снова вырвавшегося на волю ветра, они раскачивались на веревке, а их мокрые ремни хлестали юного караульщика по ушам. Опять покраснев, но теперь уже не от стыда, а от гнева, Ханс Юрген протянул к ним руку. Схватив отвратительную кожу, он подумал: «Пусть это не понравится старому господину Гётцу, но придется ему скакать с голым тылом! А я больше не буду стоять на страже его штанов!» Еще мгновение – и штаны из хорошо выделанной дубленой оленьей кожи были бы в гневе брошены на песок, но тут Ханс Юрген услышал пронзительный и резкий вскрик.
Он знал этот голос. В следующее мгновение юноша уже сбегал с холма, закрывавшего вид на реку. Один из хлипких мостков упал в воду, и течение относило его к перекату, на камни. На мостках стояла испуганная девушка, и под ее весом они раскачивались, грозя вот-вот перевернуться. Если бы не мысль об опасности, угрожающей девушке, вся эта картина выглядела бы даже красивой: молодая прелестница в белом платье с красным корсажем и с закатанными рукавами, не выпуская из рук тонкое полотно, с трудом удерживала равновесие. Ее взгляд был прикован к ненадежной опоре под ногами, а из-за полуоткрытых губ блестел жемчуг зубов. Она побледнела, а затем залилась румянцем, поняв, что ее несет течением прямо на большой гранитный валун. Девушка явно растерялась. Одной рукой она стала быстро прятать в лиф платья длинную золотую цепочку, чтобы та не задушила ее, зацепившись за кусты и камыши, а другой пыталась дотянуться до ивовых ветвей, чтобы выбраться на берег. Однако она не успела добраться ни до услужливой ивы, ни до страшной гранитной глыбы. Вода буквально вскипела, когда Ханс Юрген прыгнул с берега в стремнину и мгновения спустя схватил мостки сильной рукой.
– Ты меня уронишь! – воскликнула девушка. Ее утлый плот от внезапной остановки качнулся сильнее.
– Позволь уж мне самому обо всем позаботиться, – ответил ее спаситель. Он придержал мостки правой рукой, гребя левой к берегу. – Теперь держись за меня и ничего не бойся.
Она протянула ему тонкую руку. Он все еще был по грудь в воде, но ногами упирался в твердое дно. Оказалось, что вытащить мостки с их прекрасным грузом на берег не самая простая задача – мешало течение. Ханс Юрген дрожал от напряжения, а девушка, наоборот, успокоилась.
– Не бойся, Ева, – сказал он, на мгновение остановившись и тяжело дыша.
– Чего мне бояться, – отвечала она. – Как видишь, я твердо стою на ногах. И твоя рука мне больше не нужна.
Он сделал еще одно усилие и вытолкнул мостки к самому берегу. Ханс Юрген хотел подать девушке руку, но она сама легко перепрыгнула на берег.
Бедный юноша делал такие забавные движения, пытаясь стряхнуть с себя воду, что Ева, невзирая на недавнюю опасность, от души рассмеялась, вместо того чтобы поблагодарить своего спасителя.
– Ты похож на пуделя, Ханс Юрген! – весело крикнула она.
– Пудель тоже умеет прыгать в воду, – пробормотал он и тихо добавил: – Ведь он приносит только то, что ему велят.
– Не сердись, Ханс Юрген. – Девушка попыталась загладить неловкость. – Спасибо тебе.
Молодой человек встряхнулся еще раз и что‑то пробормотал, но что именно, она не поняла.
– Вытрись, Ханс, чтобы другие не заметили. Иначе они станут смеяться над тобой, и надо мной тоже.
– Надо мной, Ева? Они и так надо мной смеются. Но у меня хорошая броня.
Ева Бредова огляделась:
– Ах, мостки, мостки! Ханс, они уплывают! Все заметят, что их нет. Кузен Ханс, их нужно вернуть на место.
Мостки уже отплыли на порядочное расстояние, но Ханс Юрген не бросился за ними.
– Я сделал это для тебя, Ева, и сделал бы снова, даже если бы ты не захотела меня поблагодарить. Ты опять хочешь посмеяться надо мной, но я не буду прыгать в воду из-за этой старой деревяшки.
– Ты ворчун и совсем не галантен, кузен Ханс.
– Меня зовут Ханс Юрген, – сердито отвечал юноша. – У тебя есть другие кузены, их тоже зовут Хансами. Позови Ханса Йохема. Если ты его попросишь, он сразу поплывет куда скажешь.
По лицу хорошенькой девушки скользнула тень. Казалось, взмахом бархатистых ресниц она отбросила прочь что‑то такое, на что ей и смотреть‑то было стыдно.
– Этого и следовало от тебя ожидать, Ханс Юрген. Ты ни на что не годен! Думаю, ты достаточно часто слышал это от своей приемной матери. Если бы ты был другим…
– Я таков, каков я есть. Поднимись на ноги, Ева, и уходи, чтобы никто не увидел тебя со мной. Не нужно бояться за мостки, которые не умеют болтать. Они могли сломаться, когда ты спрыгивала на берег или их сдуло ветром. Никто этого не видел, так что все хорошо.
– Ничего хорошего. Ты дрожишь, Ханс Юрген, ты замерз.
– Вовсе не дрожу и совсем не мерзну. Не выдумывай.
– Ханс Юрген, – ласково проговорила девушка, протягивая ему маленькую ладонь, – ты ведь никому ни слова не скажешь о том, что произошло?..
– Думаю, у меня найдутся другие темы для разговоров. К тому же я уже успел обо всем забыть.
– Но я не оставлю тебя в таком состоянии. Это было бы нехорошо…
– Помнишь, как я поймал тебе живую синицу и сплел ей клетку из тростника? Ты могла бы радоваться всю зиму, ведь раньше ты не уставала рассказывать, как любишь таких птичек. Но как только она у тебя появилась, ты тут же, шутки ради, ее отпустила. То же самое было и с лисенком. Все, что я готов для тебя делать, ты принимаешь так, будто это для тебя ничего не значит и ты благодаришь лишь из милости. А когда мы были в монастыре и припозднились, как ты испугалась кнехта Рупрехта [23], который преследовал нас гигантскими шагами и сгибал сосны, а фрау Харке [24] выглядывала из-за каждого корня? А когда в кустах раздался шум, ты прижалась ко мне, и я закутал тебя в свой плащ, чтобы ты смогла подремать. Это был я, твой милый Ханс Юрген. Ты тогда гладила меня по щеке пальцами, а твое маленькое сердечко билось громко-громко. Но когда в лесу стало светлее, ты почувствовала, что тебе слишком жарко рядом со мной. А когда впереди залаяли собаки, ты предпочла их Хансу Юргену. Ты обнимала их, как брата и сестру, и бежала с ними по подъемному мосту, будто тебя преследовало пламя.
Было видно, что в нем говорит давно сдерживаемая обида. То, что кипело внутри, вдруг вырвалось наружу, воспламенившись маленькой искрой. Ева не была
