ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Кризаль, Филаминта.
Филаминта.
Осталось выпустить еще вам много стрел?
Кризаль.
Со ссорой кончено. Положим ей предел. Речь о другом сейчас: о дочках. Все яснее, Что в старшей склонности нет к узам Гименея. Она философ — пусть, не стану возражать. Что ж, дочь вам удалось прекрасно воспитать. Но младшая совсем в ином все видит свете. Не худо б предложить, пожалуй, Генриетте Супруга подыскать.
Филаминта.
Я думала о том И о намеренье вам сообщу моем. Тот Триссотен, что вас приводит в возмущенье, Кому не повезло так сильно в вашем мненье, — Его-то именно я ей в мужья и дам. Ну а судить о нем пристало мне, не вам. Излишне поднимать вам голос для протеста — Все твердо решено, нет возраженьям места. Ни слова дочери о выборе моем! Я с ней поговорить хочу до вас о нем. Принять мой план у вас есть много оснований, Но с нею говорить не вздумайте заране!
(Уходит.) ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ
Кризаль, Арист.
Арист.
Ну что? Жена ушла, мой брат, и ясно мне, Что обо всем сказать успели вы жене.
Кризаль.
Да-да!
Арист.
А результат? Как с нашей Генриеттой? Согласье есть у вас? И решено ль все это?
Кризаль.
Ну, не совсем еще…
Арист.
Отказ?
Кризаль.
Нет, не отказ…
Арист.
В сомнении она?
Кризаль.
Сомненья нет как раз.
Арист.
Что ж?
Кризаль.
Дочери она нашла другого мужа.
Арист.
Другого мужа? Ей?
Кризаль.
Да-да, другого.
Арист.
Ну же, Кто он?
Кризаль.
Да Триссотен!
Арист.
Как, Триссотен? О нет!
Кризаль.
Он, этот латинист и заодно поэт.
Арист.
Вы согласились?
Кризаль.
Я? О боже! Нет, конечно!
Арист.
Каков был ваш ответ?
Кризаль.
Ответ? Я рад сердечно, Что промолчал, и вот не связан я никак!
Арист.
Да, довод ваш блестящ: серьезный сделан шаг. А о Клитандре вы словцо ввернули кстати?
Кризаль.
Нет, раз уж речь зашла об этом новом зяте, Я думал, что молчать всего умней пока.
Арист.
Да, осмотрительность отменно велика! Вам с вашей мягкостью разделаться пора бы. Мужчина ль вы? И как могли вы стать так слабы, Чтоб, полную во всем жене давая власть, Так под ярмо ее безропотно подпасть?
Кризаль.
Мой бог! Легко вам, брат, твердить урок свой строгий, Мне ж тяжелей всего домашние тревоги. Ведь я миролюбив, и дорог мне покой, Но у моей жены характер не такой. Хотя она у нас философ пресловутый, Но поминутно в гнев она впадает лютый, И пусть ее мораль земных не знает благ — Разлитьем желчи ей грозит любой пустяк, А если кто ее не подчинится дури, Неделю целую подряд бушуют бури. Меня кидает в дрожь, чуть слышу этот тон. Деваться некуда: не женщина — дракон! И вот ее, с такой чертовскою ухваткой, Голубкой, душечкой я называю сладко!
Арист.
Э, вздор все! Из жены — я прямо вам скажу — Трусливо создали себе вы госпожу. Своею слабостью вы власть ее взрастили. Кто в сан владычицы ее возвел? Не вы ли? Вы уступать во всем готовы ей сполна, И за нос водит вас, как дурака, она. Как! Вы не можете, хотя бы раз единый, Решиться до конца явить себя мужчиной, Набраться мужества, достоинства и сил, Чтоб твердо женщине сказать: «Я так решил!»? И не стыдитесь дочь отдать вы на съеденье Безумию семьи, где властвуют виденья, Бездельника своим обогатить добром За шесть латинских слов и весь их лживый гром, Педанта этого, арбитра всех вопросов, Что вашею женой увенчан как философ, Как ум блистательный, изящнейший поэт, Меж тем как он — ничто, и это не секрет? Ведь это просто стыд! Решиться не пора ли? Вы трус и стоите, чтоб все вас осмеяли.
Кризаль.
Согласен с вами я и вижу, что не прав. Пускай же мужеством мой закалится нрав.
Арист.
Прекрасно сказано!
