Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она помолчала.
— Теплоход идет на Ялту, — повторила она и незаметно вздохнула. — Мне уезжать отсюда и хочется и не хочется. А уехать придется: надо же мне дальше учиться!
Она опять помолчала.
— Только маму жалко, — добавила она. — Мама отсюда ни за что не уедет. Привыкла. Да и отец тут похоронен. Мама у меня робкая. Я вас про многое хотела расспросить, да мама не позволяет, чтобы я вам мешала.
Люба встала, поправила волосы.
— Ну, что ж, я пойду, — сказала она неуверенно и замолчала, как будто ожидая, что я ей отвечу на это.
Я молча стал сматывать «самолов». Он, конечно, запутался.
— Вы были в Якорной? — спросила Люба, взяла «самолов» и стала его распутывать. — Погодите, не дергайте!
— Нет, не был. А что там, в Якорной бухте?
— Да ничего. Есть один старичок хороший…
— А чем он интересный, этот ваш старичок?
— Интересный, и все! — ответила Люба. — Я рассказывать не умею.
— Пойти мне с вами, что ли? — спросил я.
— Как хотите. Он, конечно, обрадуется. Я ему про вас рассказывала.
Дорога в Якорную шла среди невысоких гор. Луна еще не взошла, но какой-то неясный свет падал на землю и помогал нам идти. По левой руке тянулся кряж однообразных горбатых вершин. В темноте они напоминали окаменелый караван верблюдов. На одном из этих каменных верблюжьих горбов много лет назад был похоронен известный поэт, уроженец этих мест. Я сказал об этом Любе.
— Я знаю, — ответила она. — Только я его не читала. Не достала его книгу.
— А что вы читали?
— Я много читала. И все помню. Колючки какие — просто идти невозможно!
Она остановилась и оторвала от платья колючку.
— А что же вы запомнили лучше всего?
— Что? — переспросила Люба. — Одни слова я запомнила. А чьи они, так это я позабыла.
— Какие слова?
— Да как-то их трудно даже вам рассказать. Неловко. Ну, ладно! Есть такие слова: «Человек создан для счастья, как птица для полета»?
— Есть.
— Ну, вот. Про них я и говорю. Это правильно сказано? Как вы думаете?
— Правильно.
Я замолчал. Молчала и Люба. Ночь лежала над побережьем. И почему-то эта ночь показалась мне необыкновенной, тогда как, если разобраться, в ней не было ничего особенного. Я думал о поэте, о поэзии… Может быть, это чувство поэзии родилось и от ночи, и от того, что рядом со мной шла загорелая, обветренная, сероглазая девушка и несла с собой целый мир мыслей, чистоты, волнения и веселости. А у меня все это вызывало едва приметную, но законную грусть оттого, что эта девушка только что входит в жизнь; она остановилась на пороге «страны чудес», а я уже прошел по этой стране далекий и долгий путь, и мне бесконечно жаль, что я не могу пройти его снова и снова.
Потянулись кустарники, потом какой-то низкорослый лес, и, наконец, открылись редкие, но яркие огни поселка в Якорной бухте. Луна уже поднялась. При ее свете я посмотрел на часы — было еще рано, всего половина девятого.
Мы свернули с дороги, перелезли через низкую каменную изгородь, прошли через виноградник и остановились около беленного мелом дома. Свет падал сквозь щель ставни. В его полосе чернела ветка дерева с крупными, еще не облетевшими листьями.
— Здесь, — сказала Люба и постучала в ставню.
Дверь нам открыл низенький старик. Старик этот показался мне поначалу колючим, — может быть, потому, что щетина торчала белой щеткой на его суховатом лице, а может быть, потому, что глаза блестели остро и даже насмешливо.
В низкой комнате пахло вином.
