Шрифт:
Интервал:
Закладка:
5
С утра Бокулей-старший выехал косить пшеницу на том самом участке, где вспахать и посеять ему помогли русские солдаты. Взяв в руки крюк, румын долго не решался взмахнуть им. Подумав, он положил его у межи, засучил рукава и, как пловец разгребая желтые тяжелые волны и радостно щелкая языком, вошел в пшеницу. Острые усики колосьев больно щекотали его подбородок, потное лицо, но старик будто и не чувствовал ничего. Он плыл по желтой реке все быстрей и быстрей, то пел, то насвистывал, то, захватив охапку жаркой и духмяной пшеницы, плотно прижимал ее к своей груди. Затем крестьянин вернулся на прежнее место, отыскал межу, отделявшую его полосу от соседнего надела, и стал быстро ходить по ней взад и вперед, смешно подпрыгивая. Василика, приехавшая вместе со свекром вязать снопы, глядела на него и улыбалась. Ей хотелось похохотать над ним, но она стеснялась. Александру Бокулей — и это знала Василика — боялся, что сосед не заметит межи и станет косить его пшеницу. И чтобы сосед заметил и не захватил чужой делянки, старик решил получше протоптать межу, которой до этого почти не было видно. Вместо межевого кола[29] он еще раньше выкопал небольшую канавку, которая, однако, сейчас сильно заросла.
С Александру Бокулея ручьями катился пот, а он все прыгал и прыгал на меже. В том месте, где тяжелые колосья, откинутые ветром, перевешивались в сторону соседнего поля, Бокулей торопливо, но осторожно собирал их в руку и перегибал спелые восковые стебли в свою сторону. При этом он что-то сердито ворчал себе под нос, словно бы делал выговор непокорным колосьям за непочтительность к законному хозяину. Убедившись, что межа стала достаточно заметной, крестьянин начал косить. Крюк долго не хотел подчиняться его рукам. И не удивительно: ведь румын впервые в своей жизни пользовался этим странным орудием. Крюк смастерил для хозяина Пинчук, убедив старика, что косить им все же спорее.
«Не комбайн эта штука и даже не лобогрейка, но всо же ей легче працювать, чем серпом», — говорил он, вручая Бокулею старшему крюк. Кузьмину Петр Тарасович приказал обучить старика пользоваться этим нехитрым приспособлением, но тот не успел, был занят на другой работе: три дня подряд возил к переднему краю боеприпасы, помогая полковым обозам.
В конце концов старик приноровился, и дело пошло. Работал он до одури, до знобящей дрожи во всем теле. Василика, напевая свои песенки, еле поспевала за ним вязать снопы.
— Поторопись, Василика, поторопись, соловушек! — улыбался ей свекор.
Они собирались было уже перекусить, как из ближайшей балки выскочил всадник и в одно мгновение очутился рядом с ними. Василика тихо вскрикнула, выронила горшок с молоком и, бледная, стала пятиться назад: во всаднике она узнала молодого Штенберга. Тот плотно сидел в седле, не спеша вынул саблю из ножен, шевельнул короткими черными усиками, подрагивая скулами, прошептал:
— Жнешь?
— Жну… — торопливо ответил старик и некстати поздоровался: — Буна зиуа![30]
— Буна сяра![31] — В руках офицера ослепительно и ядовито блеснула сабля.
Василика с пронзительным криком бросилась к нему, но опоздала. Боярин уже успел взмахнуть саблей и рубануть наотмашь по бараньей шапке старика. Бокулей-старший не успел и простонать. Он упал на землю и только слышал, как затрещала сухая стерня под копытами топтавшегося на месте жеребца. Крестьянин попытался было приподнять голову, но острая боль пригвоздила его к месту. Все вокруг было раскаленным. Горячей была земля, она обжигала старику скрюченные, уродливые пальцы, мокрую спину, голые пятки. Воздух тоже был горяч, сушил глотку, ноздри…
Омертвев, Василика широко открытыми от ужаса черными неподвижными глазами смотрела на молодого боярина, торопливо освобождавшего ногу от стремени. Она даже не смогла закричать, когда он схватил ее на руки и понес к коню. Придя в себя, она стала вырываться, кусать ему лицо, руки. Он не чувствовал боли, все время твердил:
— Василика… Василика…
Молодой боярин пытался взобраться вместе с Василикой на коня и не мог: девушка сопротивлялась, царапалась, отталкивала его от себя. А в это время за горой, на немецких артиллерийских позициях, чуть ли не одновременно прогремели два орудийных выстрела: должно быть, немецкие наблюдатели заметили странную возню на пшеничном поле. Снаряды разорвались в пяти шагах от Штенберга и девушки. Василика коротко вскрикнула и, быстро бледнея, обвисла на руках лейтенанта. Бросив ее, боярин побежал к тому месту, где стоял конь: конь барахтался на стерне, по его крупному телу волнами проходили судороги. Штенберг метнулся в пшеницу, пробежал немного и упал, чтобы отдышаться.
