Никого. Как когда-то давно, в Таёжной…
Кощей сказал, что защита у Дальустья была плохой, слабенькой. А такому сильному демону, как Грех, уничтожить её — раз плюнуть. И всё же, Медведь, как и Скоморох, не мог взять в толк, как именно это случилось. Чтобы все и разом. Тут же и учителя, и дети, и стражники. Как?
На этот вопрос они не нашли ответ, да в прочем и не сильно-то искали. Ничего не вернуть. Из трёхсот шестидесяти двух обитателей Дальустья и ста шестидесяти гробов со спящими древними вампирами под школой, погибли и были съедены все. Лишь части тел ещё оставались. Не успели дожрать.
Кощей сидел на уцелевшей части деревянного настила, несмотря на холод, сложив ноги лотосом и устало смотрел на разрушенные дома и окровавленные улочки и дворы. Его длинная чёлка, которую он иногда подкручивал, свисала из-под шапки паклями. Любимый тулуп был изодран, в слизи и грязи…
Медведь думал о Таёжной, и был уверен, что брат вспоминает их разрушенный богом дом тоже. Картина была идентичной. Взгляд Скомороха был отстранённым, и Силе не нравилось состояние брата. Апанас сидел рядом с ним, так же, только в грязи, и вид у него был более отстранённый, чем у Кощея, и глаза у него были такими, что впору тряпкой вязать, чтобы не пугал даже усопших. Ворона плакала, жалась к ногам Медведя, крепко обнимала их, тёрлась сопливым носом и мокрыми щеками о его рваные штаны. Сам Могильщик стоял на ногах, был таким же усталым и отстранённым. Раны ныли, в голове шумело, жутко хотелось жрать и спать.
Дальустье не было огромным поселением, однако общих два дома, шесть общежитий, два учебных корпуса, клуб, баньки и прочие мелкие постройки — дворик для детей, садик, спортивная площадка, карусели и маленькая колоколенка — оказывается кто-то из Дальустья верил в единого бога — всё это стало месивом. Здесь были широкие улочки и площадь для выступлений и представлений заезжих бродячих артистов. Это был маленький мир для детей, которые по сути своей ничего плохо никому ещё не успели сделать. Дети от семи до сорока лет. А может и до пятидесяти. В Длительном Сне они пребывают уже в домашних условиях. Или в других специализированных клиниках.
— Так что будем делать, брат Сила? — спросил хрипло Кощей, глянув на него.
Могильщик некоторое время думал, щурясь от яркого света треклятущей Леи, затем сказал:
— Жги. Негоже оставлять дело так. Пусть лучше всё сгорит, нежели останется мелким демонам и лесным обитателям. Тел практически не осталось, но есть… кое-что… Будет общей могилой.
Скоморох кивнул, устало поднялся на ноги, нарисовал двумя руками знаки. Затем соединил их, потом разделил, нарисовал отдельно несколько рун. Соединил их со знаком, преобразовал в новый. Большой и дрожащий от нетерпения, но ждущий жеста от колдуна. Кощей развёл руками, символ стал больше. Кощей закрутил его пальцами, и он рассыпался искрами, и те замерли, и показалось Медведю, словно и время остановилось. Тишина была такой скорбной, что Ворона ткнулась лицом ему в штанину и закусила губу, чтобы не разбивать эту тишину своим стоном и болью.
Руны, загоревшись маленькими язычками пламени, слились и развернулись в полотно. Огненное одеяло мягко легло на дорожки, затем потянулось прочь от них, по полуразрушенным домам, заползло на площадь и окутало то, что осталось от часовенки. Скользнуло по поломанным доскам улочек, по развороченной усыпальнице и разломанным металлическим гробам, накрыло разбитую смотровую башню, маленькую часть — несчастный метрик — частокола — это всё, что осталось от стены. Пламя не было большим, оно стелилось низко, но глядя на него казалось, что было печальным и скорбным.
— Куда поедем? — вопросил Скоморох, снова глянув на Силу.
— А где первый постоялый двор, туда и сворачивай. Отдохнём, а там решим, как быть дальше, — буркнул Медведь, отцепляя Ворону от ноги и заставляя её подняться. Потом он вытер грязным и рваным рукавом свитера мокрые и заледенелые упыркины щёки и нос. На улице стоял мороз. Раннее утро холодило не только кости, но и душу. Лея уже не была такой яркой, четыре часа миновали. Но всё равно смотрела на них и чудилось Силе, что в этом была некая насмешка.
— Апанас, пойдём, — тронул вампирёнка за плечо Кощей, и тот неестественно повернув к нему голову, посмотрел пустым, упырским взглядом. Затем кивнул, встал и поплёлся за ними.
Они шли по дороге до телеги, поскальзываясь в жиже из снега, крови и пепла от демонов, иногда спотыкались о их быстро разлагающиеся тельца. Мороз ещё не успел сковать это своими цепями, но кое-где проступал ледок. Кощей и Сила были опустошённые и вымотанные, а ещё печальные. И вместе с ними такими же были Ворона и Апанас. Они шли прочь и оставляли за спиной продолжавшее гореть Дальустье…
Мёртвые кони бежали резво. Телега то и дело подпрыгивала на неровной дороге, и Сила крепче стискивал зубы. Раны болели, ныли, жгли. Но это было полбеды. Проблема была в том, что только сейчас начал действовать яд Греха, которым были окроплены его перья и клюв. Если во время битвы Медведь этого не ощущал, как и потом, то сейчас, когда прошло время и под расстёгнутый, накинутый сверху тулуп проник лёгкий холодок, несмотря на то, что Кощей подбавил тепла тепло-ауре, потому как сам стучал зубами, пребывая в плачевном состоянии от полученных ран, Сила понимал, что навалившийся на него мандраж ничто иное, как яд растекавшийся по телу.
Когда кони вылетели к выпиленному клочку земли, Скоморох, забрав из его рук вожжи и передав их Апанасу, загнал упиравшегося Медведя под полог и приказал ему стягивать свитер. Силе пришлось подчиниться, потому что брат был настроен решительно. Кощей обрабатывал раны ворожбеным огнём, выжигая яд, но всё было тщетно. Им нужен ведьмачей, ну или хороший лекарь. Только они справятся с ядом демона.
Когда Сила натягивал на себя свитер, а Кощей бормотал проклятия, мёртвые кони остановились. Скоморох тут же высунул голову из-под полога.
— Приехали, — только и сказал он. Правда приехали они только до стены, после нескольких слов, стражи открыли ворота села и впустили их.
Постоялый двор и свободные места нашлись в Белоустье, том самом селе, которое раскинулось за высокой стеной на другом берегу реки. Весь была добрая и большая. Двор, на котором стояло шесть телег, а в хлеву мёртвые и живые лошади, мог вместить ещё столько же телег, если не больше. Дом-терем, которому, конечно же, было далеко до Великого Терема и даже до Лунного, встретил
