преувеличить роль невесты музыканта. Так, она утверждала, что приготовила ему сэндвич с тунцом перед тем, как он лег спать, – при этом Кэти Этчингем заявила, что Джими терпеть не мог тунец, и несколько человек засвидетельствовали, что в квартире не было никакой еды. Моника также утверждала, что около четырех утра, выпив немного вина, Джими попросил снотворного. Эта часть ее истории правдоподобна: Джими часто принимал снотворное, и после принятого недавно амфетамина он, должно быть, был на взводе. Смешивать столько наркотиков с алкоголем было для него обычной практикой, за предыдущие две недели он делал это уже несколько раз. В своих мемуарах Моника утверждала, что не давала Джими никакого снотворного: «Я убедила его подождать еще немного, надеясь, что он заснет сам». Около шести утра, когда Джими еще не спал, Моника тайком приняла снотворное и немного вздремнула.
Снотворное Моники Даннеманн представляло собой мощный седативный препарат немецкого производства под названием «Веспаракс». Предполагалось, что пациент должен принимать только половину таблетки за раз – прием целой таблетки, по словам Моники, погрузил бы человека в очень глубокий и долгий сон; это ставит под сомнение ее заявление о том, что свое снотворное она приняла в шесть утра, а проснулась несколько часов спустя. Скорее всего, тем утром около четырех она приняла целую таблетку и потому пропустила все, что происходило в ее комнате в следующие часы.
Пока Моника спала, Джими бодрствовал. Несмотря на то что в течение предыдущих двух недель – а на самом деле всех двух лет – он жаловался на усталость, заснуть он не мог. Моника рассказала, что ее снотворное было на другой стороне комнаты; в какой-то момент рано утром Джими обнаружил «Веспаракс». В запасе Моники было пятьдесят таблеток, он принял девять. По всей вероятности, у него создалось впечатление, что таблетки слабее, чем обычное снотворное, и, отчаянно нуждаясь в отдыхе, он принял побольше. Если он намеревался покончить с собой, было странно, что он оставил в баночке более сорока таблеток.
Как бы то ни было, девять таблеток, которые он проглотил, почти в двадцать раз превышали дозу, рекомендованную для человека телосложения и веса Джими, и он быстро потерял сознание. В какой-то момент тем ранним утром комбинация из «Веспаракса», алкоголя и других наркотиков, которые он принимал ночью, привела к тому, что у Джими поднялось содержимое желудка. То, что он выплевывал, – в основном вино и непереваренная пища – затем попадало в легкие, в результате чего он перестал дышать. У трезвого человека появился бы рвотный рефлекс и тот откашлялся бы, но Джими был слишком пьян. Если бы Моника услышала, как он задыхается, она могла бы прочистить ему дыхательные пути. Так, годом ранее Кармен Борреро регулярно просыпалась, слыша, как Джими задыхается, и несколько раз прочищала ему трахею.
Но пасмурным утром 18 сентября 1970 года на помощь никто не пришел. Обстоятельства, которые привели Джими в этот гостиничный номер, как и то, что с ним там произошло, были исключительно на его совести. Хотя рядом с ним спала молодая женщина, на самом деле она была незнакомкой, и, по сути, Джими оказался наедине со своей судьбой. Ранним утром, примерно в то время, когда остальной Лондон просыпался, он скончался. Как он и предсказывал всего за две недели до этого в Дании во время интервью, он не дожил до своего двадцать восьмого дня рождения. Ему было двадцать семь лет, а до четырехлетней годовщины первого приезда Джими в Лондон оставалось всего пять дней.
Глава 27
Мой поезд приближается
Лондон, Великобритания
сентябрь 1970 – апрель 2004
«Экспресс увез их, и они жили долго и счастливо, и, извините, кажется, я слышу, как приближается мой поезд».
Примечания Джими к альбому Бадди Майлза, прочитанные на похоронах Джими
Моника Даннеманн рассказывала несколько разных версий того, что произошло, когда она проснулась в пятницу, 18 сентября 1970 года, и обнаружила лежащего рядом мертвого Джими Хендрикса. По одной из ее версий, Джими на самом деле не был мертв, а просто выглядел больным, она вызвала скорую помощь, и Джими скончался по дороге в больницу в результате некомпетентности медицинской бригады. Эта история, наряду с несколькими другими вариантами, была опровергнута расследованием Скотленд-Ярда в 1994 году. Моника с упорством придерживалась этой версии произошедшего, даже когда все улики указывали на то, что ее история была откровенной ложью.
Должно быть, в то утро Моника проснулась, пошатываясь от снотворного, и обнаружила рядом с собой труп одной из самых известных рок-звезд в мире. Она сделала то, что сделало бы большинство двадцатипятилетних в подобных обстоятельствах: запаниковала. Она не была близко знакома ни с кем из друзей Джими, но начала отчаянно набирать номера тех людей, о которых он при ней говорил. После нескольких телефонных звонков она наконец дозвонилась до Эрика Бердона. Вместо того чтобы заявить, что Джими мертв, Моника сказала Эрику, что Джими «болен и не может проснуться».
Позже Бердон вспоминал, что уговаривал Монику вызвать скорую помощь, но сколько времени прошло между их разговором и ее вызовом, неясно. Согласно официальным отчетам, скорую вызвали в 11:18. Бригада медиков приехала в 11:27. Незадолго до этого на место приехал Эрик и, обнаружив, что Джими уже мертв, забеспокоился о наркотиках. Нельзя недооценивать наркотическую истерию 1970-х годов в Лондоне; немногие звезды в то время были так тесно связаны с наркотиками в глазах общественности, как Джими, – если бы его нашли мертвым с горой запрещенных веществ в квартире у незнакомой женщины, наверняка бы началась масштабная охота на ведьм среди его друзей, коллег и знакомых.
Избавляясь от наркотиков и связанных с их употреблением вещами, Бердон наткнулся на “The Story Of Life”, написанную Хендриксом накануне вечером. Прочитав текст песни, Бердон предположил, что музыкант покончил с собой. Хотя в песне действительно упоминался Иисус и поднимались вопросы жизни и смерти, она мало отличалась от других песен Джими – религиозная тема была его наиболее распространенным мотивом. «В тот момент, когда мы умираем, – гласила одна строка, – все, что мы знаем, – лишь то, что Бог рядом с нами». Многие дальнейшие действия Бердона в тот день будут основаны на его неверном предположении, что Джими покончил с собой. Эта ошибка окутала смерть Джими еще большей таинственностью. «Я сделал ложные выводы, – признался Бердон. – Я просто не понимал, что происходит. Я неправильно прочитал записку, я был уверен, что это была предсмертная записка, поэтому чувствовал, что должен попытаться помочь