А вдали, где-то далеко за Пашканами, синели Карпаты, равнодушные к этой маленькой человеческой драме. В недокошенной пшенице дружно и бойко застучали неутомимые молотобойцы-кузнечики. Им тоже не было никакого дела до крестьянина, распластавшегося на земле, и до несчастной Василики. Выскочила из норки мышь, бисерным глазком посмотрела на человека и опять скрылась в норке. Выбежал откуда-то заяц, сослепу налетел было на крестьянина, страшно перетрусил, дал прыжка вбок и исчез в пшенице…
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
1
Дивизия генерала Сизова получила приказ начать демонстративное наступление 19 августа, за день до общего прорыва вражеской обороны на территории Румынии.
За неделю до штурма вражеских укреплений небольшая группа разведчиков и саперов получила необычное задание. Она должна была на этот раз не только захватить «языка», но и взорвать центральный неприятельский дот, ликвидации которого командование придавало большое значение: дот был едва ли по самым серьезным препятствием на пути наших полков, уничтожение его нарушило бы всю огневую систему обороны противника на значительном участке и создало бы в ней ничем не заполнимую брешь. На подготовку к выполнению этого задания ушло много времени, а когда все было готово, генерал лично вызвал Забарова и сказал:
— Это, может быть, лейтенант, самое ответственное задание из всех заданий, выполняемых вашим подразделением. Но я надеюсь, как всегда, на разводчиков. С вами пойдут лучшие саперы-подрывники, — и генерал крепче обычного пожал руку Забарова.
Федор решил действовать двумя группами. Первая группа во главе с ним захватывает «языка» и немедленно возвращается в свое расположение. Вторая, под командованием Шахаева, с одним сапером врывается в дот и подготавливает его взрыв. Так как задача первой группы была несколько легче, во всяком случае, не новой для разведчиков, лейтенант взял с собой в основном молодых разведчиков, а с Шахаевым остались «старички» — Сенька, Аким и Каримов. Парторг неожиданно попросил в свою группу еще и Никиту Пилюгина. Узнав об этом, Ванин шепнул на ухо старшему сержанту:
— Куда вы его? Подведет он нас всех.
Шахаев резко остановил Ванина:
— Не твое дело. Понял?
Ванин решительно ничего не понял, но промолчал: он слишком любил парторга и верил ему, а потому не мог спорить с ним, как с другими.
В полночь разведчики, еще днем выдвинувшиеся на передний край, отправились в путь. Все заметили, как Никита, шедший вначале позади группы, бочком-бочком пробираясь по траншее, обогнал Акима, Сеньку, Каримова и зашагал рядом с парторгом. Тот, заметив Пилюгина, спросил:
— Боишься, Никита?
— Оно бы ничего… — уклончиво пробормотал Пилюгин, — да маскхалат у меня неважный… порванный весь…
— Никита опять жалуется, — шепнул Акиму Ванин. — И чего только Шахаев возится с ним?
— А чего он с нами возился? Забыл? — напомнил Аким, но Сенька оскорбился:
— Ты стал невыносимый, Аким. Тебе нельзя ничего сказать. Сразу начнешь философию разводить…
— Какая тут философия?.. Ты, собственно, зря возмущаешься. И чем? Тем, что парторг из Никиты хочет сделать хорошего солдата?
— Э, напрасные хлопоты. Уж я этого Пилюгина знаю. Да и ты вот не взял его в свое отделение.
— Не взял, потому что не дали. А вот вернусь с задания и попрошу, чтобы Никиту перевели ко мне.
Разведчики приумолкли. Над их головами со знакомым шепелявым свистом пронесся тяжелый неприятельский снаряд, за ним пролетело еще несколько. Разрывы лихорадили землю. Стенки свежей траншеи тихонько осыпались. Потом раздались орудийные выстрелы позади разведчиков, и вновь в темном воздухе зашелестели снаряды, только теперь они летели в обратном направлении.
У нейтральной полосы разведчики встретились с двумя саперами, которые еще накануне сделали проход в неприятельском минном поле и проволочном заграждении и теперь проверяли, не загородил ли вновь враг этот проход. Убедившись, что все в порядке, они присоединились к разведчикам для выполнения основной задачи: один шел с группой Шахаева, другой — с Забаровым. Где-то впереди и слева скороговоркой протатакал пулемет, косые трассирующие очереди пронеслись мимо. Забаров проводил их глазами и спросил у сапера, все ли в порядке. Сапер утвердительно кивнул головой. Пулемет снова дал несколько очередей. Шахаев почувствовал, как чьи-то руки крепко ухватились за его маскхалат. Оглянулся — Никита.
- Шестая батарея - Вацлав Билиньский - О войне
- «Батарея, огонь!» - Василий Крысов - О войне
- Бородинское сражение - Денис Леонидович Коваленко - Историческая проза / О войне / Русская классическая проза
- Огненное лето 41-го - Александр Авраменко - О войне
- Скаутский галстук - Олег Верещагин - О войне
- Житейская правда войны - Олег Смыслов - О войне
- Гранатовый срез - Дмитрий Линчевский - О войне
- Богатырские фамилии - Сергей Петрович Алексеев - Детская проза / О войне
- Рубашка для солдата - Алексей Фоминых - Историческая проза / О войне / Русская классическая проза
- С пером и автоматом - Семён Борзунов - О войне