— Вот, — сказала смущенно Люба, — я к вам по делу пришла, Петр Петрович. А это наш жилец, тот, про которого я говорила…
— Все правильно! — старик явно был рад нашему приходу. — А то я уже заскучал. Одиночество, знаете, — вещь полезная, но в маленьких дозах.
— Я винодел, — сказал старик, как только усадил меня в кожаное кресло, — и потому причисляю себя к служителям искусства. Виноделие — одно из самых древних искусств.
— Я давно хотел познакомиться с виноделием, — пробормотал я.
— Э-хе-хе! — старик постучал пальцами по столу. — С ним знакомиться нужно годами. Если бы вы были помоложе, я бы уговорил вас заняться этим делом. Не все же вам писать и писать. Обучил бы вас, как вот обучаю этому Любу. Виноделие! О нем поэмы надо писать! Вот, скажем, начали прибавлять к вину фосфор — и сразу же добились очень тонкого вкуса. От примеси железа вино, например, получает необыкновенно живой красный цвет. Есть у меня сухое винцо, правда, простое каберне, но мне удалось придать ему запах фиалки. При этом в нем много огня. Я открыл этот новый сорт вина путем сочетания разных веществ. Вот почему я считаю виноделие искусством.
— Пожалуй, что так, — согласился я.
— А как же! Каждое искусство требует преемственности. Преем-ственно-сти! Понимаете? Мастер должен передавать свое искусство ученикам. В любой области — и в вашей, писательской, и в моей, винодельческой.
Я не заметил, как на столе появилась бутылка вина, черного и густого.
— Я, — продолжал старик, — винодел. И из Любы я тоже сделаю винодела. На днях она уедет учиться в винодельческую школу. А когда вернется, я передам ей, как говорится, все свои «секреты» изготовления вина.
— Какая вы счастливая, Люба! — сказал я с грустью. — Я просто завидую вам.
— А я и сама рада, — ответила Люба. — Мне только маму жалко.
Обратный путь был неожиданно бурным. Ветер шумел в кустарниках, в горах, высвистывая на зубчатых вершинах свою беззаботную песню. Шум его мешал мне слушать старика. И, помню, мы все время боялись что-то уронить и разбить, но что, я не знаю, так как было темно и я по своей близорукости не мог разобрать, что это такое мы тащим с собой.
Старик довел нас до самого дома и ушел обратно.
Через день я уехал. Настя и Люба проводили меня в поселок, до пыльного автобуса. Когда я садился в автобус, Люба протянула мне маленький сверток.
— Это что?
— Это вам от Петра Петровича, — сказала Люба. — Бутылка его вина, того, про которое он вам рассказывал.
Только сейчас я понял, что, очевидно, эту бутылку мы так боялись разбить ночью.
— Да не от Петра Петровича это вам, — сказала, улыбаясь, Настя, — а от Любы. Она бегала тогда с вами за этим самым вином. Вам на дорогу.
Вечером теплоход, на котором я уезжал, отвалил от феодосийской пристани. Как всегда во время зимнего рейса, на теплоходе почти не было пассажиров. Я стоял у борта и
- Погибшая страна - Г. Берсенев - Морские приключения
- Лесная свадьба - Александр Степанович Мичурин-Азмекей - Советская классическая проза
- Смотритель и её маяк - Варвара Александровна Фадеева - Морские приключения / Научная Фантастика / Прочие приключения
- Морская тайна - Михаил Розенфельд - Морские приключения
- Том 6. Повести и рассказы 1922-1940 - Константин Паустовский - Советская классическая проза
- Чекисты (сборник) - Петр Петрович Черкашин (составитель) - Прочая документальная литература / Прочие приключения / Советская классическая проза / Шпионский детектив
- Один день Ивана Денисовича - Александр Исаевич Солженицын - Советская классическая проза
- Это случилось у моря - Станислав Мелешин - Советская классическая проза
- Марадентро - Альберто Васкес-Фигероа - Морские приключения
- Большие пожары - Константин Ваншенкин - Советская классическая проза