет и пустит в ход все свои знания.
Вскоре Штривер с делегацией сел в поезд Берлин— Москва. Он придирчивым глазом осматривал вагон. Ковровая дорожка, шелковые занавески, бархатные шторы не очень удивляли его. «Хорошо, но не экономно, роскошно очень». Зашел в купе. Верхние полки были опущены. Он сел на мягкий пружинный диван, с пристрастием осмотрел купе. Затем он достал складной метр, смерил ширину купе, ширину дивана и сделал категорический вывод:
— Широкие габариты. Можно бы за счет этих просторов сделать еще одно купе в вагоне.
— Русские любят простор. У них дороги длинные. В скором поезде две недели надо ехать от центра до окраины, — пояснил Вальтер.
— Вы ездили? — с иронией спросил Штривер.
— Я читал. Могу перевести для вас такой справочник, — сказал Вальтер.
— Вы лучше переведите, что по радио передают, — переменил тон Штривер. — Кстати, где репродуктор? — высунул он голову из купе.
— Даю точную справку, господин радиоконструктор, — опять уел Вальтер своего спутника. — Репродуктор под лампой.
— Что? — Штривер вцепился в настольную лампу, внизу которой был устроен громкоговоритель. — Вот это остроумно; «Оригинальный факт», — записал он в свой блокнот.
— Слушайте, что говорят по радио: «У проводников можно получить, — переводил Вальтер, — книги, журналы, газеты, настольные игры. Пассажиры могут пользоваться душем».
— В каком вагоне? — спросил Штривер. — С удовольствием приму душ.
— В каждом, — сказал Вальтер.
После душа расчетливый инженер рассуждал с карандашом в руке. «Душевая в вагоне — факт примечательный. Но не экономично. В четырнадцати вагонах душевые занимают площадь в объеме семи купе— целый вагон».
— Чаю желаете? — спросила проводница на ломаном немецком языке.
— Чаю? Благодарю, — ответил Штривер. — С удовольствием-попью. Это такие конфеты? — с любопытством рассматривал он синие квадратики.
— Сахар, цюкер, — улыбаясь, пояснила проводница.
— Оригинально! Красиво, гигиенично. Оставлю на показ своей жене.
Проводница поняла намерение немца, но не могла выразить того, что хотела. Она по-русски сказала, чтобы господин пассажир не пил без сахара, а если хочет привезти на показ своей фрау, то он может взять хоть сотню порций. Вальтер моментально перевел слова проводницы и добавил:
— Факт примечательный. Записывайте в свой дневник. Вы ведь верите только в факты.
Много примечательных фактов пришлось занести в свой дневник Штриверу в пути.
В Москве работники Общества культурной связи с заграницей спросили руководителя делегации, где в первую очередь хотят побывать гости.
— На радиозаводе, — сразу выпалил Штривер.
— Сначала надо побывать в Мавзолее Ленина и в Музее Ленина, — сказал Вальтер.
Члены делегаций подхватили предложение Вальтера, и это заставило старого конструктора задуматься. Он ехал в Россию с единственной мыслью — познакомиться с ее техникой. И вот Штривер впервые нарушил свой завет «техника прежде всего».
От Мавзолея до Музея Ленина Штривер шел без шапки.
— Факт беспримерный, — сказал Штривер перед входом в Музей. — Русские сохранили своего вождя для поколений.
— Не своего, а трудящихся всего мира, — заметил Вальтер.
На другой день немецкая делегация прибыла в телецентр. Штривер был поражен искренностью незнакомых русских коллег: они ничего не таили от него. Он, закоренелый конструктор, так не делился бы своими открытиями даже с родным братом. Штривер попросил разрешения записать и начертить кое-что.
— Пожалуйста, — сказал директор телецентра.
Поразила немецкого конструктора и другая черта советских инженеров — коллективность. Ни от кого Штривер не слышал «я». Каждый говорил: «мы». Слово «мы» в ушах Штривера звучало вызовом его самолюбию. Особенно удивила Штривера беседа с главным конструктором советского телевизора; тот с уважением и похвалой говорил о своих коллегах, о личных заслугах каждого помощника, показывал их работы с такой гордостью, как будто не они, а он был учеником.
Штривер с делегацией гостил в стране новой жизни ровно месяц. В гостях люди беззаботно отдыхают, праздно проводят время. Так думал и он. Но его отдых в стране социализма был похож на подготовку студента к экзамену. В гостинице на его столе появились исписанные толстые тетради. Ничего лишнего Штривер не записывал в них, вносил только факты, а факты, мимо которых он не мог пройти равнодушно, встречались на каждом шагу. В метро он заметил лампы дневного света. У Штривера возникло страшное желание узнать их устройство, как раз понадобится в его творчестве. Зашел в стереокино — как не спросить об устройстве экрана, оптики! Это для изобретателя телевидения все равно, что порох для охотника. В журнале увидел рисунок искусственного грома и молнии. Надо, как надо ему вникнуть в это открытие, которое может пригодиться ему при изучении разрядов в атмосфере. Часто Штривер изучал новинки техники до поздней ночи, а когда приходил в гостиницу, по свежей памяти записывал виденное и слышанное. Засиживался часами. Ругал себя за то, что не знает русского языка. Он не оставлял в покое Вальтера, то и дело спрашивал его, как то перевести, как это, и сам ни на минуту не оставлял русско-немецкого словаря. Штривер не замечал, как возрождалась в его душе любознательность.
- Акция (из сборника "Привал странников") - Анатолий Степанов - О войне
- Мой лейтенант - Даниил Гранин - О войне
- Я дрался на истребителе. Принявшие первый удар. 1941-1942 - Артем Драбкин - О войне
- Крылатые гвардейцы - Захар Сорокин - О войне
- Бой без выстрелов - Леонид Бехтерев - О войне
- В бой идут одни штрафники - Сергей Михеенков - О войне
- …И все равно - вперед… - Висвалд Лам - О войне
- С пером и автоматом - Семён Борзунов - О войне
- Разведчик морской пехоты - Виктор Леонов - О войне
- Записки командира - Даниил Русских - Драматургия / О войне